- Ну же, целуй! - послышался от двери требовательный шёпот.

  Почувствовав робкое прикосновение к своей колючей скуле мягких девичьих губок, Ламах в тот же миг, резко вскинув свисавшую к полу левую руку, обхватил девочку выше колен за тонкие ножки, притянул к себе и открыл глаза.

  - Ага! Попалась пташка!

  Пронзительно взвизгнув, пойманная девочка, упёршись ладошками в кожаные латы на его груди, сделала отчаянную попытку вырваться. По коридору дробно простучали башмачки её бросившихся наутёк подружек. Комната с Ламахом и пойманной им малышкой погрузилась с темноту.

  - Ай, пусти, дяденька, пусти! Я больше не буду! - испуганно умоляла с тотчас зазвеневшими в голосе слезами девочка, извиваясь в крепких объятиях Ламаха.

  - Ну нет, красавица! - сказал он. - Ты оживила меня своим поцелуем, и теперь я обязан на тебе жениться.

  - На мне ещё нельзя жениться! Я ещё маленькая! - возразила девочка, перестав вырываться.

  - Правда? И сколько же тебе лет? Я в темноте не вижу.

  - Восемь.

  - Ах восемь... Тогда тебе и правда ещё рановато целоваться с незнакомыми воинами. Как же ты тут оказалась?

  - Мы с сёстрами играли в игру.

  - Интересно. Какую?

  - Ну, мы сели в кружок и крутили волчок, - пояснила девочка, ласкаемая лёгкими поглаживаниями шершавой ламаховой ладони по ляжкам. - На кого волчок укажет, та должна прийти сюда и... и... поцеловать. И на этот раз волчок указал на меня.

  - Ах, вот как!.. А что, до этого меня и другие целовали?

  - Ну да! И Токона, и Сория, и Мелана! - охотно выдала сестёр девочка. - Отпусти меня, дяденька. Я больше не буду.

  - Нет, красавица, - возразил Ламах, продолжая ласкать малышку, - не отпущу, пока ты ещё раз меня не поцелуешь. Ведь из всех сестёр только твой поцелуй исцелил меня. Значит, сам Аполлон Врач выбрал тебя мне в жёны. Выходит, мне всё же придётся на тебе жениться. Как, кстати, тебя зовут?

  - Кулия.

  - А меня Ламах. Не бойся меня, детка, несмотря на мой страшный нос, я добрый.

  - А я и не боюсь! - девочка, похоже, окончательно успокоилась и воспринимала его невинные ласки не без удовольствия, раздумывая, должно быть, как обзавидуются бросившие её здесь сёстры, когда узнают, что этот могучий воин решил на ней жениться. - А ты не обманываешь меня? Ты такой большой - у тебя и правда нет жены?

  - Нет. Пока я был воином, заводить жену, детей было не с руки. Ведь воин каждый день может погибнуть.

  - А разве теперь ты не воин? - удивилась девочка. - На тебе военная форма и меч на поясе - я видела!

  - Ну-у, теперь я воин городской стражи, это другое...

  - А-а, так ты гинеконом, как мой папа! - обрадовано воскликнула Кулия.

  - Твой отец гинеконом? - удивился Ламах. - Уж не Болиск ли? - осенило его.

  - Нет, - засмеялась малышка, - мой папочка главный смотритель эргастула. Его зовут Олгасий.

  - Вот это фокус! - отпустив ноги девочки, Ламах скинул босые ноги с софы и сел, сжав ладонями всколыхнувшиеся резкой болью виски. - Как я здесь оказался?

  В этот момент чёрный полог сдвинулся к дверному косяку и в проёме высветился стройный женский силуэт. Мать, догадался Ламах, ослеплённый высоким, тонким, пульсирующим язычком светильника, который она держала в отставленной вправо руке. Кулия с проворством ласки нырнула за спину матери, воссоединившись с облепившими дверные косяки, с жадным любопытством глазея на гостя, сёстрами.

  - Хайре, гинекономарх! - сказала женщина, переступив порог. - Я - Исигона, жена начальника эргастула Олгасия. Рада приветствовать тебя в нашем доме.

  - Хайре, Исигона, - выдавил из себя через боль Ламах. - Рад знакомству.

  Сделав несколько шагов вглубь комнаты, Исигона поставила светильник на столик у стены напротив софы.

  - Тебя привели под утро товарищи, - сказала она с улыбкой, отвечая на прозвучавший перед её появлением вопрос.

