Приподняв подол моего розового ситцевого платья, его ледяная рука поползла скользкой змеей по моей ноге. Все выше и выше. Мою голову прострелила мигрень, а тело еще несколько раз передернуло и покрыло мурашками холодное омерзение. Ледяные пальцы мертвеца коснулись меня, несколько раз дразняще скользнув вверх и вниз вдоль лона, а потом резким движением проникли внутрь. Тошная своей сладостью волна боли пронзила меня с ног до головы, и я вскричала, точно подстреленная, пока вампир, со свойственной лишь ему одному ухмылкой, насиловал меня своей грубой рукой, игнорируя мои слезы и крики. Затем он прижал меня собой сверху, бессовестно целуя и вылизывая мои губы холодным языком, и овладел мной снова, всем своим мертвым естеством вгрызаясь в меня, терзая мою обнаженную грудь через тонкий ситец платья ледяными руками и намертво впившись удлинившимися клыками мне в шею, толчками вытягивая мою жизненную силу и энергию. Когда он решил, что с меня уже достаточно, он кликнул своих слуг. Стерев кровь с губ коронным жестом окровавленной моей невинностью руки и окинув меня полупрезрительным неприязненным взглядом, Владислав коротко бросил глухим и лишенным жизни голосом отвратительным, мелким, что-то постоянно чавкающим карликам. — Снимите кандалы. Пусть она примет ванну, а затем отведите ее к Амбердо. Он должен доставить ее домой к родителям в ее измерение. Пока она не только физически, но и морально не готова ко мне. И к нам с ней. Я найду ее позже. И тогда она останется здесь навсегда.

Он стоял ко мне спиной, облаченной в черное. Его волосы, забранные в хвост, разметались по плечам…

С меня сняли кандалы небрежными грубыми движениями мелкие уродцы и, дрожащей рукой, я заправила прядь каштановых волос за ухо. У подножья алтаря я увидела какой-то кинжал, и вскипевшпая во мне обида дала о себе знать. Молниеносным движением наклонившись и подняв оружие, с неистовым воплем я кинулась на маньяка, занося руку для того, чтобы нанести удар вслепую.

Его реакция оказалась достойной восхищения. Быстрым движением он схватил меня за запястье и уже через долю секунды вжимал в стену, одним ударом пригвоздив к ней и мою руку, стиснув ее так, что я снова вскрикнула от боли. Кинжал звякнул об пол, и в этот момент я разразилась такими переливами отборной брани, что сама от себя никак не ожидала.

— Будь ты проклят! Ненавижу! Убью!

Черные глаза впиявились в меня, точно колючие иглы. От этого взгляда дрожь пробежала по коже, и я моментально почувствовала себя маленькой, ничтожной и убогой перед могущественной силой зла. Мои конечности тут же налились свинцом, а тело стало непослушным и тяжелым.

— Убьешь? — В холодном взгляде черных, как бездна ада, глаз на мгновение мелькнула озорная заинтересованность. — Попробуй, Рита. Посмотрим, как у тебя это получится, ведь когда-то ты отдала мне свою кровь, чтобы я, никчемный верующий смертный мальчик, жил вечно. Спасибо тебе. Без тебя я был бы все таким же жалким, убогим человечишкой. Теперь-то я вижу, почему ты не желала со мной дело иметь. Я, действительно, был глупым, малолетним юнцом в глазах такой женщины. Но эта версия меня первую тебя вполне бы устроила. С таким мной вольготно гореть в аду рядом…

Из сна меня выдернуло так же резко, как и внесло туда. Перекатившись с боку на бок и с силой выдохнув, я встретилась глазами с мужем, прижимая простыню к груди.

— Двухтысячный? Подземелье?

Я коротко кивнула. Сопоставив увиденное с тем, что являлось мне в кошмарах, я решила задать заинтриговавший меня, но такой неловкий вопрос. — Все было, как я сейчас видела?

— Да. Почему у тебя есть повод думать, что было как-то иначе? — Он удивленно приподнял бровь, и я отметила, что все-таки клеймо принадлежности к цыганскому народу прописано у него на лбу.

— Кошмары. Из человеческой жизни. После которых я обратилась к Нолану, а затем жизнь раскололась на ’до’ и ’после’. То, что я видела сейчас — цветочки, по сравнению с тем, что являлось в тех снах.

