Что же, и тут египетский след?

А вдруг…

Ведь Аристомен не написал, какого царя хотят убить «они».

Когда Эвмена посетила эта мысль, он, наплевав на головокружение, вскочил и долго мерял комнату шагами, пока не свалился без сил.

«Возможно, отравленная верительная грамота посла».

Цитанту не отравили. Но ведь Аристомен написал — «возможно». Ему не удалось выяснить точно.

Золотой футляр…

А может, там и не грамота была? И уж, конечно, не отравленная. Вдруг это та самая начинка, не иначе из глубин Тартара добытая жрецами зверобогов, что жгла македонские корабли на Родосе?

Вчера, ещё когда лежал в постели, Эвмен пригласил Неарха, дал прочитать донесения Кратера, а потом задал вопрос, что критянин обо всём этом думает. При этом свою версию не высказал.

Неарх задумался и молчал долго. Эвмен терпеливо ждал.

— Я совещался с Харием, — наконец произнёс критянин, тщательно взвешивая каждое слово, — он думает, что в основе этой огненной заразы лежит нафта. Она хорошо горит, правда не даёт никаких разрушительных вспышек. Поэтому Харий предполагает, что египтяне что-то ещё подмешивают туда.

— Соображаешь! — восхитился Эвмен такому сходству мыслей.

— Что толку? — покачал головой Неарх, — всё равно так не удалось узнать, что они туда добавляют. Харию пришло в голову попробовать серу, но нужного результата не получилось. Нафта, что с серой, что без серы просто горит. Хорошо горит, да. Но и только.

— Харий — механик, — почесал бороду Эвмен, — полагаю, тут нужен знаток природы веществ.

— Вот был бы среди нас Аристотель, возможно, он сумел бы раскрыть эту тайну.

Неарх, как и некоторые другие ученики великого стагирита[21] по сию пору пребывал в убеждённости, что учитель всезнающ, а потому всемогущ.

— Я расспрашивал Филиппа, — сказал Эвмен, имея в виду царского врача, — он всё время толчёт какие-то порошки. Подумал, может он что-то сможет придумать.

— Рассчитывал, что он даст тебе какую-нибудь тайную миэгму[22], ворованную у египетских жрецов, чтоб одновременно помогала от поноса и порождала неугасимый огонь?

Эвмен усмехнулся.

— Надеялся, да.

— И как?

— Никак. Он сказал, что знает, как приготовить зелье, которым можно опоить фалангу, и она любого врага обратит в бегство, поражая громом и зловонием. Только наступать надо задом-наперёд, пятясь раком.

Неарх не улыбнулся.

К сожалению, больше ничего о содержимом таинственного золотого футляра узнать не удалось, но всё же разговор с Неархом утвердил кардийца в мысли, что тут обошлось без божественного вмешательства.

А вот египтянам смерть Циданты весьма выгодна. Если бы не Кратер, она создала бы Александру немалую головную боль.

Раздался негромкий стук в дверь. Эвмен поднял голову. На пороге фронтистериона[23], «комнаты для размышлений», служившей одновременно спальней, стоял Иероним.

— Она здесь, — сказал племянник.

— Пусть войдёт. Позови Гнатона.

Анхнофрет не заставила себя долго ждать.

— Радуйся, Хранитель трона.

— Радуйся и ты, достойнейшая. Напрасно ты меня так величаешь. Хранителями трона справедливее звать соматофилаков царя. А я лишь скромный грамматик, следую за царём со стилом и табличкой.

— Архиграмматик, — с улыбкой поправила его Анхнофрет, — разве мои слова обидны для тебя? Я знаю, что у вас всё иначе, нежели у нас. Не обижайся, но, думаю, ты носишь маску, как принято в вашем театре. Как твоё здоровье?

— Благодаря тебе, иду на поправку.

— Отрадно слышать.

Эвмен кивнул.

— С твоего позволения, сразу перейду к делу.

В этом время на пороге без стука появился Гнатон. Анхнофрет повернула голову и плавно шагнула в сторону, пропуская его.

— Познакомься с одним из моих помощников. Его зовут Гнатон.

Анхнофрет взглянула на вошедшего чуть искоса. Эвмен давно внимательно наблюдал за ней и знал, что такой взгляд означал удивление.

