– Он полностью разорил меня, но этого еще никто не знает. Я, как банкир, присвоила чужие товары и деньги, хоть это фактически и было только у меня в голове... Но мое дело еще движется, и я еще могла бы все вернуть и выплыть с трудом, хоть очень долгое время лично я ничего получать не буду с шахт, приисков и рудников... Я не преступница, ибо все на этих землях – мое, и ресурсы мои, но стоит нарушиться вере в мою честность, и никто не будет работать... И я банкрот, – я собралась с силами.
Я помолчала и снова начала.
– Если его сейчас убить, то мой «банк» выживет, ибо ресурсы еще есть, хоть будет тяжко. Но если он продолжит это чудовищное ограбление, ведь он фактически уже выжал чудовищную сумму, то запас прочности моего дела кончится, и я не смогу сводить концы с концами... То есть расплачиваться товарами, материалами и услугами друг с другом внутри нашего «дела», то есть начнется лавинообразная реакция... Я и то еле держалась изо всех сил, и то только потому, что они тратят не все свои накопленные деньги сразу, и не спешат тратить услуги, и мне пока удавалось внутри моей страны все перераспределить и устроить... Но последние дни я просто балансировала на грани и еле удерживалась...
Вдруг вошел японец, очевидно подслушавший, с почерневшим от злобы лицом, почему-то глядя на отца так, словно тут же собирался его убить, еще и извращенно. А не спокойно разрубить... А я так не хотела ему говорить...
Отодвинув меня, японец в упор мрачно зачем-то смотрел на графа.
– Я хотела спасти дело, ведь без него и моей головы все их заслуги ничего не стоят, – вдруг совсем по-детски внезапно неутешно заплакала я, – а пришлось поступиться честью! – Я ведь хотела после этого совершить харакири, если б не знала, что для них, доверившихся мне людей, это было бы... – покаянно чуть не выкрикнула я, – было бы... совсем хуже... Я ведь подумала, что ты пришел спасти меня, когда я тебя увидела... – я зашлась глупым детским ревом, отчаянным и безнадежным, покаянно даже не поднимая головы. – Я так боял-л-лась!
Отец твердо обошел японца и ласково прижал меня к себе.
– Успокойся, он больше не будет! – тихо сказал граф.
– Ты не должен его убивать! – тихо и отчаянно сказала я. – Ты меня потом на всю жизнь возненавидишь, если убьешь своего сына... И у него есть жена и дочь...
– Не буду! – твердо пообещал отец.
– Лучше послать японца, – тихо шмыгнула я.
Он хихикнул.
– Он больше не будет, – ласково сказал он, – и к тому же вернет больше половины, вряд ли он успел ее потратить так быстро... Это тебя хоть немного спасет?
– Не знаю! – по-детски растеряно сказала я, уже ничего не понимала и ни на что ни надеялась. – Ведь дело не в деньгах, а в том, что он разрушил дело, а восстановить скульптуру или человека это не значит вернуть выломанную часть обратно... – рыдая у него на груди, тихо прошептала я неуверенно. – Но я попытаюсь...
– Если б ты сказала мне раньше, он бы не представлял из себя проблемы... – укоризненно сказал японец.
– Он не будет больше представлять проблемы! – жестко сказал отец, сурово глядя на него. – Это была ошибка...
– Я так и не смогла его найти, – тихо сказала я.
Так я нашла отца.
– Я так хотела показать тебе, что я достигла, – еле слышно прошептала я, – а получилось... получилось... что я плохая...
Он о чем-то жестко переговорил с адвокатом, поругался с японцем, а потом отбыл в город и вернулся с половиной денег.
С помощью японца, отца и адвокатов это помогло нам выстоять. Хотя потребовало чудовищного напряжения. Отец обнаружил редкую серьезность и деловитость. Моя беда выявила в нем редкую до этого жилку ответственного и сурового человека. Он потом стал даже слишком бережливым и меркантильным.
И хоть это не могло помочь частично избежать катастрофы, но отец помог еще раз.
