Крики стихли. От казнимых остались лишь горки пепла. Тогда-то я и повернулась к Каролине, склонившись к ней с ничего не выражавшим взглядом и сжав ее подбородок в руке, не давая возможности отвести от меня глаза. В отражении ее взгляда, как в зеркале, сквозило все безразличие и мертвость моих глаз цвета потемневших изумрудов. Снег сыпал хлопьями, вьюга развевала и разметывала мои седые волосы по меховой соболиной оторочке. Не меняя эмоционального фона с замерзания на хотя бы малейшее тепло, я криво усмехнулась.
— Вот так, Кар. Вот так все и закончится. А сколько было храбрых планов, сколько бахвальства из поганого рта морально загнившей уродины. Хотела разделать тушу моего Ворона? Теперь Владислав своими глазами будет наблюдать, как ты горишь. Ах, милая, милая Каролина. Зачем ты вообще открывала свою пасть в адрес короля? Знала же, что я высвобожусь даже из силков Дьявола, не то, что из-под власти Дэнеллы Тефенсен. Знала же, что это не навечно. Знала, что за каждое слово в его адрес изо рта мерзких тупых ублюдин, я им соль в язвы вотру, потому что их жизни для меня — жизни смертных человеческих шалав, стоят меньше, чем сантиметр ткани моей перчатки. Стадию моего презрения к человечеству невозможно передать словами.
Сделав знак воину отпустить девушку, я обмотала вокруг руки в меховой перчатке из соболя длинные пряди волос Каролины и подтащила ее к не на шутку разыгравшемуся, сожрав несколько человеческих душ, костру. — Ну что. Раз-два-три, елочка гори. Даешь Новый год, раз уж снег выпал!
Презрительно расхохотавшись, я сунула Каролину в костер головой. Заходясь в конвульсиях, она металась, истерически визжа и пытаясь вырваться, еще несколько минут, прежде, чем стала податливой и обмякла. Мою перчатку опалило огнем, да и на руке, я уже сейчас ощущала это, вскакивали водяные пузыри от ожогов, но игра стоила свеч. Да. Мы обе были людьми. Но в такой момент, как этот, во мне ликовал Сатана, было напрочь отключено чувство страха, да и какое-либо чувство вообще, кроме мрачного триумфа. Из цепкого захвата рук такого человека вырваться абсолютно невозможно.
С презрением отдав тело на съедение костру, я заняла свое место рядом с мужем, крепко сжав его руку в своей, пока снег мел и мел, обсыпая мои волосы и мою золотую корону.
— Ненавижу презренных тварей, которые отрекаются от себя. Я не позволю им жить долго и счастливо. Они попросту не заслужили этой жизни. Нельзя предавать то, во что веришь. Предавать забвению то, на что надеешься. И вонзать нож в спину тем, кого любишь. — Тихо прошептала я, так, чтобы слышал только Владислав.
Окинув взглядом властный профиль, темные пряди, спадавшие на мужественные скулы, волнующие губы и шрам над верхней губой, серьгу в виде золотого колечка полуприсыпанного снегом, черные глаза под длинными черными ресницами, устремленные на костер и пепелище предавших нас подданных, я чувствовала вопреки всей своей бездушности и атрофированности нечто древнее, сказочное, шевелившееся в моей груди. Золотой цвет и соболиная оторочка. Корона. Он и без всего этого был моим королем и Богом. Но сейчас во всем этом он был просто неземным. Сошедшим с Олимпа.
— Мотылек, я слышу твои мысли на расстоянии. — Раздался голос в моем сознании. При этом мой муж даже не повернул головы в мою сторону. — Я тебе устрою дикую ночь древних полубезумных сказок, позволив стащить с себя меха, парчу и золото уже сегодня, только отключи свою мысленную волну. Любой вампир сейчас может влезть в твою голову.
Вспыхнув и состроив деланно безразличный вид, я снова обернулась к костру, завороженно глядя на языки пламени, сожравшие пять тел, вздымавшиеся до небес и отражавшиеся в моих изумрудных глазах алыми огненными всполохами. А метель все мела и мела, пытаясь забрать мою боль белым кружевом полей и лесов. Но это было уже и необходимо. Все заслоны, которые я сознательно строила, чтобы оградить себя от смерти бабушки, пали здесь и сейчас. Окончив незавершенное дело, я освободила себя. Был в этом и удручающий момент. К жизни меня вернуть могли лишь две вещи. Любовь к единственному мужчине всей моей жизни и лицезрение чьей-либо смерти. Только это все еще рождало во мне импульсы. В отношении всего остального я, как и прежде, была мертва. Мертва до скончания времен…
====== Глава 20 – Мир в багровых тонах для Чайки ======
ГЛАВА 20 — МИР В БАГРОВЫХ ТОНАХ ДЛЯ ЧАЙКИ
Дух леса был призван установить гармонию в природе и сохранить баланс.
