Я просто ужасная альтруистка.

Мне плакать хотелось, а я добрые дела делаю.

Проклятая самозванка, выходки которой доносились аж сюда, снова напомнила мне о невосполнимой потери мечты, мне стало горько, и я, как не крепилась, почему-то заревела. На меня совершенно никто сейчас не обращал внимания! Даже отворачивались!

– Мерзкая служанка... – услышала я в след оценку от какого-то придворного своей красоты. Стало так горько, что слезы катились просто неудержимо.

– Вы... вы... вы обидели меня, – с трудом сказала я и убежала.

Все отворачивались на моем пути. Наверное, от плача, мой нос совсем распух и стал красным, а глаза большими и заплаканными... И, наверное, тоже покраснели... Детское горе было просто громадным и безутешным – оно не умещалось в сердце! К тому же я то и дело видела себя в громадных зеркалах – и тогда просто прислонялась к ним и вздрагивала в спазме рыдания.

И тут судьба решила добить меня. Выйдя из зала, я увидела загадочного Вооргота, которого буквально штурмовали штук тридцать прекрасных девиц, прорывавшихся к нему с таким видом, будто им не хватало товару в голодающем Дели и они умрут от голода. Они перли напролом и говорили ему гадости. Среди красавиц он чувствовал себя как рыба в воде... А меня он не видел в упор. Почему-то отчаянье захватило меня.

– Я служанка, служанка, пони, пони... – повторяла я в тупом отчаянии.

Плотной стеной стояли невесты. И не давали пройти. Они были такие красивые, настоящие англичанки!

Стало так больно на сердце...

Невесты щебетали, раскрывали и закрывали вееры и ресницы, и, конечно, рты, томно смотрели искоса – в общем, делали все, что должна делать каждая порядочная женщина.

Одна была особенно милой и прекрасной.

– Куда лезешь, служанка паршивая! – рявкнула она мне.

– Я вовсе туда не хочу... – тихо сказала я.

Девчонки синхронно обернулись, и, презрительно разглядев, отвернулись.

Я только закусила губу, дважды втянув воздух от стиснувшей сердце тоски.

Слезы полились из глаз рекой. Я не порядочная! Когда-то в детстве я, еще маленькая, первый раз в сознательной жизни приехав в Англию к маме, увидела настоящих леди и захотела стать такой. Я целый день ходила, томно хлопая ресницами, крошечная, таинственно молча на все вопросы, махая веером и делая книксены, тихонько хихикая мужчинам и вообще – все, все, все, что я, привыкшая к наблюдательности за короткую жизнь, успела увидеть исподтишка на балу... Я делала это старательно! Я старалась изо всех сил!!! Я так хотела! Даже мои тогда живые три китайца и индеец терпеливо изображали настоящих лордов! Я все делала по-настоящему, я так хотела понравиться маме! И так старалась! Пока домашние, собравшись, не пригрозили меня все вместе все-таки победить меня, и дальше убить, если я не прекращу эту карательную акцию над белыми... Никто не поймет обиды детского сердца! Это так меня задело, что я чуть не умерла от горя! Я же так по-настоящему, доверчиво старалась! Я долго тихо плакала на чердаке и все твердила кому-то (боженьке) вслух:

– Я же не виновата, что не получается... Я так хотела быть леди...

Тогда, закусив губы до боли и вздрагивая от спазматических всхлипов, трясясь от отчаяния и захлестнувшего сердца горя, я лежала, уткнувшись носом в старый матрац, и ничего не видела... А сейчас куда мне пойти, где мне спрятаться? Кто защитит уже взрослую девчонку? На что ей надеяться?

Она ведь уже взрослая...

Впрочем, это я потом связно думала. А тогда я ни о чем не думала. Просто глупо ревела прямо в зале. Я плакала просто отчаянно и прорывалась через них дальше, прочь отсюда, зареванная, ничего не понимая и плохо соображая...

Настоящие леди нагло и вызывающе, как мне казалось, поглядывали на меня. Впрочем, часть меня просто не замечала – я была тумбочка для обуви.

Рядом с Воорготом стояли его родители, и все дамы так хотели понравиться им.

– Какая дурнушка... – вызывающе засмеялась красивая леди.

Вооргот как-то через всех улыбнулся мне глазами.

