– Конечно, столько танцевать и смеяться, дурно станет, – согласился Вооргот...

– Я так устала, что не могу даже дотянуться до пирога... – вздохнула я, пытаясь поднять руку... – А ты свеженький! – обвиняюще сказала ему я...

– Еще бы! – фыркнул Вооргот. – Я же не перетанцевал со всеми мужчинами и пацанами на бале, кто мог еще ходить... Просто удивительно, когда ты успела протанцевать с каждым еще и не один раз...

– Сколько тех кавалеров было, – отмахнулась я. – Тут всего чуть больше тысячи...

Вооргот отрезал мне самый большой кусок пирога...

– Вкусно! – сказала я, накидываясь. – Гооднааая... – объяснила я с набитым ртом.

– Еще бы! Больше трех суток на ногах, и полторы сутки только танцевать и не есть... Здесь все сошли с ума, если потакали такой юле и вертихвостке... В рот смотрели... И чего они тебя слушались? Такую вертушку?

Я не отвечала, зарывшись с носом в торт с высоким кремом. Пока не съела, а потом не запила подаваемым мне Воорготом компотом, чуть не захлебнувшись.

– Ой, а замурзалась как! – осудительно проворчал Вооргот, осторожно вытирая меня салфеткой, как ребенка.

Я прислушалась к себе – в набитом животе никто не порхал. Но в сердце все пылало так, что каждая клеточка была наполнена огнем, даже то, что я наелась не помогало сдержать стремления к нему на руки. От давления чувств в сердце мне просто срывало крышу, и она уносилась куда-то, несомая ураганом. А тело вообще жило отдельной жизнью – оно наполнилось чистым огнем, какой-то легкой чистотой. Оно растаяло. Вместо него был только бушующий огонь жизни.

Я так устала, что только покорно подставила ему щеки, чтоб он вытер, как маленькая девочка.

– И как можно было съесть пятикилограммовый торт одной? – качая головой, проговорил тот, глядя на мой выпятившийся даже под платьем животик.

– Ах... – вздохнула я. – Наелась... Теперь и поспать можно...

Но я еще хотела веселья и праздника, хотя другая часть хотела спать.

Глаза мои слипались, но я хохорилась.

– Еще буду танцевать!

– Давай-ка я отведу тебя к твоим, – вздохнул Вооргот. – А то ты уснешь прямо тут, а я не могу тут сидеть с тобой, мне еще надо кое-кого предупредить...

Я послушно дала себя поднять.

– Взять бы тебя на руки и отнести бы к себе... – вздохнул Вооргот. – Не могу дождаться нашей свадьбы...

– Так, я иду сама... – вырвалась я. – И не собираюсь я на тебе жениться!

– Угу, – хмыкнул. – Еще не хватало, чтобы ты на мне женилась! Выходи за меня замуж!

– Дудки, – сказала я, но нечаянно прижалась к нему. Почему-то ощущения счастья просто утопило меня.

– Ты не помнишь, но этого потребовали наши родители, чтобы о тебе плохо не говорили... Это нужно, чтоб о тебе плохо не думали... – уговаривал он. – Хотя бы на время бала все должны думать, что мы жених и невеста, а там уже думай, что хочешь...

Я вздохнула.

Мы вышли на балкон.

– Раз мы жених и невеста, мы должны постоять хотя бы постоять вместе, чтоб все это видели... – сказал Вооргот, беря меня за руку и широким жестом словно показывая всем, кто мог это видеть, кольцо на моей руке...

Была ночь. Ослепительно пахло матиолой и розами.

Я остановилась, с шумом вдохнув воздух.

– Вооргот, давай постоим немножко, – попросила я.

Он осторожно накрыл меня своим плащом...

– Не простынь, ты разгорячена...

Почему-то мне было так хорошо, что и не говори...

Я устала, но что-то пело и ликовало внутри.

Я стояла и смотрела, и могла стоять так вечно, чувствуя на плече его руку... Теплая волна колыхнулась в сердце и накрыла меня с головой...

– Впрочем, мы жених и невеста, никто нас не осудит, если мы постоим час наедине... – сказал вслух Вооргот.

Я согласно кивнула, теряя рассудок.

– Ты точно помнишь, что я невеста? – на всякий случай спросила я, запрокинув голову. Я согласилась с этим.

– Точно...

– Значит, ты мой жених? – спросила я.

– Абсолютно...

