— Кто-нибудь! На помощь! Помогите! Умоляю!

Я бешено молотила руками по двери, истошно крича, пока голос не охрип. На минуту я закрыла глаза, чтобы отвлечься от боли, разорвавшей все мое тело. Мягкий шелк оперения касался моих глаз и щек. Ленты из вороньих крыльев. Резко и отрывисто ударив меня по щекам, наваждение исчезло. Послышался его голос. Холодный, отражавшийся от стен эхом в моей груди и насмешливый.

— Бабочка только залетела на огонек и уже пытается сбежать? Хоть сбей руки до крови, тебя отсюда никто не услышит. И никто не спасет. Бабочка боится, что ее тоненькие крылышки сломают, а пыльцу сотрут грубым движением властной руки. Лора, Лора, почему ты до сих пор боишься? После всего, через что мы прошли?

— Мы? О чем Вы говорите? — Тяжело дыша и держась за голову, безжалостно разбитую взрывом мигрени, дрожащими руками, я обернулась в его сторону. Голос хрипел. Каждое слово вырывалось из груди с жаром и болью, словно оставляя в ней ожоги.

— Признаюсь, не ожидал, что человеческий рассудок — такая хрупкая материя. И любое вмешательство в него вызывает адскую головную боль. Прости меня, милая.

Злобная усмешка на его лице свидетельствовала о том, что он и не думал извиняться. Весь этот разговор напоминал дешевую театральную постановку с марионетками.

— А в конце пьесы кукле сломают шею. — Как-то некстати подумалось мне.

Я ничего не ответила, и он продолжил. Играет, как кошка с мышью. Зачем убивать быстро, когда жертва итак никуда не денется.

— Признайся уже самой себе. — Чарующий баритон шептал хрипло и прерывисто у меня в голове, пока я неистово пыталась сломать ручку двери и хоть как-то вырвать себе путь к свободе. От него кружилась голова, и сдавливало сердце. Воздух в легких кончился, и даже стоять на дрожащих ногах стало трудно.

— Давай же! Давай! — Я тщетно умоляла дверь хоть немного податься.

— Ты бежишь не от меня, а от самой себя. Эти сны, которые, на самом деле, наше прошлое, недоступное твоей памяти по ряду причин, пугали тебя и доводили до нервных срывов, потому что ты боишься. Но не меня, а самой себя. Ты боишься почувствовать. Боишься бездны, в которую проваливаешься, когда начинаешь испытывать ко мне чувства, боишься огненной лавины, которая уничтожит и перечеркнет всю твою прежнюю жизнь. А за нее ты отчаянно цепляешься, потому что тебя очень долго учили тому, что есть добро, а что зло. Порочные страсти - зло. Испытывать нечто, что люди не принимают - зло. А это шоры, за которые ты сама винишь свою мать. Прекрати бежать от себя, Лора. Прими себя такой, какая ты есть. Когда ты это сделаешь, ты поймешь то, чего сейчас не понимаешь. Только со мной ты можешь стать самой собой. Не притворяться, не скрывать свои чувства, не лгать, не надевать маски добродушия и любви к людям. Ты ненавидишь их не меньше моего. И единственное место, где ты сейчас хочешь быть, это не там, снаружи, в мире жалких и никчемных людишек. Ты хочешь быть здесь. — Рука кошмара моих ночей мягко и нежно прошлась по подушке, лежавшей рядом с ним. Ногти, удлинившиеся и превратившиеся в острые когти, располосовали наволочку.

Тяжело дыша, я оперлась спиной на стену. Все равно пути к отступлению были закрыты. Моя рука легла на горло. Каждый вздох был невыносим. Я будто огонь вдыхала. Он летел по венам, задевая каждый нерв, конвульсирующий в теле и заставляющий выгибаться руки и дрожать всем естеством.

— Выпустите или убейте. Прекратите истязать. Если отпустите, я сделаю вид, что не видела всего этого. — Я кивнула на пирамиду из мертвых тел. По щекам стекали слезы от возникшего кома в области солнечного сплетения, который разрастался, от которого тошнило так, что слезная жидкость выступала сама собой. Лицо моментально высыхало от лихорадки, которая подавила меня, согнула в дугу.

Теперь стало ясно, почему медсестры употребили в разговоре слово ‘mortuus’. Их страхи здесь, наконец, обретали смысл. Мертвый, пьющий кровь, вампир.

