Еще бы – каждая штучка была произведением искусства, и я уже ведь как нахальная жадина представляла, как я устрою музей и буду часами жадно любоваться, любоваться, любоваться ими до умопомрачения, стрелять, рассматривая, лаская и любуясь в одиночестве, будто любимую наложницу без конца одна... Или, на худой конец, с Мари и китайцами, ибо они на таком большом количестве ружей были небольшой помехой.
Мой музей оружия, моя коллекция, мечта коллекционера, где каждая штучка – произведение искусства – исчезла в одночасье... Быть принцессой требует жертв...
– Принимай радость с достоинством... – шепнул папа. – Особенно, если это отличие королевской семьи...
– Ты не понимаешь, что это значит, для бойца... – с тоской сказала я, стараясь не смотреть голодным взглядом на гвардейцев, держащих мою мечту. – Это все равно, что если б тебе дали дни рождения за всю твою жизнь сразу, а потом разом отобрали! Я ж их даже толком не подержала, особенно бесшумные! Это душа коллекционера мается, ты же знаешь, я могу выкинуть и миллиард на чепуху и не поморщиться...
– Успокойся, принцесса! – строго сказала мне королева-мама. – Неси свое королевское звание гордо, а это значит, тебе не нужны теперь будут ружья вообще, ты будешь поражать людей другим оружием, я займусь твоим воспитанием, и ты теперь будешь носить только платья и вести себя на приемах только как настоящая женщина! У тебя новая жизнь!
От такой угрозы я съежилась.
Мари хихикнула над моим печальным положением, найдя облегчение в моих страданиях. А из взрослых никто не стал даже вникать в мое горе.
– Эх, беритя, мне не жалко! – ухарски сказала я, отрывая от сердца последних давивших его жаб. – Гулять, так по-королевски, чтоб люди ахнули!
– Если б я знала, что оно тебе так дорого, я б придумала что-то другое... – виновато и ласково сказала королева.
Мне сразу полегчало.
– Да нет, это меня жаба давит, уже прошло... – ворчливо отмахнулась я. – Детские пережитки, я просто успела столько намечтать, что и не говори... Просто я с оружием все время работаю, ведь это моя профессия, приходится убивать из разного оружия и от этого зависит все время жизнь моя, – пояснила я, удивляясь, что она бледнеет, будто не знала, чем я занимаюсь. – А такой запас дома грел бы душу любому ниндзе... как множество скрипок Страдивари и других мастеров музыканту, любовно перебирающему их и знающему, что дома они ждут, вот жадность и скаредность и одолела... – покаялась я.
Королева с шумом выдохнула воздух.
– Из них так хорошо убивать... – с тоской сказала я, – я же вижу...
– Никуда я тебя не отпущу! – сквозь зубы сказала королева, вцепившись в меня. – Я из тебя принцессу сделаю! Человека сделаю! – истерически повторила она.
– Я не боюсь угроз! – хмуро вскинулась я, поняв, что мне чем-то угрожают.
– Нет-нет, никаких угроз, она хотела сказать, что сделает тебя обаятельной и привлекательной... – широко улыбаясь, сказала мама. – Правда, Терезита?
– Это еще зачем? – подозрительно спросил папá. – Мало вам и так, что мужчины к ней липнут!?
– Мы сделаем из нее... – хором сказали мамы.
– Дуру... – четко продолжила я за них, оборвав.
– ...чудо из чудес! – разливались соловьем мамы.
– В перьях! – холодно продолжила я.
– ...самую обаятельную и привлекательную, такую скромную и застенчивую настоящую молчаливую английскую...
Нет, иногда две мамы, это слишком – мрачно подумала я, отворачиваясь.
Они тоже успокоились, вовремя сообразив, что нехорошо раскрывать стратегические планы врагу... Тактическая ошибка! А они планировали кампанию...
Я отвернула лицо... Наблюдать было что, хоть и неудобно из-за своего «дяди».
– Мне долго так стоять? – мрачно осведомилась я.
– Подожди немного... Тут всего тысяч семь осталось... – легкомысленно отмахнулась королева.
Нет, не такой я представляла жизнь королей! – уныло подумала я, смотря за мамой. Но постепенно увлеклась...