  - Не привели, а принесли, - уточнила одна из старших девочек, как видно, самая смелая, вынудив остальных прыснуть в кулачки и ладошки озорным смехом.

  - Ты хотел войти в казарму, но стражи тебя не впустили, - продолжила объяснять ничего не помнившему гостю Исигона. - Что и не удивительно, ведь они тебя ещё не знают в лицо.

  - Крики и грохот стояли такие, что все собаки в городе проснулись! - прокомментировала всё та же смелая на язычок девушка, и её сёстры опять покатились со смеху.

  - Мелана, помолчи, - обернулась в её сторону Исигона, попытавшись сделать строгое лицо. - Мой муж вышел на шум и предложил соматофилакам занести тебя сюда, в гостевую комнату, - закончила она, вновь обратив лицо к гостю. - Прошу прощения, что мои проказницы тебя разбудили.

  - Нет-нет! Я сам проснулся, - прогудел, опуская ладони на колени Ламах (к счастью, его кинули на софу как был в одежде, стянув только заляпанные грязью скифики). - А который сейчас час?

  - Солнечное колесо как раз зацепилось за крышу Нового дворца, - постаравшись придать голосу как можно больше язвительности, поспешила уведомить проспавшего полдня вояку Мелана.

  - Ох, мне нужно идти! Благодарю за приют. А где мои...

  - Твои скифики под софой, - опередила ответом вопрос Исигона. - Там же и пояс с мечом.

  Осторожно нагнувшись, Ламах нашарил между широко расставленными ногами отмытые от грязи и почищенные скифики и пояс.

  - Только муж не велел тебя отпускать, - уведомила Исигона. - Я уже послала за ним, он сейчас придёт. Он хочет познакомиться с новым гинекономархом, угостив его хорошим домашним обедом и чашей доброго вина.

  - Ну, хорошо... - Ламах знал по опыту, что лучшим способом прояснить помутившееся сознание и унять похмельную головную боль является утренняя чаша крепкого вина. - Но сперва мне надо... выйти, - сказал он, торопливо натянув на ступни свои "разнокалиберные" скифики.

  - Да, конечно. Кулия, - обратилась, выходя из комнаты, Исигона к восьмилетней дочери. - Раз уж вы уже познакомились, покажи гостю, где у нас отхожее место.

  Когда Ламах вышел из нужника, Олгасий уже ждал его во дворике у входа в дом, держа ладони на плечах стоявшей впереди с кувшином воды и расшитым цветами рушником Кулии, успевшей уже сообщить отцу, что дяденька Ламах хочет на ней жениться. Ответив на приветствие расплывшегося в улыбке хозяина дома и поблагодарив его за гостеприимство, Ламах улыбнулся и подмигнул, как старой знакомой, своей будущей невесте. Ополоснув и вытерев руки, он, прежде чем пройти с Олгасием в дом, взял у не сводящей с него чёрных сияющих глазок девочки тяжёлую глиняную гидрию и жадно припал к её утиному носику. Вернув заметно полегчавший кувшин Кулии, Ламах потрепал её легонько по розовой щёчке и проследовал вслед за нею в дом.

  Кулия с гидрией и полотенцем шмыгнула на поварню, где священнодействовала у очага Исигона с помогавшими ей старшими дочерьми, а Ламаха Олгасий завёл в расположенную по-соседству трапезную. Прелестная юная девушка, зажёгшая перед их приходом расставленные в трёх местах на сбитом из толстых, добела выскобленных досок длинном, во всю комнату, столе заправленные бараньим жиром глиняные плошки, услышав зов матери ("Ну где ты там, Мелана!"), вытянув колечком маленькие розовые губки, дунула на горящую щепку и, стрельнув из-под пушистых чёрных бровей озорными агатовыми глазками на гостя, неспешно скользнула за вороную конскую шкуру, закрывавшую проход на кухню в левой боковой стене. По бокам вдоль стола тянулись прикрытые толстыми полосатыми дерюгами лавки, у дальнего торца стояло широкое деревянное кресло хозяина (точно такое же, как и в комнате гинекономарха, только с мягкой кожаной подушкой на седалище, отметил про себя Ламах), а у ближнего края - стул попроще и полегче для хозяйки.

  - Мы люди простые, привыкли есть сидя, не так, как богачи, - стал оправдываться Олгасий.

  - Да и мы, простые воины, не приучены разлёживать за обедом, - улыбнувшись, успокоил его Ламах, проводив взглядом юную вертихвостку.