Я перегрызла бы себе вены зубами с огромной радостью, если пришлось бы прожить в этом доме еще хоть месяц. Разрешения я не спрашивала; ни Сара, ни Том Уилсон не знали о моих дальнейших планах, и пусть…
Этой ночью я оставлю записку, прикрепленной на холодильнике, и они оба больше никогда в жизни меня не увидят. Немного жаль было оставлять отца, — в отношении меня он всегда был готов противодействовать жене. На него зла я никогда не держала. Лишь для него я и собиралась оставить послание с названием города, в который переезжаю. Только с названием. Никакого точного адреса. А искать меня в огромном Иллинойсе абсолютно бессмысленная затея, все равно, что иголку в стоге сена.
Я отвлеклась на мгновение от своих мыслей. Весь наш курс уже получил дипломы. Я была последней в списке. Моя фамилия начиналась с буквы ‘W’.
— Лора Уилсон!
Я взошла на кафедру, приняла диплом из рук ректора и наклонилась к микрофону.
— Спасибо Вам всем! Все Вы — наши профессора, вложили в нас столько знаний, которые без Вас мы не получили бы и за всю жизнь! Вы помогли нам в восхождении по лестнице жизни наверх! Именно Вы научили нас тому, что хлеб, как часто любят поговаривать в русских традициях, всему голова! Я очень горжусь тем, что мне довелось обучаться здесь. И не только кулинарии, но и жизни…
Раздались громкие аплодисменты, и я спустилась с кафедры.
Перед глазами то и дело мелькали яркие желтые мантии выпускников и островерхие шапочки с желтой кисточкой. Наш Институт в последний день словно подпитался духом какой-нибудь Академии, сочетая вычурные слова, яркие одежды и помпезность поздравлений.
Оставалось четыре часа до выпускного бала, а делать мне укладку должна была моя сокурсница… Подруга. По крайней мере, единственная, кому я могла поведать хоть что-то о себе. Понятие дружбы, естественно, было относительным, а сама дружба — довольно формальной, ведь всецело я никому не доверяла, но Елена Шеффер была единственным человеком, кого я могла считать достаточно надежной.
Из толпы ее выделить оказалось не так и трудно. Высокая голубоглазая эффектная блондинка даже на фоне других нордических красавиц выглядела выигрышно, благодаря тому, что излучала тепло и доброту своей улыбкой, в то время, как от ее заносчивых и неулыбчивых сестер по цвету волос всегда веяло холодом и неприязнью.
— Лора, вот ты где, а я уж было подумала, что придется тебя искать. — Она улыбнулась уголками рта, став еще милее на мгновение.
— Елена. — Я обняла девушку в качестве приветствия. До церемонии вручения не было времени поздороваться. — Готова к балу?
— Относительно. Готово только мое платье. Сама я морально не готова ни на грамм. Та же беда с моей прической. Мы договаривались, что я сделаю тебе завивку. А ты мне поможешь?
— Да без проблем. — Я улыбнулась в ответ на ее улыбку. — В нашей аудитории есть розетка. Идем туда. Наш куратор еще где-то в Институте; должно быть открыто.
— Идем.
Елена хотела сделать свои вьющиеся волосы идеально ровными, поэтому я включила в розетку утюжок, и, пока шел процесс нагревания, начала расчесывать непослушные кудри подруги.
— Есть какие-нибудь мысли насчет работы? Где ты желаешь обрести свое место?
— Пока еще не знаю, но точно не здесь. — Я сосредоточенно свела брови, пытаясь провести расческой сквозь запутавшиеся пряди волос блондинки. — Я уезжаю из Хартфорда, Елена.
— Куда хочешь податься? Честно говоря, трудно представить тебя где-то еще.
— В Иллинойс. О деталях сообщу подробнее в письме. Я пока смутно все это представляю, но мое решение окончательно.
— Лора, Боже мой, зачем тебе это нужно? Разве здесь, в Хартфорде, мало места для реализации планов на жизнь?
— Тебе меня не понять. Здесь — не мое. С детства я ощущала, что родилась для чего-то, по-настоящему, значимого, а вместо этого… — Я вовремя прикусила язык, чуть не проболтавшись о прилюдном унижении в церкви. Нет, этого я не могла рассказать даже Елене. Религиозный фанатизм сделал из матери рабыню. Рабыню по сути, рабыню по убеждениям. Урезал ее кругозор, сузил круг интересов, лишил свободы воли и мышления. Я не злилась на нее больше. Такая помешанность, жизнь в шорах, без возможности шире взглянуть на жизнь и события, на добро и зло, скорее, вызывали сострадание и жалость, нежели агрессию. Вместо того, чтобы завершить фразу, закончив с прической подруги, я повернула ее на стуле к зеркалу и предложила оценить прическу, которая отняла сорок минут моего времени. Она внимательно и придирчиво изучила свое отражение в зеркале, и, оказавшись довольной результатом, сердечно меня поблагодарила.
