- Знаешь, а в шатре скифского царя пол тоже покрывает медвежья шкура, - сообщил, скатывая длинноворсую медвежью "шубу", Савмак. - Только она намного больше этой, с длинными чёрными когтями на лапах, огромной головой и оскаленной клыкастой пастью. И белая, как свежевыпавший снег!
- А ты почём знаешь? - спросил с ухмылкой Герак, сунув под мышку скатанную с хозяйского дивана пушистую барсовую шкуру.
- Хозяин... прежний... рассказывал, - не сразу нашёлся с ответом Савмак и густо покраснел.
- А-а! - Прихватив светильник, Герак вышел вслед за Савмаком в соседнюю комнату. - Да, я тоже слышал, что в самых дальних северных лесах, в стране счастливых гипербореев, водятся медведи с белой шкурой, вдвое больше обычных, но шкуру их мне видеть не доводилось. Я думал, что это враки, но раз ты говоришь, что у скифского царя такая есть...
- Точно есть! - заверил Савмак.
Скатав устилавшие ложа в малом триклинии оленьи шкуры, они перекинули их через плечи и понесли на улицу чистить и вытряхать.
Потянувшиеся однообразной чередой унылые рабские будни скрашивались для трудившегося по большей части на поварне Савмака уверенностью, что это не надолго, а ещё - счастливой возможностью дважды в день лицезреть спускавшуюся, точно с Неба, со второго этажа в триклиний и бальнеум Герею, слышать чарующее журчание её голоса, когда она, остановившись на минуту у входа на поварню, отдавала приказания Креусе, что приготовить на ужин. Можно сказать, он только и жил этими мимолётными встречами, когда сердце вдруг начинало учащённо трепетать, готовое вот-вот выскочить из груди, горячая кровь приливала к голове, опаляя пожаром щёки, и шумела радостным звоном в ушах, словно он и вправду видел и слышал живую богиню.
А в перерывах между посещениями грешной земли Гереей Савмак, глубоко затаив будоражащие его мысли, прилежно выполнял всю порученную ему Креусой, двумя её помощницами, Мадой и Селенидой, и обленившимся Дулом работу и старательно заучивал эллинские слова, чтобы, когда придёт время, уметь говорить без посредников и с Гереей, и с царевичем Левконом, и с их дочерью, и с другими рабами.
Словоохотливый Дул, которому Арсамен, дабы юный скиф скорее выучил язык хозяев, запретил говорить с ним по-скифски, за совместной работой продолжал посвящать подопечного во всё, что тот должен знать о своём новом доме. Так Савмак узнал, что младший надсмотрщик Хорет, называя Креусу матушкой, говорил так не из обычного уважения - он в самом деле был её сыном от прежнего хозяина этого дворца, вождя боспорских скифов Аргота, - несмотря на молодость, Сайвах, наверно, слышал о нём. Да, подтвердил Савмак, его старший брат Радамасад, побывавший тут со скифским войском лет десять назад, рассказывал ему о войне вождя сатавков Аргота со здешними греками.
- К сожалению, греки победили, - вздохнул Дул, бросив вокруг пугливый взгляд - не услышал ли кто случайно слетевших с его языка преступных слов? - А Аргот, дабы не попасть в руки грекам, заколол себя мечом. Да-а-а... Так что в нашем Хорете, хоть он и незаконный, а всё ж течёт царская кровь. Те, кто видел Аргота, говорят, Хорет очень на него похож.
- Надеюсь, среди сатавков ещё отыщется достойный вождь, который окажется более удачлив, чем Аргот, - подытожил опасный разговор Савмак.
Поведал Дул своему подопечному коротко и обо всех здешних рабах и рабынях. К огорчению Савмака, других скифов среди рабов не оказалось. Так Ардар, с которым Савмак едва не подрался в своё первое утро, был аланом, привратник Гагес - языгом, слуга-телохранитель Левкона Дидим - южанином пергамцем, ухаживавший за садом белоголовый Бохор - северянином гелоном, черноволосый красавец Дад, приятель Ардара, - колхом с восточного берега Эвксинского моря. Поэтому, как на будущих товарищей по геройскому побегу, Савмак, прежде всего, рассчитывал на братьев по крови - Дула и Герака.
Ради задуманного им великого дела, Савмак без сопротивления принял навязанную ему с первого дня Дуланаком роль послушного "сынка", но видя сколь подобострастно Дул выслуживается перед Креусой, Хоретом и Арсаменом, всё больше сомневался - можно ли ему довериться?
