Разбуженный насланным владычицей ночи Аргимпасой кошмарным сновидением, в котором не он гнался на Вороне за чёрным волком, как было на самом деле, а выросший до размеров коня чёрный волк за ним, Савмак так и не смог больше уснуть, чувствуя, что епископ Арсамен вот-вот проскрежещет в замке ключом и объявит побудку. Ни отец, ни мать, ни братья, ни сёстры, ни Фарзой ни разу не приходили к нему во снах, а вот Ворон снился уже не в первый раз. Наверное, он тоже тоскует по нём и всё ещё ждёт его там - на другом краю скифской земли, подумал Савмак.

  Представив с проступившей на губах улыбкой, как возрадуется его любимец его возвращению, он обратился мыслями к Герее, в который раз прокручивая в воображении картину, как он вырывает торчащий в плахе на поварне топор, а Герак и Дул вооружаются ножами, и они втроём - он впереди, Герак и Дул за ним - идут в большой триклиний. В коридоре Савмак разбивает обухом голову Хорету, после чего они врываются в триклиний. Савмак раскалывает череп наливающему в хозяйский кубок вино Дидиму, а затем - Арсамену. Дул и Герак, подбежав к Герее и Элевсине, приставляют к их горлам ножи, и Савмак, перекрикивая визги перепуганных рабынь, объявляет Левкона, его жену и дочь своими пленниками. Прибежавшим в триклиний на крики рабам и рабыням Савмак сообщает о своём замысле и предлагает им присоединиться, чтобы обрести в Скифии богатство и свободу. Разумеется, все они соглашаются ехать с ним в Скифию. Прежде чем всем двинуться с пленниками на конюшню, Ардар предлагает попользоваться всласть телами Гереи и её дочери. После того как, не слушая увещеваний Савмака, Ардар и его дружок Дад набрасываются на Герею и Элевсину, Савмаку ничего не остаётся, как в назидание остальным, уложить их с расколотыми черепами рядом с Арсаменом и Дадом. Пообещав Левкону, Элевсине и Герее, что больше их никто не тронет, Савмак велит связать им руки. Окружив плотным кольцом, рабы и рабыни ведут их мимо царского дворца на конюшню. Угрожая убить царского брата и царевен, они заставляют начальника конюшни запрячь в кибитки самых резвых коней (рабы-конюхи тоже с радостью присоединяются к ним), а воротную стражу - выпустить их из верхней крепости, потом из города, пропустить через ближнюю и дальнюю стены. Дуланак на облучке гонит галопом к Бику, Герак лежит с акинаком возле Левкона, ну а он - около Гереи (плачущая беззвучно Элевсина лежит между отцом и матерью), чувствуя сквозь одежду тепло и волнующую упругость её бедра и груди. Ещё в Старом дворце он пообещает Левкону, Герее и Элевсине, что отпустит их на границе, но проскочив Бик, кибитки с беглецами без остановки мчатся дальше. На удивлённый вопрос Левкона, Савмак признается, что везёт Герею в подарок Палаку. Герея, с мольбой в голосе, просит Савмака и Герака отпустить мужа и дочь, а с ней пусть делают, что хотят. Поддавшись её уговорам, Герак предлагает Савмаку отпустить Левкона и Элевсину. Савмак колеблется...

  В этот момент за дверью послышался простуженный кашель Арсамена, проскрежетал замок, и епископ сипло прогудел в открывшуюся дверь команду подниматься, не дав Савмаку додумать, как он поступит с Левконом и Элевсиной.

  Заглянув в трапезную, рабы обнаружили под лестницей пополнение: ночью бело-пегая сука Чайка ощенилась пятью щенками.

  Нелюбезно поглядев на визгливо копошащиеся у материнских сосков слепые комочки, Креуса велела Дулу избавиться от них.

  - Надо бы сперва доложить хозяину, ма, - остановил нагнувшегося к щенкам Дула Хорет. - Вдруг он захочет какого-нибудь оставить?

  - Ладно, скажешь хозяину, - неохотно согласилась Креуса. - Только госпоже это не понравится, ты же знаешь...

  Левкон, спавший, как всегда, довольно мало, не заставил себя ждать. Когда, окунувшись пару раз с головой в наполненную холодной водой ванну, докрасна растёршись с помощью Дидима грубым полотняным рушником и одевшись в чистое, он вышел из бальнеума, Хорет доложил о родившихся ночью щенках.

