— Уж будь уверен, — кивнула Мэй. — Мы, Соренсоны, — соль земли.

— Потрясающее место, Мэй, — заметила Сидда, заглядывая в пакет. — Ням-ням. Вкуснятина.

— Мы только надеемся и молимся, что не мешаем глубинному экзистенциальному самоанализу, — фыркнул Уэйд, направляясь на кухню.

— От Коннора, — сообщила Мэй, вытаскивая конверт и две бутылки «Вдовы Клико». — Он велел нам оставить тебя в покое, утверждая, что ты решила общаться исключительно по почте, но когда мы отказались подчиниться, послал это.

Сидда долго изучала конверт, расписанный от руки арабесками и цветочками, подавила крохотную дрожь возбуждения при виде его почерка, но отложила письмо, чтобы прочитать попозже.

— Спасибо. Сейчас поставлю шипучку в холодильник.

— О, мадам Войланска! — воскликнул Уэйд. — Как невыразимо грубо! Ваш возлюбленный посылает эликсир богов, а вы смеете прятать его в темных глубинах холодильника. Наоборот! Мы должны выпить его сейчас. Шампанское очень быстро портится в атмосфере дождевого леса. Не правда ли, о Стервозная Богиня Мая?

— Совершенно верно, — подтвердила Мэй.

— Вы оба ужасно напоминаете мою мамашу, — вздохнула Сидда, покачивая головой.

— Твою мать? — переспросила Мэй. — Не знала, что твоя мать была так…

— Такой алкоголичкой? — договорила Сидда.

— Нет, — возразил Уэйд. — Так увлекалась шипучкой.

И разразился весьма вольной, если не сказать вульгарной, интерпретацией песни Билли Холидей «Околдованная, обеспокоенная, озадаченная».

— Хьюэлин, — окликнула Сидда, — наше аскетическое затворничество нарушено!

— Господи! — воскликнула Мэй, выходя на веранду, где нежилась на солнышке Хьюэлин. — Забыла поприветствовать Хьюэллу.

И, вытащив из кармана прессованную косточку, презентовала Хьюэлин.

Они сделали кувшин «Мимозы», нарезали дыню и копченую ветчину и устроились на веранде. Солнце пригревало закинутые на перила ноги Сидды.

— Итак, — начал Уэйд, приподнимая брови, — ранее планируемая свадебная оргия отменена?

— Уэйд, — заметила Сидда, — со стороны может показаться, будто ты именно тот, с кем были связаны мои свадебные планы.

— Но, дражайшая, так оно и было. Твои свадебные планы были связаны со мной, Мэй и Луизой, а заодно с твоей вечно неотразимой старой наставницей Морин. Твои планы были связаны с Эрве и Линдси, с Джейсоном, если тот будет достаточно хорошо себя чувствовать, с Бейли, их выводком короткошеих чудовищ и их усатой нянькой. С Алин, которая собиралась прилететь из Англии при условии, что еще будет свободна, с Рути Мюллер и Стивеном, хотя они в ссоре друг с другом, не говоря уж о труппе «Лунного сияния» и режиссерах не менее трех региональных театров, которые намеревались быть на свадьбе и превратить ее в нью-йоркское театральное турне. Я даже не беру на себя труд перечислить остальных друзей, которые обожают тебя и теперь безутешны, переживая столь трагические известия.

Уэйд прервался и глубоко вздохнул, прежде чем пригубить «Мимозу».

— Когда планируешь свадьбу, в круг забот невольно включаются десятки людей, дорогая Сидда. Не можешь объяснить, что происходит?

Не знай Сидда, как предан ей Уэйд, наверняка посчитала бы его тираду вмешательством в ее дела. Но их дружба длилась почти пятнадцать лет. Она помогала ему ухаживать за умирающим любовником. Он миллион раз выручал ее профессиональными и личными советами.

И сейчас она встала на колени перед креслом Уэйда и принялась бить поклоны.

— Простите меня, о баба Уэйд, простите меня. Я не знаю, что делать.

— Прекрасно знаешь. И пожалуйста, поднимись. Ты же знаешь, что, когда это делают девушки, я нисколько не завожусь.

Сидда вскочила и отряхнула коленки.

— Мэй, когда он перестанет называть нас девушками?

— Я давно сдалась, — призналась Мэй.

— И ты тоже, сердечко мое? — спросил Уэйд. — Сдалась и покинула своего возлюбленного?

— Нет. Это не так. Совсем не так.

— В таком случае как именно? — допытывался Уэйд.

— Уэйд, — не выдержала Мэй, — успокойся. Может, Сидда не хочет об этом говорить?

