Радостно скаля крупные белые зубы, Хвост сообщил запыхавшимся от быстрого бега братьям и подбежавшим вместе с ними воинам, что после того как спешившие им на выручку молодые "медведи" были замечены "волками", он договорился с Волчьей Пастью разойтись без драки. Тушу самки пришлось оставить "волкам", зато быка забрали с собой: вон какой красавец - двадцать человек еле тащат, рассмеялся довольный Хвост.

  Оставив молодых у Оленьего ручья ждать лошадей, старшие дружинники во главе с вождём не спеша двинулись ущельем обратно к Напиту, слушая по дороге подробный рассказ Медвежьего Хвоста о его переговорах с Волчьей Пастью.

  Несколько часов спустя вся добыча была втащена на гору и разделена между всеми её обитателями, причём немалая доля досталась служителю Орейлохи, ведь это его умелыми заклинаниями прошлой ночью в ущельях и оврагах вокруг Медвежьей горы собралось столько зверья. Под радостный детский гомон и визги дравшихся за требуху собак молодые воины и женщины приступили к свежеванию и разделке туш. Большая часть мяса была сложена про запас в холодных пещерах и ямах, но немало оленьих и кабаньих туш отправились в котлы и на вертелы.

  Под скалой, вокруг столба с медвежьим черепом, запылали два огненных кольца, согревая дедушку Медведя тёплым ароматным дымом, и скоро по всей пятиглавой вершине ветер разнёс восхитительные запахи жареного мяса. На этот запах на площадь сошлись для совместного пиршества все обитатели Медвежьей горы. Пожаловал на устроенный вождём праздник и шаман с тремя молодыми сынами.

  Как только поспело мясо, женщины вынесли из домов высокие стопки свежеиспеченных овальных и круглых лепёшек, глиняные корчаги и деревянные жбаны с ячменным пивом и настоянной на пряных травах и сладких ягодах медовухой. Пять сотен изголодавшихся мужчин, женщин и детей расселись на принесенных с собою шкурах вокруг костров, поближе к огню (мороз под вечер стал крепчать). Молодёжь, как водится, села снаружи, старшие внутри, между кострами, где было совсем тепло. После того как Мохнатый Паук, воздев руки и закатив глаза, поблагодарил владычицу зверей Орейлоху за щедрую добычу, все с жадностью накинулись на еду, не обращая внимания на посыпавшуюся с потемневшего неба серебристую порошу.

  Когда первый голод был утолён, к энергичному чавканью едоков и хрусту разгрызаемых собаками костей добавился говор развязавшихся языков, перемежаемый грубым мужским гоготом и тонкими женскими смешками. Воины принялись наперебой выхваляться своими успехами на утренней охоте, которые становились тем значительней, чем больше вливалось в их утробы забористого пива и крепкой медовухи. Но настоящими героями дня, которых слушали с особенным вниманием и интересом, были, конечно, Медвежий Хвост и его бесстрашные товарищи, не побоявшиеся в погоне за ранеными турами углубиться на территорию "волков". По мере того, как хмель туманил головы участвовавшим в деле воинам, словесная перепалка с "волками" превращалась в настоящий бой со стрельбой, в результате которого "медведи" унесли на свою территорию убитых туров, после того как Медвежий Хвост в единоборстве на секирах обратил в бегство вождя "волков".

  Кривозубый Хорёк сидел вместе с молодыми парнями и девками далеко от вождя и его братьев и не слышал пьяной похвальбы Хвоста. Из его рассказа выходило, что именно он спас брата вождя и два десятка попавших в "волчью" западню "медведей" от неминуемой гибели. Если б он не заметил вовремя засаду, не ускользнул незаметно от "волков" и не послал на выручку Хвосту загонщиков, "волки" так бы там их всех и уложили, а убитых туров забрали бы себе. Осенью Хорёк вызволил из скифской западни Медвежью Лапу, а теперь вот спас от смерти его брата вместе с двумя десятками "медведей". Поэтому те, кто обязан ему жизнью, должны принимать его в своих домах, как дорогого гостя, угощать едой, пивом и мёдом и делиться с ним своими женщинами, утверждал он. Многие молодые, полежавшие утром вместе с Медвежьим Хвостом в снегу под "волчьими" стрелами, соглашались, что Хорёк герой и заслуживает награды.

