– Я ее хранитель, и это мой долг.

– Но я мог бы сделать все аккуратно… – почти плакал мужчина. – Мог бы даже без синяков… даже без крови… – скулил он. – Я мог бы уговорить ее никому об этом не рассказывать… может быть, она бы сама согласилась… я мог бы сделать так, чтобы ей понравилось… что в этом плохого? Рано или поздно это случится с ней…

– Ты жалок, – только и ответил голос. – Ты принимаешь за счастье совсем другие вещи, нежели надо.

– У каждого свое понятие о счастье.

– Не пытайся переубедить меня. Мне ни за что не понять, как от изнасилования детей можно получать удовольствие.

– Отпусти меня… – одними губами попросил мужчина.

– Не надо, – убедительно произнес голос. – Ни с ней. Ни с кем-то другим. Не надо.

– Я не могу…

– Можешь. Просто не хочешь.

– Я не хочу быть другим…

– Это уже совсем другой вопрос. Но хватит философии. Мне гадко говорить с таким, как ты.

– А прикасаться – не гадко?

– Я не материален. Тебя держит моя сила. А то, что ты видишь мою руку – игра воображения.

– Почему ты не убьешь меня?

– К сожалению, не имею права.

Через пятнадцать минут девочка ушла с площадки вместе с остальными детьми. Мужчина проводил ее жадным взглядом, кусая губы и скрипя зубами. Этого никто так и не заметил. Спустя еще полчаса мужчина понял, что обрел способность двигаться, и что, вероятно, именно в этот же момент дверь квартиры закрылось за тоненькой аквамариновой спинкой, и его цель, его мечта – уничтожены бесповоротно.

– Ничего, – прошептал мужчина едва слышно, и поднялся во весь свой немалый рост. – Всегда находятся те, что лучше. Всегда.

Темный попутчик плотоядно улыбнулся на тонких бледных губах.

Приближающийся топот копыт заставил гадюку соскользнуть с дороги в густую траву. Пару мгновений спустя на том месте, где змея грелась под лучами заходящего солнца, проехала карета, следом – еще одна. В первой находились граф Лекант и его юная спутница – Белла, во второй – их слуги.

«Ах, какой же чудесный сегодня вечер! – размышлял богатый граф, слушая стук колес и конское ржание, – бал выдался на славу, мы танцевали, и теперь она… о, счастье! Едет вместе со мной в мой замок. И как я до сих пор не расцеловал ее? Господь всемогущий, удержи меня от глупости! Как же горит моя душа, как бьется сердце, едва я поймаю ее взгляд! Что сулит сегодняшняя ночь? И согласится ли она остаться ночевать? Я бы выделил ей самые роскошные покои, я бы осыпал ее всеми своими драгоценностями, я бы укрыл ее всеми своими мехами… Невозможно вынести этого более! Я сегодня же должен объясниться пред ней! В сторону страхи и сомнения – пора. Больше тянуть невозможно».

Одновременно с графом юная Белла, ранее дочь зажиточных купцов, а ныне – круглая сирота, думала вот о чем:

«Конечно, это дурной тон – согласиться ехать к нему в гости прямо после бала. Но мы давно знакомы, давно нравимся друг другу. Ведь ничего плохого не случится, если мы один вечер побудем наедине, не на глазах жадной толпы. Ничего зазорного в том, что я у него погощу вечерок? Верно, ничего зазорного. Хуже будет, если каким-то образом я останусь в замке на ночь. Тогда об этом могут прознать в свете, и поползут ненужные слухи… А ведь я не знаю точно, насколько серьезны его намерения относительно меня. Всем известно, что он от меня без ума: каждый бал и каждый прием он не стесняется этого показать. А я? Бесспорно, его чувства взаимны. Невозможно не влюбиться в этого высоко нравственного мужчину с фигурой настоящего защитника и манерами пусть немного простоватыми, зато искренними. Что ж, сегодняшний вечер всё покажет… Меня не оставляет предчувствие, что все решится прямо сегодня. И моя жизнь перевернется».

Иными словами, сердца влюбленных полнились томительным предчувствием и волнением. Они изредка поглядывали друг на друга, как бы вопрошая о чем-то, чего нельзя произнести, но что так и рвется из глубины души. Вопрошали и отводили глаза в смущении.