— И что же там являлось? — Ухмыляясь, он приблизился ко мне вплотную, затем вжал меня в кровать всем своим весом и склонился так близко, что пряди его волос коснулись моих щек.

— Там. Ну. Э-э-э… — Внезапно я почувствовала себя смущенной школьницей, которая краснеет, как рак, когда ее более бойкие одноклассницы след от неудобной подушки, отпечатавшийся на шее, принимают за засос. — Ты рвал меня почти что в клочья.

Я отвернулась, не в силах более смотреть ему в глаза. Но моему мужу, как и всегда, морально загибать доставляло невероятное удовольствие. Поэтому Владислав зажал мое лицо накрепко между ладоней, силой заставляя смотреть ему в глаза, пунцовую и горевшую всем лицом и всем телом. — Где, мотылек. Где я рвал тебя?

— Я не… — Я яростно затрясла головой.

— Хватит вести себя, как малолетка, Лора. Отвечай на вопрос. Я прекрасно понял, о чем ты говоришь. Мне нужно, чтобы ты это сказала и прекратила брыкаться. Меня раздражают эти невинные покраснения до такой степени, что мне хочется только морально издеваться и подливать масла в огонь. И это ты тоже знаешь. Плакать начинать вообще не смей. С кем угодно прокатит, но не со мной. Будь человеком слова. Сказала ‘а’, говори ‘б’. Твою мать… Кого я пустил в свою кровать?.. Она ли вообще принудила меня трахаться в церкви, потом проиграла в пари с Кирой и имела меня на площади перед деревней?.. Ну а потом нечто подобное было уже в зарослях осоки на празднике. А сейчас она стесняется свою щель назвать ее настоящим именем. Это что вообще за позорище?! Отвечай, солнышко, иначе я от тебя не отстану. Могу дать тактильную подсказку.

От его не очень-то нежной тактильной подсказки под одеялом, все мышцы внизу моего живота сжались так, что я невольно закатила глаза, обливаясь холодным потом от охватившего все мое тело жара, и углубленно задышала. Похоже, что ему этого было достаточно. Еще раз ухмыльнувшись, он слез с меня и лег на кровать, все еще давя мое эго смеющимся взглядом.

— Значит, рвал говоришь? Грубо, безжалостно и беспощадно?.. Все-таки интересный феномен. Ты делаешь меня гораздо более ужасным чудовищем, чем-то, кем я являюсь на самом деле. Вот сколько людей говорило, что я — беспрецедентный моральный и аморальный урод, а моя жена — идеал добропорядочности. Но почему, скажи мне, никто вокруг нас не видит, что жертва-бедняжка плачет только для вида и поддержания статуса жертвы, а на деле что? Мужская сила и грубость томят ее так дико, что она аж истекает до сладостных ночных кошмаров. Ну было у нас подобное, но когда ты вампиром была и регенерировала. А подсознательно ведь, признайся, грязная сучка хотела этого наживую, будучи слабой и беззащитной смертной девочкой, дабы оправдать статус клыкастой вагины, которой тебя нарекла свидетельница с нашей свадьбы!.. Ты двинулась на эротической фазе.

— Так, все. Ты нарвался своими намеками. Я тоже, знаешь ли, вампир…

Накинувшись на него и вжав в кровать, я оскалила клыки, впиваясь ему в шею. От мертвой крови толку никакого, но нападение я привыкла отражать еще большим нападением, показывая свое превосходство. Даже перед тем, кто значил для меня больше, чем жизнь. Схватив меня за волосы, он, в свою очередь, обрушил меня на спину, срывая с меня простыню.

— Ах ты, мразь… — Слащаво улыбнувшись, я ударила его когтями по груди, оставив три рваные раны. — Ну и что теперь ты сделаешь, королек ты мой, да и то бывший? Может, я тоже не образец мягкости. Хватит выставлять меня безвольной подстилкой. — Я снова оказалась сверху.

— Это буйство твоих гормонов, не моих. — Он отрицательно покачал головой и развел руками, все еще ухмыляясь. — Ты больная напрочь. Мозгом, душой, сердцем и этим самым местом, рвущимся на животные приключения. И я не о пятой точке, дрянь.

Расхохотавшись, я упала на подушки, свернувшись в рогалик.

— Психичка. — Констатировал граф, напуская на себя серьезный и деловой вид доктора, ставящего ужасный диагноз и прописывающего лечение.

— Где работаешь, там и пригождаешься. — Фыркнула я и снова заржала, как конь.