— Спасибо, Мэй, — поблагодарила Сидда.

— Драматург, мисс Соренсон, должен обладать чувствительностью к подобного рода тонкостям, — наставительно объявил Уэйд. — Но как жалкий художник по костюмам, павший так низко, что занимался костюмами для «Лас-Вегаса» между традиционными спектаклями, я должен быть наглым и спросить прямо: вы никак спятили?!

— Ну… — пробормотала Сидда, — я не исключаю и этого.

— Видишь! — торжествующе воскликнула Мэй. — Говорила же я тебе, что она и это примет в расчет!

— Потому что, — продолжал Уэйд, — временное помешательство — это единственная причина, которую смог придумать мой слабый мозг. Повторяю: единственная для того, чтобы отсрочить — какого бы дьявола это ни означало — свадьбу с Коннором Макгиллом. На случай если ты забыла, моя маленькая конфетка, мы говорим о человеке, равном тебе во всех отношениях: психологическом, профессиональном, духовном и, если память мне не изменяет, сексуальном. Я еще помню, как трепетала ты в его присутствии, причем целых полгода, прежде чем признала, что он тебе нравится. Но старого дядюшку Уэйда не обманешь. Почему? Да потому что дядюшка Уйэд слишком долго тебя знает и наблюдал, как ты перебрала достаточно мужчин, чтобы составить не одну, а две команды регби. Это я выжимал твои платки, когда ты заливалась слезами по меньшей мере над третью этих типов, большую часть которых я бы назвал если не полностью неандертальцами, то по крайней мере лишенными некоторого самообладания, не говоря уже об интеллекте. Не думаю, что кто-то возразит, если заявлю, что ни один из этих людей не обращался с тобой с сотой долей той любви и уважения, как Коннор.

Сидда шлепнула себя по лбу:

— Совсем позабыла, что ты не только художник по костюмам, но и бродячий проповедник и психоаналитик в одном лице. Как это выскользнуло у меня из памяти, преподобный доктор Конен?

Уэйд поставил стакан.

Мэй откашлялась.

Сидда перевела взгляд с Уэйда на Мэй.

— Этот визит имеет какую-то цель, или я ошибаюсь?

— Нет, — тихо ответила Мэй и, немного подумав, пояснила: — Знаешь, когда люди вместе… им становится намного легче. Чувствуешь, что мир вовсе не так безумен, как кажется.

— Вроде того, когда видишь в зале пару, действительно умеющую вальсировать, — поддакнул Уэйд. — Не можешь дождаться, пока смолкнет музыка, чтобы подбежать и поздравить их.

Мэй легонько коснулась волос Сидды.

— Мы все хотим побывать на свадьбе. То есть мы все видели, как после стольких лет совместной работы вы с Коннором влюбляетесь друг в друга.

— Да, — кивнул Уэйд, — и сейчас чувствуем себя так, словно ты порвала с нами со всеми.

Сидда погладила Мэй по руке.

— Мне ужасно жаль, приятели, что не подумала о вас. Но я ни с кем не порвала. Мне просто нужно немного времени. Брак — штука предательская. Недаром никто из вас не спешит к алтарю, если можно так выразиться.

Она встала и подошла к перилам веранды. Уэйд шагнул к ней и обнял за плечи. Мэй сделала то же самое. Кто-то, проходя внизу по тропе, мог поднять глаза и ошибочно принять их за сестер и брата или, в отсутствие более серьезных улик, за участников «брака втроем».

— Ладно, — вздохнул Уэйд. — Думаю, Гертруда Стайн, наша общая мать, права. «Ничто не может быть слишком пугающим, когда все так опасно».

Больше в тот день друзья к этой теме не возвращались. Они взяли три надувные лодки и пошли к озеру. Погода выдалась жаркой, небо было ослепительно синим, и вся сырая серость северо-запада куда-то исчезла. Они смеялись, болтали, смотрели в небо и, наконец, вернулись к причалу, где стояли переносной холодильник и закуски. Подобная сцена с таким же успехом могла произойти тридцать лет назад, на берегу южного ручья, только вода была прохладнее.

К концу дня они собрались на веранде, чтобы поджарить лососину на гриле. Под последними лучами заходящего солнца друзья жадно набросились на рыбу, макароны и свежий хлеб. Мэй развлекала их историями о долгих летних месяцах своего детства, проведенных вместе с четырьмя братьями на озере Куино. Сидда улыбалась. Она любила эту женщину. Профессиональная жизнь Сидды вытеснила почти всех ее подруг, но, глядя на Мэй, она распознавала равную, почти сестру, и была ей благодарна.