  Войдя в трапезную, Левкон присел под лестницей на корточки и, с появившейся на губах улыбкой, принялся почёсывать одним пальцем спинки и головки жавшихся к тёплому материнскому брюху щенков. Заботливо облизывавшая своих беспомощных щенят Чайка, лизнув горячим шершавым языком руку хозяина, словно понимая, что сейчас решается судьба её детёнышей, устремила ему в лицо умоляющий взгляд.

  - Ладно, пусть пока живут, - решил Левкон. Он успокаивающе погладил суку по голове. - Пусть Чайка порадуется материнству.

  Савмак, наблюдавший за этой сценой вместе с Дулом из поварни, услыхав, что хозяин сохранил щенкам жизнь, почувствовал прилив радости и благодарности, словно царевич сотворил добро лично для него.

  Сполоснув в поднесенной Мадой лохани руки, Левкон взял в левую руку поданную с поклоном Креусой мегарскую вазу с яблоками, фигами и финиками, а в правую - позолоченный канфар с неразбавленным лесбосским вином, и, сопровождаемый Арсаменом, Хоретом, Дидимом и Гераком направился в андрон. Поставив вазу с подношениями у ног Зевса, он вылил вино в чашеобразное углубление в центре выступающего из ниши алтаря и, воздев руки, попросил Громовержца и остальных глядевших на него раскрашенными глазами богов, чтобы наступивший день был благополучен для него, его жены, дочери и всех, кто пребывает под крышей этого дома.

  - Сколько сегодня? - обратился он к Арсамену, закончив обряд.

  - Пятеро мужчин и три женщины.

  Левкон вздохнул.

  - Ну, вели Гагесу впустить их. Здесь всё же теплей, чем на улице.

  Удалившись с Дидимом и Гераком в малый триклиний, Левкон быстро проглотил принесенный Мадой лёгкий завтрак. Дидим натянул ему на ступни скифики с бобровой подкладкой, заправил в них штанины и завязал на икрах тесёмки. Накинув на плечи поданный Гераком тёмно-синий грубошерстный паллий с капюшоном, царевич вышел в андрон и быстрым шагом подошёл к стоящим со скорбными лицами справа от входных дверей восьмерым просителям. Поблагодарив их за добрые пожелания, он выслушал каждого и пообещал передать их жалобы и просьбы (как правило, изложенные просителями для верности на папирусе) во дворец, где басилевс и его советники во всём справедливо разберутся.

  Разделавшись с этой малоприятной обязанностью, Левкон тепло попрощался на ступенях колоннады с заранее благодарившими его за содействие просителями, натянул на голову поданный Дидимом тёплый скифский башлык (недавний подарок Палака) и стремительно зашагал по припорошившему ночью землю снежку к проходу в крепость соматофилаков.

  Герея появлялась внизу примерно через час после ухода Левкона. Дав указания Креусе и, в случае необходимости, Хорету или Арсамену, ложилась в ванной в тёплую душистую воду, и 40-летняя лидийка Малока - единственная, кому Герея доверяла своё драгоценное тело, мыла её прекрасные волосы.

  Через полчаса Герея возвращалась в свои покои (рабыня несла вслед за ней приготовленный для неё завтрак), уступая ванную дочери и её темнокожей служанке.

  В этот день, позавтракав с Карбоной, как обычно, у себя наверху, Элевсина собиралась шмыгнуть в бальнеум, как вдруг её чуткие ушки уловили доносившиеся из рабского триклиния странные писки. Резко развернувшись в дверях и округлив радостно глаза (она, конечно, знала, что Чайка должна принести щенят), она заскочила в пустую в этот час трапезную.

  - Ах, какие хорошенькие! - восхитилась она, увидев в углублении, образованном животом, лапами, головой и хвостом Чайки, пять пушистых чёрно-белых клубочков. - Глянь, Карбонка, какая прелесть!

  Присев на корточки, Элевсина погладила суку по голове, затем осторожно взяла одного из щенков, тотчас плаксиво запищавшего, и, прижав к груди, стала ласково почёсывать пальчиком его серую спинку, бочок, белое брюшко, крохотную головку.

  - Ах ты мой маленький, бедненький, слепенький! Ну не хнычь, малыш, не дрожи так, не бойся, глупенький!

  Царевна поднесла щенка в ладошках к лицу, и он лизнул её махоньким мокрым язычком в нос. Засмеявшись от удовольствия, Элевсина поцеловала щенка в мордочку, после чего сунула в его крохотную розовую пасть мизинец. Щенок тотчас принялся его сосать.