Что меня поразило, это что королева знала большинство солдат в лицо и по именам, а офицеров так всех. Память ее была не хуже моей, ибо я никогда не забывала ничего. К тому же имена солдат невидимо и неслышно подсказывал ей сбоку ее старший принц, кратко характеризовавший почти каждого, и иногда даже семейные обстоятельства, членов семьи, детей. А также насколько он нуждается, поскольку королева награждала их кого драгоценностями, кого деньгами, кого (офицеров или цепких честных людей) даже имениями и землей, кого-то чином. Оказывается, этот толстяк знал почти всех, и довольно гордо подмигивал, ловя удивленный исследующий взгляд Мари. Он был не так прост, как я подумала на первый взгляд...
– Не бойся, я его выдрессировала, он королем будет хорошим, – сквозь зубы сказала мне королева-мама, уловив эту комбинацию-помигнацию даже не оборачиваясь.
– У меня в этом обоснованные сомнения после вчерашнего... – буркнула я. – Кстати, как брачная ночь? – осведомилась я.
Королева не выдержала и хихикнула, а будущий король явно помрачнел.
– Если б ты не была моя дочь, то ты была бы будущей королевой, я б тебе эту радость обеспечила... – и, заметив, как я в страхе передернулась, быстро добавила. – Я счастлива, что ты будешь править со мной уже сейчас, дочь! Что ты – наша семья, моя! Я мечтала о такой дочери и помощнице всю жизнь, мужчины всегда только мешают управлять домом! А наш дом Англия! Я многому тебя научу, и думаю, и ты маму поучишь, но я и не мечтала иметь такую помощницу... – она неожиданно на мгновение прижала меня к себе в первый раз, а глаза ее засияли теплом и счастьем, так что мне стало так хорошо, что и не говори. Две мамы, это так здорово, что и не думай!
Успокоенная и укутанная любовью со всех сторон, я теперь с интересом наблюдала за мамой. Она, обращаясь вдруг к какому-то из простых солдат по имени, или спрашивая, как здоровье жены или дочери, или внука Джона, казалась им каким-то мифическим сверхсильным существом, наделенным сверхъестественным могуществом. Особенно, когда она вытягивала деньги и давала столько, сколько ему нужно или на обучение сына или на новую лошадь, или на новую ферму. Впрочем, иногда заговаривал старший сын, и они радовались, что их помнят, и целовали ему руки.
Впрочем, когда я заметила, какие драгоценности она дарит офицерам, моя радость его успехам сильно потускнела. Это оказались те самые наши драгоценности, которые нашли в комнате дяди.
Мари тоже вдруг углядела их. И, понимая мое щекотливое положение, сказала вслух:
– Эт-то же наши драгоценности... – запинаясь и смущаясь, стыдливо сказала она.
– Мы с Терезитой поговорили, и я решила отдать ей нашу часть, чтобы отблагодарить офицеров за наше счастливое спасение! – с нажимом сказала мама. – Тем более, что половина и так ее, ибо Лу из ее семьи, то есть они принадлежат ей...
– Ты поговорила, и она решила? – подозрительно спросила я.
– Угу... – кивнула королева.
Я вскочила.
– Сиди, дочь! Ничего твоего тут нет, все твое теперь английское... – с лаской сказала она...
– Я это... тронута до глубины души, – от всего сердца сказала я.
Мы с Мари переглянулись и похлопали ресницами.
– Но ведь это нам дарили... – попробовала тактично намекнуть я, надеясь на чуткость женской души.
– У меня до сих пор рука чешется, когда я слышу о том, как вы раздели ползамка своим въездом... – тактично намекнула королева очень в унисон с мамой, у которой рука тоже за это чесалась. – Большинство знати отдали у себя все, даже последние кошельки... Китайцы ваши потом полчаса собирали и грузили... Я никогда и не видела такого наглого и одновременно элегантного обирания... – мрачно сказала она.
– И почему это?! – так искренне удивилась я, что королева заругалась. – Зеркала что ли в замке ни одного нету, мама, да? – сокрушенно покачала головой, наблюдая, как она раздает.
– Особенно поблизости! – ухмыльнулся Джекки, играя малой игрушкой, доставшейся ему при разделе моего наследства.
