- Какому ещё нападению? - вскинул непонимающе брови один из гинекономов. - Кому взбредёт в голову напасть на эргастул? Это просто смешно.

  - Неужели? - В мгновенье ока Ламах выхватил меч и приставил его остриё к изумлённо раззявленному рту непонятливого стража. - Вам смешно, да?.. А что, если я пришёл вытащить отсюда моего дружка? Можете считать себя уже покойниками.

  - Парни, познакомьтесь с бывшим соматофилаком Ламахом - нашим новым гинекономархом, - ухмыляясь уголками губ, успокоил Бастак заклякших с перепуганными лицами стражей.

  Ламах спокойно убрал меч в ножны.

  - Воин на посту должен быть всегда настороже, ждать нападения от кого угодно и не расслабляться ни на минуту, - назидательно произнёс он. - А ну встать! Надеть пояса, разобрать оружие и стать одному у наружных дверей, второму у внутренних. Живо!

  - Забери у них кости, - приказал он Бастаку после того как гинекономы, с недовольными лицами, неспешно исполнили приказ. - И если ещё раз кого увижу считающим на посту ворон - пеняйте на себя! Зарубите это себе на носу и передайте товарищам.

  Ламах, Бастак с отнятым у незадачливого стража стаканчиком с костями и Форак с сундуком Ламаха поднялись на второй этаж. Наверху Бастак толкнул тёмно-красную дощатую дверь расположенной над входным коридором комнаты гинекономарха.

  - Эй, ну какого ворона! - донёсся из темноты недовольный молодой голос. - Здесь занято!

  - Так. А ну выметайтесь отсюда! Живо! - войдя в комнату, скомандовал Бастак. - Новый гинекономарх пришёл... Мало вам лежаков в казарме.

  - Здесь тюфяк мягче, - пояснил из тёмного угла мужской голос, за которым послышался короткий женский смешок.

  Поспешно натянув штаны и скифики, гинеконом вышел из комнаты, бросив недовольно-любопытный взгляд на стоявшего снаружи у порога Ламаха. Следом, держа в опущенной руке снятую тунику и небрежно прикрывшись наброшенным на голое тело чёрным грубошерстным гиматием, выскользнула его белокудрая подруга, одарив новоявленного гинекономарха приветной улыбкой и томным завлекательным взглядом, к которому суровый вояка, к её огорчению, остался равнодушен.

  После того как оба они скрылись в расположенном напротив широком открытом дверном проёме, Ламах шагнул в своё новое жилище и осмотрелся в блеклом свете висевшего на лестничной площадке медного светильника. Длинная, узкая комната больше походила на коридор. В коротких её стенах имелось два квадратных окна в локоть шириной, одно из которых глядело на улицу, другое - на тюремный двор. Из-за холодов окна, как и повсюду, были плотно закрыты ставнями. Стоявший в дальнем от двери правом углу узкий деревянный топчан на толстых квадратных ножках, с набитым мягкой овечьей шерстью тюфяком, смятой льняной простынёй и парой небольших чёрных подушек, искромсанный ножевыми отметинами прямоугольный столик под окном, жёлтое деревянное кресло с закруглёнными подлокотниками и высокой прямой спинкой в углу за столиком и скрытый за отворённой дверью огромный ларь, с окованной двумя толстыми медными полосами выпуклой крышкой, у противоположного окна - составляли всю меблировку комнаты, но привыкшему жить у всех на виду в многолюдных казармах Ламаху эта лисья нора показалась образцом уюта и комфорта. Впрочем, не задержавшись там ни на одну лишнюю секунду, он велел Фораку поставить сундук и тотчас отправился с Бастаком осматривать казарму.

  Она представляла собой упиравшуюся дальним концом в Северную городскую стену анфиладу из пяти продолговатых комнат, разделённых дощатыми перегородками, с широкими дверными проёмами посредине. В каждой комнате имелось по два десятка одноярусных, в отличие от тесной казармы соматофилаков, деревянных лежаков, с набитыми торчавшей кое-где из дыр камкой, растоптанными всмятку матрасами и тёмными от грязи, засаленными подушками.

  Гинекономов в казарме было немного - всего человек двадцать. Компанию им составляли около десятка беззастенчиво светивших голыми и полуголыми телесами порнай различного возраста и комплекции: какая ж казарма без баб?! Некоторые гинекономы лениво валандались в полутёмных углах со шлюхами, большинство же, утомившись и пресытившись бабьими ласками, собравшись кучками по трое-четверо, метали кости. Все они, предупреждённые выгнанной из комнаты гинекономарха любовной парочкой, прервав на минуту свои занятия, молча изучали настороженными и по большей части недобрыми взглядами неспешно прошествовавшего в сопровождении Бастака по широкому центральному проходу, свалившегося им по милости Акрополя, как снег на голову, нового начальника.