Японец поговорил с ним по душам, а потом они что-то решили и ударили по рукам. И съездили в город, на праздник, который устраивала королевская пара. И на который была приглашена вся лучшая знать, что собиралась на карточные игры. Я не знаю, как туда отец провел японца, известного тем, что, перекинув колоду из рук в руки, он, со своей чудовищной наблюдательностью уже просто по незаметным отличиям рубашек отличал все карты. И, к тому же, японец, со своей убийственной ловкостью рук, мгновенностью движений и дьявольским умом так тасовал карты, что выдавал именно те, которые должны были быть по комбинации, продуманной им до последнего хода и последней карты в голове с учетом характеров партнеров. Вряд ли дураки подозревали, что у него уже рассчитан и предположен каждый их ход.
Наверное, отец провел японца, переодев его женщиной, выдав за одну из знакомых. Что для японского маленького тонкого лица без растительности было раз плюнуть.
Также мне не рассказали, чем они занимались там за карточным столом, чтоб не подавать ребенку дурной пример, но отец собрал всех кредиторов в одну игру и взял банк. Сколько раз он садился с японцем за стол, я не знала, но он тихо наказал всех своих кредиторов так, что те чуть не плакали.
Хотя, надо отдать ему должное, отец взял от них только суммы процентов с расписок, взяв лишнее только с тех богатых людей, которые, обладая большими состояниями, все же подставили его дочь, ставя ее угрозами в критическое положение. На громадном балу в две тысячи человек они втянули в игру по очереди всех «заёмщиков»... Как это удалось проделать с несколькими тысячами человек история глухо молчит и ругается.
Вернулись они с японцем усталые, но полностью покрыли мою недостачу в моем «головном банке» и долг был погашен. Хотя совесть моя осталась раненной, и я стала просто безумной в своей честности, стараясь искупить хоть немного свой тайный страшный грех и часто плача. Но мы сумели с этими деньгами не только устоять, но и даже обрели некую прибыль, ибо, спасаясь, я пошла на некоторые авантюры, и они не выгорели.
Слезы мои были вытерты.
Когда мы победили вместе, я уже снова была без ума от отца, его искрометного юмора и ужасающего обаяния. К тому же он забрал меня с собой в очередную дипломатическую поездку, боясь, что кто-нибудь из слуг выдаст кто он. Но я в то время ничего не слышала и не хотела слушать – я слишком была счастлива, обретя отца.
Правда, какие-то слухи потом дошли до меня через партнеров, что кто-то собрал все данные о выигрышах в тот день и связал с расписками и графом, ибо некоторым не понравилось, что он так «удачно» взял банк в разных комнатах сто сорок раз за вечер...
Королевские следователи рыли землю за бесконечную пьянку и гульки, в которую превратился чопорный королевский вечер и в которой проигрались все, и все каким-то чудом были напоены, одурманены и допились до зеленых узкоглазых чертей, которые им вливали периодически в рот ром с пивом. Отец, конечно, тоже проигрался – как он, конечно, потом говорил. Говорят, была такая пьянка среди нескольких тысяч аристократов, что ром с пивом сам вливался в рот, если ты хотел, стоило только открыть пошире рот. Королева с королем и всеми министрами допились до зеленого змия, и еще пару месяцев ловили кого-то зеленого и узкоглазого по замку всем министерством. Вместе с лисицей. Хорошо хоть, что королеву потом нашли в винном подвале, и хорошо, что с королем – ибо выпить все королевские запасы, как они поставили себе целью, за жизнь было невозможно.
Раздались даже несмелые слухи, даже не слухи, а так, это глупо конечно, что граф не чист на руку и водится с чертями... И командует полком узкоглазых ведьм – красавиц, конечно, но таких неприступных...
Но в тот вечер за графом следили с особой тщательностью, даже пьяные вдрызг, и знатоки скрипя зубами проглотили, что он играл честно... Тем более, что он в каждой партии брал то одну, то другую даму «в помощники», открывая ей карты, и даже прося ее сыграть... И они потом клялись, что он играл абсолютно честно... И, сжав сердце, люди признали, что у него редкая удачная рука.
О том, что удачная рука сидела рядом на другом конце стола в разных париках и гримах и сдавала карты, отчаянно гнусно матерясь по-японски про себя всеми нехорошими словами мира, когда ее хватали под столом за накачанную гнусную железную конечность профессионального убийцы, никто ее и не заподозрил.