— Что насчет тебя? — Я, наконец, нарушила воцарившееся молчание, когда первый аккуратный локон выскользнул из зажима плойки на мою щеку.
— Я… Не знаю. Я останусь здесь, в Хартфорде, с родителями до лета. А в июне мы с Диланом должны пожениться. Окажешь мне честь быть моей подружкой невесты?
— Обязательно. — Я рассеянно улыбнулась, вызывая в памяти образ долговязого и добродушного Дилана Эллиота. Честно говоря, получилось у меня это с трудом. Я могла запомнить и сохранить в памяти только то, что было для меня чрезвычайно важным, а чужие мальчики в список важности никогда не входили. Да, быть может, я — самая эгоистичная и корыстная подруга века, и пальма первенства по себялюбию - моя, но я не считала важным сохранять в голове образы людей, которые никак со мной не связаны и не будут фигурировать в моей дальнейшей жизни.
— Я буду ждать твоей весточки из Иллинойса. Не забывай обо мне, Лора, пожалуйста. Ты — моя самая лучшая подруга.
Я просто сказала ‘спасибо’, нервно прикусив губу. Елена считала, что я полностью искренна с ней, как и она со мной, в чем, по сути, не было и доли правды, но я не хотела убивать в ней мечту об идеальной дружбе. Я далека даже от того, чтобы быть хорошим другом, что уж говорить об идеальном… Я всегда была закрыта от окружающего мира: странная и никем не понятая чудачка-социофоб из примерной и чересчур религиозной семьи; не такая, как все.
Вскоре и моя прическа была готова. Тугие и идеально ровные локоны ниспадали практически до талии. Я осталась довольна укладкой. Затем каждая из нас нанесла себе макияж, и мы надели платья. Ее — черное, от Шанель, выглядело, на мой взгляд, чересчур откровенно. Оно скреплялось по бокам золотыми булавками, а декольте практически ничего не скрывало. Мое же платье — фиолетовое, от Роберто Кавалли, струилось, шелками ниспадая до пола. Длинный шлейф стлался и волочился за платьем. Эдакое подвенечное платье, разве что не белоснежно белое. Я выходила замуж за будущее, разводясь с прошлым… От спины до груди на плечах сходились бретели. Наряд выглядел воздушным из-за полупрозрачного шифона ткани. Фасон одновременно казался строгим и немного кокетливым. Платье не показывало слишком много, но и не скрывало достоинств. Удовлетворившись своим внешним видом в зеркале, мы спустились вниз, в кафетерий.
Бал начался с поздравления выпускников ректором Института. Деканы и кураторы в честь торжества, как и выпускники, облачились в вечерние платья и костюмы от известных модельеров.
Вступила музыка, и дамы со своими кавалерами закружились в медленном венском вальсе. Так как пары были распределены заранее, я сразу встала рядом с Дэвидом Теннантом, который выглядел здесь настолько же неуместно, насколько неуместной была разница в возрасте между нами. Он был старше на семь лет, что создавало визуальный эффект дисгармонии. Остальные пары в зале были ровесниками. А я, одна была здесь, как снежинка-дитя, среди взрослых сугробов. На Теннанте красовался строгий черный костюм и черная рубашка с галстуком, но даже официальный вид не добавлял ему привлекательности. Для меня он по-прежнему выглядел, как омерзительный червь, которого хотелось раздавить.
На мгновение я склонила голову, как того требовал этикет танца, затем рука Теннанта медленно опустилась на мою поясницу. Вальсируя, мы продвигались по просторному помещению актового зала. В связи с балом и танцами стулья были убраны, как и фортепьяно, занимавшее весь правый угол зала и, в течение года, используемое в качестве музыкального сопровождения к концертам начинающих музыкантов с дополнительных курсов нашего Института. Сейчас его заменял музыкальный проигрыватель ‘Айва’, зацикливший воспроизведение медленной и непринужденной мелодии вальса. Дэвид самодовольно улыбнулся и возбужденно провел языком по нижней губе. Вышло довольно омерзительно.
