Живучесть у гада поразительная – отпрянув, он даже удержался и не рухнул – мышечный каркас спас его от смерти... Он даже попытался захватить меня в клинч, плавая, чтобы оклематься, но получил удар по ушам обоими руками, ибо выпустил мою руку...
Он ошибся, если думал, что клинч спасет его и не даст нанести удары – я в эти игры с боксом не играю, я слишком маленькая, а он почти втрое тяжелее. Потому, не играя в благородство, я снова пять раз повторила согнувшемуся и пытающемуся прижаться ко мне в клинче мужчине удар коленом в солнечное сплетение, вне всяких правил. А потом нанесла ему еще один открытый удар ногой в пах, и той же ногой слабо в коленную чашечку...
Все произошло почти мгновенно – третий напавший еще не опомнился, как все произошло. И я встретила его коротким ударом кулака поверх спины согнутого безжизненного тела бородатого, когда он ринулся на меня. Спокойно, отвлекшись на немного от уже готового бородатого.
Короткий удар моего кулака убивал, но на этот раз я сдержала силу, потому третьего напавшего только остановило... Ну, я имею в виду, что он сложился кучкой на месте.
И я осталась одна с бойцом в клинче. Он все еще держался, а два его несчастных соперника валялись коровьими неожиданностями по полу в разных местах.
Увидел бы нас отец в таком положении, в обнимку с громадным красивым молодцем, не знаю бы, что он про нас подумал. Объятие сие меня не радовало.
Я уже давно могла убить Вооргота, как называл его товарищ, еще вторым ударом во время его шока, но хладнокровное убийство гостей в собственном доме почему-то немного претило мне. Но я стала бить его коленом в одну точку, пока он не обмяк. И чтоб он низко наклонился, до земли к моим ногам, чтоб я, маленькая, наконец, сбила его ударом локтей сверху-вниз в спину на пол...
Слишком он был высок, тяжел и мощен – ни одного грамма жира в этой прекрасной фигуре...
Но он удержался на четвереньках и все еще цеплялся за меня в отключке.
Поскольку я опасалась его, а просто убить как всегда было бы неосторожно, не узнав, кто он, я ограничила свою месть тем, что нанесла ему за секунду не менее пяти страшных ударов ногой махом верхом стопы в пах, слившихся в один сплошной щелчок. Ибо моего удара обычно не было видно.
Я не садистка, но не люблю дураков, которые не доканчивают дело, а потом сетуют на то, что с ними делают ожившие враги сообща – крутанув согнутого, я ударила его головой о стенку... И перехватила ему руки и ноги веревкой за спиной, пока он еще приходил в себя...
И только сейчас поняла, что бить надо было не его, а того первого, ибо это первый на меня напал. А у этого, бородатого, было нечто в глазах хорошее, он просто за компанию, но он не виноват, что он был тут самый сильный... И его следовало уничтожать в первую очередь... Бедняжка.
За компанию его долго били лишь одного, как козла отпущения, и все по яйцам.
Но это было от ума, а так мне было мерзко, и после боя не очень соображала. Слишком я ненавидела эту пакость, насильников, хоть они мне еще никогда ничего не сделали до того, как умирали. Один черт, хочешь или нет, если ты участвовал, просто смотрел и не предотвратил. За компанию бьют отчаянно.
Скрутила я его крепко, не вырваться, а потом с ходу сунула его голову в бочку с водой...
– Учись вежливости... – сквозь зубы зло сказала я, тыкая его в воду снова и снова, чтоб он захлебнулся, – сынок... Может это тебя научит вести себя, сволочь подлая и гадкая...
Меня передергивало от отвращения, ненависти и гадливости... Они мне ничего не сделали, но все равно. Я заступалась за всех женщин. Трое на одну. Нет, я просто никогда не научусь воспринимать человеком того, что не является рыцарем к женщине... Именно здесь выявляется подлец...
В углу хохотал валявшийся третий...
Связать остальных и выволочь в сад, было делом мгновения... Я просто выкинула их в окно на кучу листьев... Без жалости, как кучи... Они хрястнули, но это личное дело каждого. А потом вытащила, тяжело пыхтя, всех троих за ворота... Я прекрасно понимала, что даже если я убила первого, если его найдут за воротами, никаких проблем у меня не будет, ибо тогда им придется признать, что они делали, и в какой ситуации он был убит. А главное, что их победила девчонка... Да и вообще это скандал... Будут молчать как рыбы...
