– Ну, знаете, это уже слишком! – крепко зажмуривая глаза, сказала я неверяще папá. – Чтобы мой отец еще и сам привел ко мне голого мужчину!?! Кошмар!!! Если ты обнаружил, что он не евнух и поспешил мне это продемонстрировать, то я это уже увидела! Вы можете одеться...

– Как мы можем одеться, если одежда на той стороне купальни с пираньями!?! – оглядываясь и увидев за собой голого толстяка, злобно проревел отец. – Какая сука их пустила!!!?!

– Я не знаю, кто пустил голого старшего принца! – оскорблено сказала я, поняв, что он говорит о том, кто пустил за ним голых мужчин. – Чего ты на меня так смотришь, я не знаю, кто их пустил, – я топнула ногой, – но вон уже сюда бегут мамá и Мари, они разберутся! – успокоено сказала я.

Толстяк, увидев бегущих за кустами женщин к нему, поспешно ляпнулся на землю этим самым вниз, чтобы не было видно срам. Он спрятался за муравейник, но он был очень толст, и потому отсюда было видно только толстый высокий зад, одиноко высунутый, как башня, из-за кучи. Он был очень одинок, ибо все остальное было скрыто, и производил странное пугающее впечатление.

– А это что такое!?! – в шоке спросила Мари, запыхавшись и даже испугавшись. Надо сказать, одинокая ж... зрелище действительно производила странное.

– Это цветочек! – быстро и нервно ответила мама, поспешно хватая ее за руку и дергая обратно с вытянутым лицом. – Орхидея. Пойдем, я покажу тебе розочки...

Мари пока ничего не соображала.

Проходивший мимо местный дурачок, какой есть в каждом поместье, с цветочком в зубах, держал букет в руках. Чтобы спасти честь принца и подтвердить слова мамы, он, когда все отвернулись, ибо мама дернула Мари, быстро и незаметно воткнул букет старшему принцу в задницу. Замаскировать хотел принца... Он честно хотел помочь, чтобы подтвердить, что да, это цветок...

Толстяк не шевелился, упорно притворяясь мертвым, думая, что он отойдет прочь или как-то пройдет, или как-нибудь этот кошмар исчезнет сам, если он не будет двигаться.

Когда Мари обернулась, лицо ее вытянулось.

А я просто валялась на земле рядом с Джекки и умирала, ничего уже не соображая.

Мама поспешно схватила меня за руку и просто поволокла прочь вместе с Мари, шипя и ругаясь что-то про орхидею... Я даже толком не разглядела, как две старушки со словами «что за странное растение», подошли ближе к «композиции», пытаясь ткнуть клюкой. Я просто истерически рыдала и умирала от смеха, всхлипывая навзрыд, как лошадь.

Она даже не дала мне досмотреть, как клумба сначала терпела, а потом, вскочив на ноги и вырвав из задницы орхидеи и колокольчики, с ревом кинулась прочь, не разбирая дороги.

Мама безжалостно тащила нас прочь, хоть я и ехала по земле, и дергалась, и рыдала.

– Мы уезжаем из этого притона! – проревела она, покрыв мой отчаянный рев.

Вот так всегда бывает, когда терпишь свое правительство, думая, что этот кошмар сам пройдет и рассосется, а нужно лишь закрыть голову и спрятать лицо в песок. Не пройдет – и воткнут тебе в клумбу весь букет орхидей, когда уже думаешь, что хуже быть не может, и все прошло. И розы... Впрочем, когда выбирают сто дураков – они выберут одного дурака, и почти не было случая в истории, когда они избрали бы кого-то умней себя. Ты лишь сам можешь решить свои вопросы, не полагаясь на кого-то, сразу, и жестко, и никого не стесняясь. Думаешь иначе – готовь клумбу для правительства!

Глава 21

Клянусь, корона не моя

Когда отец, спустя тридцать минут, подошел уже одетый, я все еще рыдала. А при виде его со мной случились припадки.

– Как о... о... ор-хи-дея? – истерически спросила я. – Она не завяла?

Со мной случился припадок. Опять.

Отец долго думал, убить ли меня, и каким извращенным образом это сделать.

– Иди играй с Джекки! – сквозь зубы сказал он. – И если еще раз что-нибудь подобное еще выкинешь, я сам воткну этот букет тебе в клумбу!