Психиатрическая лечебница оказалась лишь прикрытием для другого грандиозного проекта. Здание, по крайней мере, весь четвертый этаж, стало тюрьмой для заключения в нем созданий вроде моего мучителя. Монстров и чудовищ. Вот о какой страшной тайне говорили вполголоса, вот чего боялись медсестры и пациенты… Все стены здания, действительно, оказались пропитаны злом. Жаль, что об этой тайне не узнает мир. К утру я стану еще одним кирпичиком в пирамиде смерти на полу.

— Я вернусь домой. Никто о Вас не узнает. Ни власти, ни полиция.

Вампир только усмехнулся. — К мамочке потянуло, м? Колени уже зажили после поклонов Боженьке? А, нет, постой. Как же я мог забыть. Наверное, к любимому Дэвиду вернуться хочется. Разделить с ним каждую ночь, завести семью, родить несколько рыжих чертей и до конца жизни посещать Мистера Нолана, жалуясь на ужасные кошмары обо мне. Такие ужасные, что ты горишь. Горишь, еще не приблизившись ко мне. Ты никого не обманешь. Ни меня, ни даже своего психоаналитика. В чем-то я даже апплодировал ему, стоя. Властный доминант из кошмара, действительно, стал намного важнее реальных отношений. Да и разве же это были бы отношения? Ты — умная, начитанная и образованная девушка, Лора. А те, кто окружают тебя, не ровня тебе. Тебе даже поговорить не с кем, потому что все эти мальчишки — ограниченные болваны. Ты заслуживаешь большего… Потом же этот напыщенный кретин подорвал всю свою репутацию в моих глазах. Сначала он начал говорить о каких-то мальчиках, не имея ни малейшего представления о сознании твоей перерождающейся души, разбитой вдребезги и от века к веку хранившей верность только одному мужчине - мне. Следом, Нолан и вовсе превратился в циркового клоуна. ‘Не имеет значения, как сильно Вы желаете его — его нет.’ Он сказал, что меня нет. Проводя время в заточении, мне, действительно, иногда казалось, что меня уже нет. Но не до такой же степени, чтобы поверить в то, что меня не существует… К слову сказать, пожалуй, здесь, на самом деле, стало слишком жарко, не находишь? Как насчет того, чтобы немного остудить невыносимую лихорадку?

Он все еще улыбался, а принуждение, которое я не могла побороть, уже завладело моим рассудком, проникнув в мою голову, подобно маленькому паразиту с острыми зубами-иглами, впивающимися в ткани мозга. Не отдавая себе отчета в том, я начала медленно расстегивать накрахмаленный белый халат. Пуговицу за пуговицей. Завершив начатое, я отбросила его к ногам, оставшись в одном кружевном черном нижнем белье. Бледная кожа покрылась пурпурными пятнами. Я опустила глаза.

— Что Вы делаете? — Мои зубы стучали, а кровь ударила в голову, разбиваясь пульсом в каждой клетке тела.

— Просто хочу на тебя посмотреть… Как я и запомнил. Идеальна. — Его и без того темные глаза потемнели еще больше. Да, он был монстром вне всякого сомнения, но при всем этом он все еще оставался мужчиной. Магия влечения работала на нем практически так же сильно, как и на мне. Только он не боялся в отличие от меня… — А попутно решаю твои психологические проблемы, девочка. Не борись с основным инстинктом. Это природа. Никакой силе духа не справиться с ней. Что же насчет дома. Ты им не то место называешь. Твой дом — это мой замок. Твой дом — это мой мир, который я отдам тебе в руки. Вместе с короной.

— Но почему? — Только и выдавила я из себя.

— Потому что… — В мгновение ока он оказался рядом и оперся руками на стену за моей спиной, заставив меня вжаться в нее, чтобы не почувствовать соприкосновение с его телом. Он выдыхал мне в висок каждое слово, пока я отвернулась к стене, пытаясь проглотить душащий меня комок в солнечном сплетении. — Ты — реинкарнация моей погибшей шесть веков назад жены. И я вернулся из смерти, чтобы дождаться тебя. Ради тебя я проклял Бога и всех святых. Ради тебя я стал чудовищем, которого ты теперь боишься.

Он распустил мои волосы резким рывком, и они рассыпались по моим плечам.

— Глупая. — Он смотрел мне в глаза, коснувшись моей щеки своей холодной, как снег ладонью. — Стоило бежать столько времени, когда можно было принять меня и стать счастливой навечно?