Воздух становился все более чистым и свежим, чем ближе мы подъезжали к подножию Карпатских гор. Велес резко остановился, почувствовав, как его всадник натянул поводья, будто ждал этого каждую минуту бега. Послушная моей команде, Лира послушно встала рядом с черным жеребцом графа.
— Если ты живешь в Трансильвании, у тебя нет никакого права отказаться от уникальной возможности увидеть Карпаты вблизи. — Произнес мой супруг, устремляя взгляд вверх. Я последовала его примеру.
Снег горел. Он переливался на вершине яркими самоцветами. Там, где не ступала еще нога человеческая, снежный покров отличался чистотой, белизной, нетронутостью. Высота самой высокой точки поражала. Вправо и влево хребет гор тянулся нескончаемой полосой чередующихся с огромными верхушками, устремленными в небо, небольших холмиков с редкой, но яркой и зеленой порослью.
Мы с мужем находились настолько рядом, что я ощущала плечом его плечо. Меня возводила до божественного одухотворения дивная и невыносимая красота Карпатских гор.
— Даже не знаю, что и сказать. Владислав, это прекрасно. — Маленькая слезинка скатилась с моей щеки, застывая на ней маленькой капелькой льда.
Несколько дней спустя мы посетили еще одну деревню. Граф называл ее Васерией. В длинном белом кружевном платье под свадебным белым зонтом, прячущим меня от солнца, я шла вдоль деревни, держа мужа в идеальном черном под руку. Мы были, как черное и белое, как ночь и день, как вечные жених и невеста.
— В этой деревне живет женщина, которая является моим прямым потомком. Моим и Риты. — Тихо сказал он. — Мы никогда не охотимся здесь. Это непреложный закон.
Мы шли, осыпая улицу золотыми монетами, и жители выглядывали из окон, приветственно нам кивая и улыбаясь. Они не боялись вампиров. Похоже они знали и чувствовали, что находятся под защитой короля.
Худая юная девушка выбежала на улицу и, поймав свою горсть золотых монет из нашей казны, закружилась в воздухе, вскрикнув. — Да здравствует король Владислав! Да здравствует королева Лора!
— Как тебя зовут? — Я улыбнулась милой крестьянке с озорными конопушками на лице.
— Арина! Ваше Величество, меня зовут Арина! — Весело ответила мне девушка, вальсируя босыми ступнями по грязи и смеясь от всей души…
А золотые монеты все летели и летели, кружась в воздухе и осыпаясь на землю богатым и ярким летним ливнем…
====== Глава 7 – Черное рождество и посвящение в королевы ======
ГЛАВА 7 — ЧЕРНОЕ РОЖДЕСТВО И ПОСВЯЩЕНИЕ В КОРОЛЕВЫ
Все имеет свой черед. Особенно плохое. Оно выжидает удобный момент, чтобы ударить внезапно.
День бежал за другим, словно вереницей, оставляя позади часы, сутки и месяцы моего вампирского существования. Миновало и мое семнадцатилетие, и это был первый год, на который я не стала старше.
— Джингл-беллс, джингл-беллс, джингл…
Бренча в коридоре подарками и другой рождественско-новогодней чепухой, я переступила порог своей комнаты и обмерла. Ель, высотой до потолка, была с макушки до подставки украшена елочными игрушками, гирляндами, серебристым дождиком, конфетами, мандаринами и мишурой. Я открыла рот от возмущения, когда голос моего мужа решил опередить бранную тираду.
— Красиво, не правда ли? Роберт и слуги старались два с половиной часа, пока ты грабила магазины в пригороде.
— Владислав, это красиво, но является катастрофой, чумой и несколькими сотнями казней египетских, хотя я знаю, что их было меньше. — Я поставила сумки на пол и присела на персидский ковер.
— Но почему? — Граф пожал плечами, удивленно глядя на меня.
— Какой смысл в елке, когда не можешь нарядить ее? — Я сдвинула брови, делая вид, что смертельно обижена, и отвернулась от Его Всезнающего Величества.
— На это у нас в замке и содержится целый штат прислуги, чтобы мы могли не заморачиваться и посвящать себя чему-нибудь более полезному. И прогрессивному. — Он наклонился ко мне, целуя меня в ухо, и я глубоко обиженно выдохнула.
— Ты все испортил.
— Почему для тебя так важно Рождество и Новый год? В смысле… Ты — безжалостный бесчеловечный вампир. Ты убила двадцать шесть человек в церкви, вымазав иконы их кровью. Так почему ты хочешь отмечать праздник божий? Ты же давно не во Христе. — Он склонил голову набок и, прищурившись, внимательно вглядывался в мое лицо. Мне стало даже немного неловко.