– И никто нас не осудит?

– Угу...

Я запрокинула к нему голову, подставив губы для поцелуя. Мама лучше знает. Спроси маму, и раз она сказала, значит так и нужно...

Огонь внутри из сердца вдруг вырвался навстречу и точно решил окончательно. Само тело растворилось в нем. Ревущая, бесконечная Ниагара пробудилась в сердце. Не было тела. Само тело стало любовью. Полностью, от начала и до конца, от каждой клетки, ног, рук, губ, глаз, оно просто стало самой любовью, нежностью, лаской, моим сердцем. И чистотой. Не было никакого значения, что было и будет – оно навсегда останется любовью. Не тело – а любовь. А движения тела – а лишь проявления любви: странные, непонятные, но лишь любовь без конца. Не было ни времени, ни пространства. Времени не стало, а пространство потеряло свое значение.

Было только чувство и только бесконечное чувство во мне, вместо меня, во всем.

Через сердце просто проглянула вечность и подала свой знак. Этот знак был пылающая любовь вместо тела. Так я ощущала себя.

Духом я просто отдала себя без остатка и слилась с ним. И все. Меня не стало. Я была любовью. И я была им. Я была самоотдачей. И была мощью. И была одним целым с ним. Как была счастлива со вселенной. Это еще была одна частичка меня. Никакой физиологии не было. Вечная игра бога, Радхи и Кришны. Нелепое проявление безумной страсти и сильное прекрасное чувство.

Просто близость проявляется по-другому.

Вооргот отшатнулся, сжав кулаки.

– Ууу... – сказал он, закусив губы и поднимая глаза к небу, так что скулы рук побелели. – Я не могуу...

Я обижено раскрыла глаза.

– Ты не можешь? Целоваться? – вспомнила я, что некоторые мужчины что-то не могут.

Вооргот только простонал, пытаясь удержать себя в руках. По нему ходили какие-то странные волны, но он словно пытался стоять смирно и вытянуть по швам, раз иначе не получается. Его дергало ко мне, и он взялся обеими руками за перила, словно они могли его удержать.

– Лу! – хрипло сказал он. – Отойди, иначе тебе будет плохо...

Я на всякий случай отошла, раз жених просит.

– Тебе плохо? – сострадательно спросила я. – Тебя стошнит?

– Нет, мне уже хорошо, – сказал он, с шумом выдыхая и закрывая глаза. Почему-то его буквально что-то изгибало.

Он вроде парочку только раз коснулся меня руками, а уже пробрался ими, скотина в мой ум – голова думает и только и думает об этом ублюдке. А ведь ум у меня не под платьем.

Постояв одна, я осторожно тихонько стала рядом с теплым женихом, от которого шел жар. Не зачем пропадать теплу – первое правило воина. И тихонько сбоку прислонилась к нему, не тревожа его.

Он вздохнул.

– Пошли...

Я обиженно взглянула на него.

– О Господи! – увидев мои обиженные громадные глаза ребенка, вздохнул он. – Ты обиделась! Не могу я тебя целовать, Лу, иначе будет как во время нашего танца...

Я подумала и согласно кивнула.

– Дети... И ничего не помнишь, да?

Я повеселела.

– Ничего не помнишь, когда дети... то-то мама не говорит ничего... – рассудительно проговорила я.

Он почему-то так странно взглянул на меня. Но, видно, это тоже надо. Я слышала, что влюбленные на друг дружку косо смотрят искоса. Я была довольна!

Я медленно шла, наслаждаясь ночью. Я хотела быть как настоящая невеста. И потому делала все как в книгах. Вооргот что-то заподозрил.

– Идем-ка домой, – строго, как мама, сказал Вооргот.

Я же медленно шла, оглядываясь, бормоча себе под нос...

– Может ты еще и сумасшедшая? – сострадательно и ласково устало спросил он.

Я обиделась.

– Не мешай... Я чувствую себя поэтом... Тут так хорошо... Только я никак не могу вспомнить, что же еще говорил ночью мне тот поэт, чтобы было по-настоящему.

Я вдруг обрадовалась.

– Вспомнила, – ласково сказала ему я. И, затравлено уставившись на него, я сделала умиленное лицо.

– Звезды как твои глазки, – мечтательно сказала я Воорготу.

– Аааа...

– Что с тобой? – мигом бросилась к нему. – Может, съел что-нибудь не то?