С Гераком была прямо противоположная картина. В отличие от Дула, Герак не стремился выказать Савмаку своё превосходство, относился к нему неизменно дружески, бескорыстно помогая новичку скорее освоиться на новом месте. И Савмак потянулся к нему, с каждым днём проникаясь к нему всё большей симпатией, надеясь обрести в нём верного друга и брата, каким был для него Фарзой. Только была ли дружба Герака по-настоящему искренней?
Благодаря Дулу и Гераку, Савмак довольно быстро и легко освоился и обжился в Старом дворце. И странное дело - если в Феодосии его ни на миг, даже в объятиях Гелы, не отпускала гнетущая тоска по Таване, по родным, по друзьям, по вольному степному простору, то здесь, в Пантикапее, острота воспоминаний о прежней счастливой жизни как-то притупилась, отступила; родные лица будто растворились, истаяли в туманной дымке. Единственное, чего ему по-настоящему здесь недоставало, так это коней. Порой до дрожи, до судорог хотелось просто вдохнуть в себя сладостно-терпкий запах конюшни, провести ладонью по ворсистой, как персидский ковёр, шкуре на конской спине, прижаться лицом к тёплой конской шее. Часто возвращаясь мыслями в дом Хрисалиска, Савмак с тёплой грустью вспоминал мягкое, обволакивающее тело Гелы и гладких, ухоженных, разномастых коней, тянущих к нему в стойлах свои ласковые морды. Правда, жизнь его там сильно отравлял страх перед спальней хозяйки. Здесь же старая Креуса на его "жеребчика" пока что не посягала, чего он поначалу опасался, довольствуясь услужливо-старательным Дулом, а о том, чтобы оказаться в спальне хозяйки, он мог только мечтать.
Дважды в день, перед завтраком и перед ужином, посланные Хоретом наверх рабы приносили из покоев царевен остывшие жаровни. Пока Герея и Элевсина спали за парчовыми пологами балдахина или нежились перед сном в тёплой ванной, Мада и Селенида вынимали из глиняных печек золу и прогоревшие угли (которыми Бохор потом удобрял землю на клумбах), насыпали из очага горячих, и рабы уносили их обратно. Ардар с Дадом носили жаровни в спальню старшей хозяйки, а Герак с Бохором - её дочери. Но с появлением "феодосийцев" Герак предложил Савмаку заменить Бохора, чему последний, конечно, был только рад. Так Савмак впервые оказался на втором этаже, где даже воздух был пропитан манящими женскими запахами.
Осторожно поставив горячую печку у изножья скрытого полупрозрачным шатром ложа Элевсины (две принадлежащие ей комнатки занимали юго-восточный угол гинекея), Герак провёл Савмака по всему верхнему ярусу - чтоб, если понадобится, новичок знал, куда идти. Они прошлись по пятикомнатным покоям Гереи по другую сторону от проходной комнаты с лестницей и даже заглянули на миг в её спальню в юго-западном углу, над дровяной кладовкой. Расположенная над андроном и большим триклинием бывшая тронная зала, превращённая Гереей в уставленную деревянными кадками и глиняными горшками с разнообразными цветами (и более всего - обожаемыми Гереей и её дочерью пахучими розами) зимнюю оранжерею, отделяла владения Гереи от четырёхкомнатных верхних покоев Левкона в северном торце над библиотекой. Герак пояснил ошарашенному этим буяющим посреди зимы и холодов яркими красками и запахами зелёным оазисом Савмаку, что Герея, ежегодно избираемая старшей жрицей Афродиты Небесной, каждое утро посылает в храм своей покровительницы и госпожи венок из свежих цветов. Спустившись по одной из мраморных лестниц в андрон, они вернулись на поварню с другой стороны.
По мере того как вступившая в свои права зима всё чаще задувала из-за Меотиды ледяными ветрами, припорашивая по ночам деревья и кусты в саду холодным лебяжьим пухом и остужая каменные стены дворца кусачими морозами, жаровни в спальнях хозяек и в оранжерее стали менять по нескольку раз на дню. Дозволили ставить на ночь по жаровенке в их чуланчики и рабыням. Что до рабов, то им пришлось законопатить камкой и второе окошко в своём подвале и, укутавшись поплотнее плащами, согреваться теплом собственных тел, теснее прижавшись друг к другу - Арсамен считал, что привычным к холодам варварам этого достаточно.