– Они все еще там растут? – с жадным интересом спросила я.

Хорошо, что отец был далеко! Он не смог меня достать ногой!

Весело насвистывая, я направилась прочь.

Я уже увидела, как навстречу идет старший толстый принц, и ничего не могла с собой поделать. Я плохая. Как я не пыталась изобразить спокойствие, лицо мое все равно кривилось частично. То тут, то там волны хохота вырывались из-под контроля, хоть я ему сочувствовала. Очень даже сочувствовала!

Для выражения сочувствия я испустила тот самый звук, которым пожилые люди пускают воздухи.

Он стал страшным и ужасным.

Я же быстро отвернула голову, став очень скромной, чтобы не смущать человека.

Я уже хотела удрать, чтоб на чужой душе было хорошо, но вдруг застыла и напружилась.

Мимо меня вели коня.

Конь был вороной, огромный, с какими-то расхлябанными ногами. Голова его была слишком большая для обычного коня. А взгляд этой головы – не по-звериному умный, скорей взгляд жестокого и задумавшего что-то нехорошее ребенка. Все отличительные признаки этого коня были закрашены – кто-то явно хотел сделать его неузнаваемым потом, сделать обычным арабским скакуном, но у него это плохо получалось. И при этом мой взгляд, привыкший видеть намного быстрее, просчитывать траектории движения и удара, видел то, что было недоступным для обычных людей, не имеющих моего опыта общения с лошадьми. Движения его ног, видимые лишь мне и лишь на ничтожные крошечные мгновения, да и то потому что я привыкла анализировать и держать в уме траектории, были невозможны для обычной нетренированной лошади. А группы мышц имели совершенно иной, но мгновенно узнаваемый мной как иероглиф или печать, рисунок, отличный от рисунков арабских скакунов или рисунков победителей скачек. Да и следы лассо и следы пыток на его шее, уже заросшие, не могли обмануть меня.

Мне не понадобилось долго наблюдать, чтобы сложить дважды два – я просто это видела. Это не был просто конь. Он был специально тренирован.

– Это убийца!!! – вдруг жестко, безжалостно и серьезно сказала я, переменяясь на ходу, совершенно выбросив шутки из головы.

К сожалению, это был конь, тренированный на убийство всадника. Именно боевой конь.

Застывший еще когда я насторожилась сзади, отец в мгновение был возле старшего принца и с силой рванул его прочь от коня.

Люди растеряно смотрели на нас, как на сумасшедших, потому что все, начиная от отца и кончая китайцем, холодно выхватили оружие и держали на мушке... несчастного обычного коня, тихо пятясь от него. Конь действительно был чудовищный, и так и пылал бешеной силой и злобой.

Окружающие, видя столько наставленного оружия на несчастного коня, улыбались. Это, наверное, было действительно смешно. А из наших, даже маме, никому было не смешно и не до шуток. Мама была очень бледной и упорно, и напряженно, вся бледная, целилась коню в голову.

– Леон, отойди скорее от этой мрази... – нервничая, сказала она мужу. – Теперь и я вижу, что это занган.

Никто ничего не понимал.

– Ваше высочество, это убийца... – нервно говорил отец толстяку, пытаясь оттащить его от животного, держа второй рукой с пистолем коня на мушке. – Вы не должны никогда садиться на него и вообще никому не давать это делать. Разве использовать его только как производителя... Это убийца занган...

Тот, плохо понимая, все же пообещал, что все выполнит и никому не позволит, как отец от него требовал. Хотя смотрел на нас теперь не так, как раньше. Видимо, не уважал.

Но все мои, когда коня увели, только облегченно вздохнули. А мама вытерла пот.

– Вы должны доверять Лу... – тихо сказал отец толстяку. – Она распознает убийц с детства с первого взгляда... Любых убийц. И вообще, мне было б спокойно, если б коня пристрелили.

На этом этот вопрос закрыли.

Хоть я была уверена, что принц перестал считать нас чем-то серьезным.

Если сказать, что мне было до этого дело, то принц глубоко ошибался. Наоборот, чем меньше нас боялись, тем лучше было шпионам. И вообще, я не хотела с толстяком работать. Я видела, что он мне не поверил, а значит он дурак, а значит, я дураков не люблю.