После казни Каролины и прочих из тусовки Дэнеллы Тефенсен, по обязанностям наследницы трона Изиды Шиаддхаль, я была вынуждена около двух недель прожить в Благодатной Долине. Мне отвели новые покои в багрово-черных тонах, достойные королевы, а когда Владислав освобождался от королевских обязанностей дома, он тут же приходил ко мне через портал прямо в мою спальню. За это время я дала Айнид Глайн и совету семерых клятву охранять и защищать природу Благодатной Долины и своего мира. После получения согласия со мной произошли две вещи. Мою энергетику связали с природой моего родного, теперь уже можно было считать его таковым, мира, а также — с природой Благодатной Долины. Теперь я ощущала каждое срубленное дерево, каждое убитое животное на своей собственной шкуре. Через несколько дней устав от этой боли; устав истекать кровью каждый раз, как истекал кровью какой-нибудь загнанный и замученный охотником олень; чудом доживая до момента, когда выпью кровь Владислава, чтобы исцелиться; получив неохотное разрешение от совета семерых только с обещания, что я стану еще сильнее, чем была, для ответственного выполнения своих обязанностей в качестве королевы, я дала согласие мужу на обращение меня в вампира. Добавлю лишь одно: пробуждаться после укуса и сломанной шеи больно во второй раз не меньше, чем в первый. И не менее дико. Разве что к жажде крови, изменениям, постигшим все органы чувств, особенно зрение и обоняние, и обостренным ощущениям на сей раз привыкание наступило быстрее. А после обращения каким-то чудом цвет моих волос снова изменился. Переродившись, я стала первой из Шиаддхаль, возвращенной к жизни при помощи Цитадели Чайки, утерявшей естественный цвет волос и снова ставшей брюнеткой после укуса. Таким образом, теперь я снова была кровососущей и мертвой вампиршей, только вчера бывшей человеческой теплокровной девушкой. И снова пережившей превращение в жгучую брюнетку из так называемого цвета пепельного блонд. Процесс обращения каким-то образом отсылал меня к истокам, возвращая мне идентичное сходство с Маргаритой Ланшери…
Когда срок вышел, я вернулась домой, чтобы стать стражем природы мира, который уже порядка двадцати лет был моим и который я привыкла уже считать своим. А для удобства патрулирования территорий, в подарок, Айнид Глайн от лица совета семерых прислала мне настоящее чудо природы, явление которого пред мои очи я ожидала сейчас, стоя у опушки.
Я улыбнулась, заслышав топот копыт в приглушенных сумерках леса. Солнце уже заходило за горизонт, окрашивая огненным маревом все небо и верхушки деревьев, но у их подножья уже было темно, и по земле стлался белесый туман, словно утверждая свои права в готовящемся неизбежно стать ночным через считанные пару часов лесу.
Среди темных и неприветливых деревьев леса проекции — копии мира Дэнеллы Тефенсен, промелькнула белая тень, и через секунд сорок из глубин дремучей чащи показалась белая голова лошади. Но я заранее знала, что это была не просто какая-то обычная лошадь. Золотая грива восхитительного создания крупными кольцами ниспадала на лоснившуюся белую кожу, а прямо из середины лба животного произрастал витой, такой же белоснежный, как и его носитель, рог. Пару раз ударив по земле копытом, единорог сделал (сделала?) несколько осторожных шагов в мою сторону.
Пока еще не случилось в моей жизни переплета с должностью Хранителя Архивов и последовавшими за ним кошмарными тенденциями, я, еще в бытность первого превращения в вампира, ездила на прекрасной белой кобылице — Лире. Но красота волшебной лошади из королевской конюшни Владислава не шла ни в какое сравнение с великолепием единорога, которую я назвала Звездочкой за полупрозрачную и сиявшую отблесками в свете лунном кожу. Протянув руку, кончиками пальцев я коснулась переносицы кобылицы с рогом. Удовлетворенно фыркнув, в ответ та тряхнула головой и ударила копытом. Поняв, что она принимает меня, без всяких рабских поводьев, седел и уздечек, я вскочила к ней на спину, и мы помчали прямо в глубь леса на скорости ветра, в абсолютную темноту, ибо солнце уже завершило свой путь за линию горизонта… С вампирской моторикой и реакцией тела мне не нужно было бояться, что упаду. Мое тело мгновенно реагировало на каждый поворот, выпрямляясь в струну, да и если бы я начинала падать, ничего бы не помешало мне обратиться в бестию во время падения и взмыть в небо, продолжив путь по воздуху…