Бородатый – я уже видела, что он еще молод, в самом расцвете сил, просто недавно приехал и не брился, очнувшись, смотрел на меня виновато, почему-то искательно ища мои глаза и с какой-то смертной тоской вздрагивая от моего гадливого, брезгливого, невидящего взгляда...
Мне кажется, что он хотел бы сказать, что вовсе не хотел этого, это был другой, а он наоборот, защищал, но не решался. Боясь, что я не поверю и взгляну еще хуже... По-моему, мое поведение ввергло его в какой-то шок, точно мать, ударившая ребенка... Да не била я своего ребенка, почему он на меня так смотрит?! Который понимает то ужасное, но никак не может объяснить, что он оказался в этой ситуации случайно, и все было не так... Иногда он с тоской смотрел на того первого, и лицо его сжималось от ярости, что его так подставили... И очень как-то смертно тосковал, и ему было очень больно за мой гнев – словно он принимал на себя из-за своей вины...
Не знаю, почему я так остро его понимала.
Но когда я вытащила их на улицу, мне не повезло – пристав как раз гнал кандальников. А в Англии законы строгие – преступников вешают на месте преступления, а если ты своровал больше шиллинга, то человека отправляют туда, где зимой жарко даже в трусах.
Так что мальчикам не повезло.
– Присоединяйте... – бросила приставу я.
– Что они сделали?
– Они на меня напали в моем собственном доме... – лихорадочно, все еще дрожа от ненависти и нервной лихорадки, честно ответила я, пытаясь незаметно поправить разорванную одежду.
– Я граф! – завопил пришедший в себя от этого связанный.
– Я герцог!
– Я...
Я мимоходом оправила на груди блузку, из-под которой блеснул мой громадный алмаз, который я очень любила, который я сама нашла в Африке, сама же с отцом разведывая месторождения. За долгую жизнь у меня выработались не просто знания и опыт, но и нюх, когда я просто чувствовала, что тут должно быть... Мама всегда меня посылала разведывать воду – еще японец научил это делать.
Алмаз был очень большой...
Лица «графов» стали белыми...
Пристав этого не заметил.
– Да они пьяные... – извиняюще сказал он. – Может вызвать вашего отца, чтобы они исправили все к вашей обоюдной выгоде и чести, леди?
И внимательно присмотрелся к ним.
– О! Это граф Люксембургский... Это герцог Джордж... А это... О! Это Вооргот!!! А вы хотите... – он хмуро начал оборачиваться ко мне. И тут его взгляд упал на мое лицо... – ...Казнить их? – быстро заискивающе предложил он, продолжив предложение и побледнев как полотно. Отчего-то лицо его вытянулось в ужасе... И он встал во фронт. Он взмолился: – Но они просто пьяные, ваше...
– Ну так пусть протрезвятся на галерах! – безжалостно оборвала его я.
Он со всех ног бросился исполнять приказ, кажется, боясь, чтоб я не передумала и не придумала чего-нибудь хуже. Я поморщилась. Я сама не любила себя в эти минуты той жесткой безжалостной степени властности, когда люди бросались исполнять приказание, не думая... Мама всегда говорила, что в такие минуты ей на меня смотреть страшно и хочется склониться до земли. Но это было необходимо ребенку, если она хотела управлять отрядом взрослых мужчин в бою или громадными поместьями...
Я проследила ледяным взглядом за посиневшими теперь, после бледности, лицами аристократов, и тяжело вздохнула. Что-то было странное в поведении их и пристава, чего я не понимала...
Но, понадеялась, что раньше чем через восемь лет они домой не вернутся... Незачем отцу неприятности... Надеюсь, когда они вернутся, им будет не до того, чтоб портить нам жизнь... После галер вряд ли их будут принимать всюду...
По дороге домой мне попался жабеныш, и я его грустно рассматривала – такой же грустный и одинокий, как я. А потом положила жабеныша в карман – я сестре должна была кое-что и еще не расплатилась... Я так люблю, когда человек кричит от восторга, обнаружив у себя в одежде, как под рождество, неожиданный подарок...