На лице самого Гнатона не дрогнул ни единый мускул, однако он зачем-то сунул ладони за пазуху и сцепил их на груди.

— Радуйся почтеннейший, — слегка наклонила голову посланница.

— Живи вечно, достойнейшая, — продемонстрировал знакомство с вежливостью ремту помощник архиграмматика.

— Я пригласит тебя, Анхнофрет (из всех эллинов и македонян Эвмен был единственным, кто не переиначивал её имя), чтобы обсудить, как бы нам разговорить этого критянина.

— Он всё ещё молчит?

Вопрос прозвучал, как утверждение. Эвмен не счёл нужным отвечать.

— В тот день из-за суматохи и своего состояния я не задал тебе один важный вопрос. Возможно, ты уже отвечала на него другим, но я всё же спрошу. Скажи, что привело тебя тогда в Новые Амиклы?

Анхнофрет вздохнула. Этот вопрос уже задавал Александр. Она ответила ему, что привело наитие, предчувствие. Царя ответ удовлетворил. Она знала, что Эвмену потребуется нечто большее. Сказать правду? Все эти дни она только над этим и думала. Сказать правду и тем самым раскрыть глаза македонян на кое-какую деятельность Меджеди прямо у них под носом или промолчать?

В начале осени, после суда войска, оправдавшего Филоту, Ранефер прислал ей секретное письмо, в котором призывал удвоить бдительность. Он ожидал, что наверняка найдутся недовольные таким исходом суда. Что они предпримут? Вдруг попытаются убить царя? Она не поверила тогда, а за месяцы спокойствия и вовсе расслабилась. К тому же в этом письме Ипи отменял приказ своей сестры, избавляя Анхнофрет от мучительного бремени и это было для неё, как глоток свежего воздуха. Как видно, не одному Дамоклу безрадостно пировать, чувствуя меч над своей шеей. Иной раз и меч не способен в такой ситуации сохранять природную твёрдость и холодность.

Критянин-стрелок беседовал с неким эллином, а тот ранее общался с Клитом Чёрным. Потяни за эту нить, такой клубок размотается… Кто знает, тут может царство затрещать по швам.

«Полуправда. Полуправда может быть хуже лжи…»

Пусть так.

Анхнофрет снова вздохнула.

— Этого критянина видел кое-кто из моих людей. Ночью, накануне покушения критянин встретился у восточных ворот с неизвестным эллином. Эллин уехал на восток, а критянин пошёл на север, в Новые Амиклы. У меня… появилось нехорошее предчувствие.

— Вы следили за критянином? — прищурился Гнатон, — зачем?

— Мы следим за всеми критянами, прибывающими в Александрию, — спокойно ответила Анхнофрет.

— Даже так? — удивился Эвмен.

— Ранеферу стало известно, что Дом Секиры проклял Александра. Теперь царь для них — порена.

— Кто? — переспросил Эвмен.

— Посвящённый богу, — мрачно сказал Гнатон.

— Это такое проклятие? — удивился Эвмен.

— Порена — человек, коего жрецы приносят в жертву Потедайону, Посейдону, и съедают его плоть. Интересно, как они собирались съесть царя?

Эвмена передёрнуло.

— Какое… варварство…

— Ранефер предупредил меня, — сказала Анхнофрет, — поэтому мои люди стараются следить за всеми приезжающими критянами. А этот появился на агоре с луком ремту.

— Но ведь Александр невиновен в разорении острова Тера, — пробормотал потрясённый Эвмен.

— Для Дома Секиры это не имеет значение. Полагаю, Филота для них тоже порена, но Александр главнее.

Эвмен долго молчал, переваривая услышанное. Потом спросил:

— Ты упомянула эллина. Эллин действует совместно с критским жрецом-убийцей?

— Почему бы и нет? Разве царём все довольны?

— Ну да…

— Что тебе о нём известно, достойнейшая? — спросил Гнатон.

— О нём ничего, — покачала головой Анхнофрет.

Кардиец и его помощник переглянулись.

— Если этот критянин действительно жрец, исполняющий волю Дома Секиры, то заставить его говорить будет очень непросто, — сказала Анхнофрет.

— Мы уже заметили, — буркнул Эвмен.