  - А почему бы тебе для начала не потребовать женщину у Хвоста? - скривив насмешливо губы, предложил один из парней, тискавший сочные сиськи ластившейся к нему красивой медноволосой таврийки, на которые вожделённо воззрился сидевший напротив Хорёк.

  - А что, и потребую... - шумевшее в голове Хорька хмельное облако прибавило ему смелости и наглости.

  Пошатываясь на непослушных ногах, он побрёл вдоль наружного кольца ярко пылавших в сгустившихся сумерках костров (молодые не забывали час от часу подбрасывать в них дрова) в поисках Медвежьего Хвоста. Подождав, пока брат вождя заплетающимся языком доскажет повествование о том, как он обратил в позорное бегство Хромого Волка вместе со всей "волчьей" стаей, Хорёк сказал, что пришёл за полагающейся ему наградой.

  - За какой наградой? - поднял на него недоумевающий взгляд Хвост.

  - За то, что я сегодня спас тебя, я хочу одну из твоих женщин, - с пьяной отвагой объявил Хорёк.

  Медвежий Хвост опять-таки не понял, когда это Хорёк его спас, но посчитал, что сейчас не время выяснять это и, полуобернувшись, сделал широкий взмах в сторону сидевших на медвежьей шкуре у него за спиной пяти своих женщин, среди которых была и пьяно улыбавшаяся брату Прыткая Ящерка.

  - В-выбирай л-любую!

  Обшарив хищно заблестевшими глазами лица и закутанные в меха фигуры хвостовых красавиц, Хорёк ухватил за толстую русую косу скифянку и потащил, словно лошадь за узду, через лес в свою хижину в дальнем конце селища, которую он делил с ещё тремя молодыми парнями.

  Насладившись за ночь вместе с сожителями её покорными и умелыми ласками, утром Хорёк вернул скифянку Медвежьему Хвосту, а вечером явился за вознаграждением в хижину одного из воинов, вырученных им из "волчьей" западни. После того как сам Медвежий Хвост признал Хорька своим спасителем, остальные тем паче не могли отказать ему в праве на заслуженную награду: кормили и поили вволю и без возражений отдавали для ночных услад приглянувшихся ему женщин.

  Жизнь Хорька на Медвежьей горе потянулась чередой сплошных удовольствий.

   13

  Второй месяц в горбатой степи между белыми горами тавров и чёрным западным морем хозяйничала унылая старуха-зима. По её злому капризу то землю и воду заковывали в ледяные доспехи морозы, особенно кусачие долгими ясными лунными ночами, и укутывал толстым пуховым покрывалом снег, то на крыльях морских ветров прилетала оттепель - снегопады и вьюги сменялись дождями и туманами, съедавшими с земли, с заборов и крыш, с деревьев и кустов снег и лёд, превращая земную твердь в скользкую грязевую жижу, а стекающие с Таврских гор реки - в стремительные, клокочущие, многоводные, непреодолимые ни для пешего, ни для конного потоки.

  В тоскливую слякотную непогодь жизнь в скифских городках и селениях замирала: никому не хотелось ни месить копытами коней и колёсами повозок липкую грязь на дорогах, ни даже без крайней нужды высовывать наружу нос из тёплого нутра мазанок и пастушьих шатров. Покормив и подоив домашнюю скотину и наскоро прибравшись в хлевах, скифы спешили вернуться в тепло и уют жилищ и коротали куцые, как заячий хвост, зимние дни и долгие вечера, сидя за какой-нибудь работой вокруг жарких очагов. Женщины готовили еду, месили тесто, пекли душистые лепёшки, сучили пряжу, ткали полотно, шили и вышивали под протяжные и унылые, как завывание вьюги, песни; мужчины острили домашние ножи, топоры и оружие, чинили сбрую, шили обувь и шапки, пили пиво, бузат и вино (те, кто побогаче), метали с заглянувшими промочить горло и почесать языки приятелями кости; малышня возилась близ очага с собаками и щенками, игралась деревянными и глиняными лошадками, барашками, кибиточками; дети постарше в меру сил помогали взрослым: девочки - матерям, мальчики - отцам, научаясь делать всякую домашнюю работу, а после ужина, глядя на весёлые пляски жёлтых огненных язычков на постреливающих искрами смолистых поленьях, слушали под завыванья и стук бившихся снаружи в крыши, стены и двери студёных ветров страшные сказки стариков и старух.