  Как пояснил Ламаху Бастак, сейчас в казарме оставались лишь те, кто охранял эргастул и пребывал на подхвате. Ночная стража отдыхала дома (почти все гинекономы жили в собственных или родительских домах, там же держали и своих коней; из-за огромных размеров Пантикапея следившая за порядком на его улицах стража, состоявшая на две трети из скифов-сатавков и на треть из меотов, была конной), остальные находились в разъездах по городу. Все вместе гинекономы собираются возле казармы только по утрам, перед тем как получить задание и разъехаться по городу. О том, что пустующие стойла внизу сданы в аренду столичным купцам и имеющим коней, но не имеющим дома вместительных конюшен окрестным жителям, а в казарму за небольшую плату пускают любителей плотских утех, которым с наступлением зимних холодов некомфортно стало валандаться под открытым небом, Бастак пока сообщать не стал - пронырливый соматофилак, поселившись в казарме, очень скоро и сам всё узнает о здешних порядках.

  Оглядывая свои новые владения, Ламах брезгливо морщился. Его покоробили грязь, зловоние и разбросанные средь бела дня постели.

  - Не воинская казарма, а свиной хлев! Да и в хлеву, наверно, чище! - выплеснул он своё недовольство, идя с Бастаком обратно к лестнице. - К завтрашнему утру полы помыть, сор и пыль из-под топчанов и паутину из углов и с потолка вымести!

  Говорил он нарочито громко и властно, не только для Бастака, но и для всех, кто был в казарме.

  - Держись теперь, ребята: явилась новая метла с Акрополя, начнёт мести по-новому, - летели вслед ироничные комментарии гинекономов, которым Форак успел рассказать об устроенной "кривоносым" внизу взбучке.

  - Соматофилак хренов!

  - Корчит тут из себя архистратега!

  - Да ещё если поселится в казарме - совсем нам тут житья не станет!

  - Ничего, ребята! Вот увидите: наши ласковые тёлочки быстро отучат этого хромоногого быка бодаться!

  - А может, он к бабам равнодушен!

  - Ну тогда ты, Исил, должен будешь расстараться ради товарищей - перед твоей красотой ему ни за что не устоять!

  Гинекономы грянули дружным смехом, и громче всех хохотали присутствовавшие в комнате женщины

  - Завтра утром предоставишь мне поимённый список всех гинекономов, - сказал отлично всё слышавший Ламах Бастаку на лестничной площадке, - Извести всех, чтоб завтра все были на смотре с конями, в доспехах и с оружием.

  После конюшни и казармы Ламах хотел осмотреть эргастул, но, узнав от Бастака, что начальник тюрьмы Олгасий с утра отправился в город по каким-то своим делам, да и многих узников, как обычно, увели с утра в дикастерий на суд, решил отложить свой визит до завтра.

   10

  Когда Формион, попрощавшись на перекрёстке с братом, вернулся домой, горя желанием рассказать Мессапие подробности своего свидания с Миннием, дом его, как и весь город, был погружён во тьму и сонную тишину.

  Собственно, Формиону принадлежал не один дом, а весь квартал из четырёх примыкающих друг к другу домовладений, выкупленных у прежних хозяев после женитьбы его сына Стратона на Мессапие и соединённых пробитыми в смежных стенах дверными проёмами. Когда Мессапия жила в городе, там располагался многочисленный отряд её телохранителей со своими конями.

  Вообще-то Мессапия тесный, шумный, зловонный, как всякое людское скопище, Херсонес не любила, предпочитая с ранней весны до поздней осени жить вместе с сыном в окружённой садами и виноградниками формионовой усадьбе, в 30 шагах от навевающей в летний зной благодатную прохладу, зеленовато-прозрачной воды Двурогой бухты и в 60 шагах от храма Девы на Девичьем мысу, жрицей которой она была. Благодаря своим скифам, исполнявшим по воле царя только её приказы, Формион, полновластный хозяин Херсонеса, сам был фактическим пленником и рабом своей властолюбивой невестки, чему способствовали ещё два весьма сильных обстоятельства: его не утихавшая, а только крепнувшая с годами страсть к Мессапие и их совместная беззаветная любовь к сыну Мессапии, которого Формион считал своим сыном (он стал любовником своей невестки почти сразу после свадьбы; к тому же и чертами лица младший Стратон был его вылитой копией) и которого оба они мечтали в один прекрасный день провозгласить единовластным басилевсом Херсонеса. Поначалу это было заветной мечтой одной лишь Мессапии, считавшей, что внук Скилура Великого не может и не должен быть обычным гражданином, как все прочие, а только царём и повелителем. Но постепенно, под её влиянием и под воздействием бесед со Скилуром, к которому не реже раза в год Формион и Мессапия возили показать внука (супруг Мессапии Стратон Старший, за редким исключением, предпочитал оставаться в Херсонесе), желание покончить с властью изменчивой толпы и сделаться основателем династии херсонесских басилевсов, подобно боспорскому Спартоку (тот ведь тоже сломил сопротивление опирающихся на народное собрание олигархов и объявил себя басилевсом с помощью скифов, и его потомки правят Боспором вот уже триста с лишним лет - чем не пример для Формиона?!), завладело всеми помыслами Формиона. Ждали лишь совершеннолетия Стратона.