– Попало? – спросил он одними губами, так что поняла, увидела и услышала только я. Ведь в лице он даже не изменился, обратившись заговорщицки, так чтоб не заметили дамы.

Я ахнула – он меня узнал! Без платья узнать девушку – это же невозможно, такой редкий нонсенс! Мужчины все время их путают, попадают не туда... От того, что меня узнали такую безобразную, мокрую, опухшую и заплаканную, и я не осталась в последнем его восприятии красавицей, мне стало еще хуже, и я заревела еще хуже... Просто затряслась отчаянно...

Вооргот дернулся ко мне, но был удержан какой-то дамой и не решился.

Там стояли какие-то важные старики, я так поняла его родители, важные лорды, графы, иностранные принцы, старые герцоги. А сам он был окружен молодостью в виде самых роскошных красавиц девушек зала, а значит – из знатной Англии...

Мне было это почему-то горько. Слезы капали сами... Черт его знает, почему я себя так чувствовала... Я поперла прочь...

– Отвернитесь скорее от этого безобразного зрелища, Вооргот! – сказала красивая дама.

«Безобразное зрелище» заревело просто отчаянно.

Он, кажется, был тут первым женихом, этот странный спутник принца.

И тут я заметила, что взгляд Вооргота попал на мой перстень с чьей-то гербовой печаткой – «свадебное предложение» того несчастного, которого я за это порядочно выпорола. Это было единственное, что осталось на мне от прежней красивой одежды. Зачем королеве чужое обручальное кольцо?

Почему-то взгляд этого человека застывше остановился на этом древнем фамильном кольце... А потом опять на моем лице...

Я шла куда глаза глядят в этом замке. Лишь бы забиться в угол чердака на крыше замка, и ничего не видела...

Поэтому, когда я ткнулась в чью-то большую грудь и попыталась опрокинуть ее с места, как слон, идущий напролом и ничего не видящий, ушастая, я даже не сразу поняла, как это мог оказаться Вооргот, если он стоял глубоко там, в тылу, позади... Быстрота его реакции, с которой он прошел сквозь плотную толпу, фактически не задев никого, просто поразила меня краешком глаза. И я даже, может, задумалась бы, кто это и где я его уже видела, если б не была так занята – не плакала бы...

– Почему плачешь? – тихо сказал он, осторожно прижав меня к своей груди и вытирая мне слезы.

– Платье забрали... – пожаловалась я. – Я н-некрасивая... – я подняла на него заплаканные глаза. – Никто меня не л-лююбит... А в платье даже папа сказал, что я к... к... кра... – я так и не смогла выговорить это слово.

– Дурашка... – ласково сказал он, вытирая своим надушенным платком мое лицо.

И словно забыл про меня, хотя я была в его объятиях. Ибо занялся какой-то своей невестой. Вернее, просто продолжил прерванное мной, будто я была деревяшкой.

– Папа, мама, – крикнул он этим важным лордам, совершенно игнорируя меня, – я хочу познакомить вас со своей невестой...

Чего это сердце ревет и бьется, как ураган?

Мне отчего-то стало горько до слез. Ишь, невеста у него есть... Мне даже не хотелось смотреть по сторонам, чтоб не расстраиваться зря из-за этой красивой курвы...

Какая-то старушка, широко раскрыв глаза, осторожно приближалась к нам.

– Ничего себе невеста! – подумала я. – Понятно, что она не шибко реагирует на то, что он что-то обнимает... Странные у них тут вкусы... Впрочем, я в объятиях мужчины все равно способна испортить настроение невесте, даже если мужчина не реагирует на меня, точно я шкафчик... – злорадно подумала я.

За старушкой двигались лорды, как-то странно глядя на меня.

Две графини, за которыми бежала моя злая слава, ибо я их выпустила голыми из бани под парламент, осторожно приблизились к нам. И они были чужими женами... Поэтому не могли быть невестами... Но смотрели на меня плохо. Судя по всему, они тоже меня узнали. Или никогда не забывали...

– Вооргот, отпусти ее, ты ее скомпрометируешь! – нагло сказала одна из них. Она заботилась обо мне.

– ЭТО трудно сделать в такой толпе и если вам постоянно мешают... – мягко, но твердо ответил Вооргот, не обращая на них внимания так же, как и на меня, и глядя на старушку.