– Милая Белла, – раздался грудной и гулкий голос, – Вас не смущает то, как я распорядился относительно карет?

– Полно Вам, граф Лекант. Нет никакой неловкости в том, что мы едем наедине. Я просто… задумалась. О своем, – Белла одарила его теплой улыбкой для убедительности своих слов.

Граф Лекант смотрел на нее с тем восхищением, с которым смотрят на сияние храма в солнечный день: глаза ее казались ему зеленее травы на лугу, волосы – цвета спелого каштана, жемчужная кожа переливалась на солнце, и эти губы, коралловые губы, в полной мере очаровавшие его несколько месяцев тому назад.

Да, вот уже несколько месяцев граф, взрослый вдовый холостяк, был влюблен в Беллу, словно мальчишка. Это чувство довлело над ним, временами лишая рассудка. О нем в первые же минуты догадывались все, кто видел эту пару в одном обществе. Сначала графу даже было стыдно за свое поведение, но потом он понял, что стыдно должно быть тому, кто стесняется своих чувств, ибо лишь любовью жив человек на этом свете. В том, что это – любовь, граф не сомневался: он умел любить и всегда безошибочно определял, увлечение его постигло или же настоящее, сильное чувство. Белла была достойна его любви, безусловно, достойна. И сегодня он намерен показать ей, что настроен как никогда серьезно. Другой вопрос – достоин ли он ее?..

– Я вот тоже, – прочистил горло граф, смутившись от долгого молчания между ними, – задумался.

На балу их разговор было не прервать, но как только они оказались один на один, то стали больше думать, чем говорить.

– Очень интересно узнать, о чем задумался великий граф Лекант, – кокетливо сказала Белла, прищурив изумрудные глаза и как бы вызывая графа на словесную дуэль, как это обычно происходило между ними в обществе.

– Что вы, Белла, свет мой; как же я Вам скажу? Это слишком тайно. Может быть, после… – еще более смутился граф, отводя глаза, но тут раздался на всю округу звонкий, будто детский, девичий смех.

– Право, граф, милый; что это Вы все глаза от меня отводите? Неужто я стала Вас вдруг смущать?

– Не более чем обычно, – поспешил реабилитироваться граф. – Сияние вашей кожи настолько ослепительно, что я не могу смотреть на Вас подолгу, милая моя Белла.

Смех повторился; с придорожных деревьев сорвалась стая птиц, громко хлопая крыльями.

– Вы же знаете, граф, я не падка на лесть; но из Ваших уст все это звучит хотя бы не так тривиально, как обычно… – ее голосок вдруг потускнел. – Вы, верно, расстроены внезапным молчанием между нами, но не беспокойтесь, мой дорогой друг: это нормально, так и должно быть между двумя людьми, что на публике не прекращают словесных баталий, а потом вдруг оказываются наедине.

– Что тут сказать? Вы правы, миледи. Вы как обычно правы. Вам тоже от этого не по себе?

– Признаюсь: да. Однако же что я вижу? – Белла стройным станом подалась к окошку и приникла к перекладине; локоны вьющихся волос водопадом пролились на ее ключицы и плечи, но она будто не замечала этого. – Это и есть знаменитый замок графа Летара Леканта? – риторически добавила она и воззрилась на своего собеседника.

Тот мельком взглянул в окно: так и есть. За горой, за серпантином, по которому двигалась их карета, виднелся его замок из темного камня, с острым пиком крыши, с бойницами, глубоким рвом и перекидным мостом. Замок, в котором всегда царили покой и тишина; замок, столь дорогой сердцу и доставшийся графу по наследству от отца.

– Так и есть, – вслух повторил граф. – Это мой замок, и совсем скоро мы будем на месте.

– А после? – подстрекала Белла, гонимая восторгом, возникшим от вида величественного строения в горах.

– А после… я, признаться, поначалу планировал показать Вам свой сад, но время уже позднее, скоро стемнеет, а места здесь дикие, сами понимаете: змеи на каждом шагу и прочие гады…

– Ах, змеи! Противно! – скривилась Белла своим детским личиком, но тут же улыбнулась собеседнику.