— Дело не в религии. Милый… Просто. Это самый семейный праздник. В смысле… Ты, я, елка и новогодняя магия. Индейка на столе и подарки… Свет лампочек в комнате без света… — Поднявшись с пола, я нащупала выключатель на стене и мягко опустила вниз. На долю секунды мир погрузился в абсолютный мрак и тут же окрасился алыми, зелеными, синими всполохами огней. — Видишь… Я хочу сделать это ради тебя. Я хочу, чтобы все было по-настоящему. Ты…
Я выдохнула последнее слово ему в шею, присев к нему на колени и склонившись к губам, которые магнетически и гипнотически притягивали меня, обезоруживая. — Ты — моя Вселенная, мой отец и наставник, ты — моя Вечность, моя религия. Так трудно поверить, что я хочу, чтобы ты был счастлив? Я хочу праздники… Для тебя и для нас. Ты не видел добра последние пятьсот лет. Охотники, гонения, тюрьмы, предательства и ненадежные люди рядом. Немного магии этого вечера не помешает… Потому что когда ты исчезаешь, мир для меня рушится. Я не чувствую себя собой, не чувствую себя вообще кем-либо. Я хочу радовать моего короля, дарить ему подарки, быть им любимой. И хочу глупый Новый год и глупое Рождество… Чтобы быть к нему ближе. К моему единственному… — Я коснулась его губ, и слезы сами собой потекли по щекам. Я сама не понимала, почему испытываю боль, находясь рядом с ним. Рядом, а как в разлуке. Но ближе быть невозможно, так почему что-то в сердце сжалось, тянет и мешает?.. Мешает жить, наслаждаясь счастьем? Будто это все сон, а когда я проснусь, окажется, что ничего не было. И не будет. И Томас Уилсон ведет меня к алтарю. А там… Дэвид Теннант.
— Не плачь, Лора. Лорели, перестань. — Он мягко отер слезы с моих щек, вновь поцеловав, запустив руку в мои волосы и гладя теплыми пальцами по голове.
— Это правда или я сплю? — Голос звучал хрипло, не подчиняясь моей воле.
— Пойдем и распакуем подарки. Тогда ты поймешь, наконец, что я не собираюсь никуда исчезать.
Он мягко подтолкнул меня к ели, и я доползла на коленках до красной коробочки, перевязанной розовой лентой. Внутри оказались золотые серьги с изумрудами в тон моих глаз, такое же кольцо и кулон в форме летучей мыши. Бронза потемнела от времени, но от этого украшение не перестало выглядеть искусно выполненным.
— Этот кулон был на мне, когда я умер. И после перерождения остался. Заключивший со мной сделку сказал, что он в какой-то мере часть меня и может меня контролировать. Если будет совсем одиноко… — Владислав аккуратно застегнул цепочку, касаясь будто бы ненароком пальцами моей шеи. Я закрыла глаза, судорожно вдохнув. Боль и ломка возбуждения прошли по телу снизу вверх и вернулись в ноги. — У тебя навсегда останется часть меня. И ты почувствуешь, что я в порядке. И что вернусь к тебе.
Я обернулась, поглядев на него грустными, заволоченными пеленой слез глазами. — Весь этот разговор… Я не глупая. Ты прощаешься. И как долго… — Голос сорвался, не дав окончить фразу.
— Две недели, не больше.
— Две недели… — Я с шумом выдохнула, подавляя волну приступа накатывающей истерики. Но она догнала, сжав меня пополам. В солнечном сплетении стало душно и больно. Я глотала ртом воздух, не в силах дышать. — Я умру…
— Девочка моя, ты драматизируешь. Ты жила до меня и даже, когда я пришел, бежала, ставила баррикады, пытаясь видеть только худшее во мне, чтобы не влюбляться. Ты сильнее, чем ты думаешь. — Взяв мои тонкие руки в свои, он касался их губами. Каждого пальца…
— Я знала. Я просто чувствовала, что если впущу тебя в свое сердце и жизнь, мне конец. Здесь больше подходит другое слово, с ним рифмующееся, матерное, потому что у меня нет обычных земных слов, чтобы описать разрушение, к которому ты ведешь меня каждым своим отсутствием. Тебя не было, и я могла. Жить, дышать, вставать с кровати, учиться, думать о будущем. Но ты пришел и все перевернул. К чертям собачьим, понимаешь? Я просила тебя еще в больнице дать мне шанс уйти, убежать от безумия. Но ты не позволил. Тебе обязательно нужно было раздеть меня и затащить на свое ложе грязи и порока… И теперь я не могу. Я как под тремя метрами слоя льда пытаюсь дышать, а нечем… Тебе никогда не понять моей боли. Никому не понять. Я, наверное, единственный экземпляр, после обращения у которого душа осталась жить в теле. Уходи… Уходи к Дьяволу и всем его слугам. И побыстрее. — Мои руки выгнулись в противоположную сторону, послышался хруст. Меня выламывало страшно и дико, и в той черной и душной волне, накрывшей меня с головы до ног, не было ни луча, ни шанса на просвет…
