Прислонив ухо к двери, за которой скрылся хозяин с толстозадой женой гончара, Лаг какое-то время вслушивался в доносившиеся оттуда сдавленные женские охи и ахи, от которых его истомившийся без дела "боец" моментально встал под хитоном в боевую стойку. Убедившись, что хозяину сейчас не до него, Лаг осторожно приоткрыл противоположную дверь, бесшумной тенью скользнул в трапезную, осторожно нащупал в темноте забытую на столе амфору с вином. Стукнув толстым шершавым краем горлышка себя по зубам, слушая чутким ухом доносившиеся из дальней комнаты тонкие протяжные всхрапы обрастающего ветвистыми рогами гончара, он, не торопясь, вылакал со смаком добрых три четверти остававшегося в амфоре вина.

  Почувствовав, как по кишкам и жилам побежал живительный огонь, Лаг поставил сильно полегчавшую амфору на стол и вернулся в сени. Забыв затворить за собой дверь, некоторое время он стоял в темноте, наклонясь вперёд, испытывая сильное желание шибануть ногой противоположную дверь и помочь хозяину ублажить блудливую жену гончара. Но вместо этого он толкнул плечом наружную дверь и, вздохнув по пути об ушедшей из гераклидова дома малышке Бионе, присоединился к встретившему его добродушным рычанием возле входной калитки хозяйскому псу.

   6

  Савмаку снился Ворон.

  Вцепившись в короткую гриву (узды на Вороне не было), Савмак с трудом держался на его скользкой от пота и мыла голой спине. Верный конь, широко раздувая ноздри и надсадно хрипя, чёрной стрелой летел над ярко-зелёным травяным ковром, устилавшим до самого горизонта плоскую как стол степь, унося хозяина из боспорского плена. Горячее весеннее солнце жгло Савмаку голую спину и коротко остриженный затылок: из одежды на нём были одни штаны. Ни какого-либо оружия, ни даже плети при нём не было, и ему оставалось только умолять верного друга-коня ещё и ещё прибавить хода, чтоб успеть проскочить границу - ведь по пятам за ним неслась погоня.

  Но и без его понуканий Ворон мчал на пределе сил, понимая, что и ему пощады не будет: сзади, шагах в двадцати, его преследовал громадный чёрный волчара, если и уступавший ему в размерах, то ненамного. Желтые, как огоньки светильника, глаза волка полыхали местью. Из оскаленной клыкастой пасти свисал на бок длинный розовый язык. С каждым скоком подбираясь всё ближе, волк неутомимо преследовал добычу.

  Держась левой рукой за густой загривок, на волчьей спине восседал Дул. Щеря в радостной улыбке острые волчьи зубы, Дул раскручивал над головой петлю аркана и, улучшив момент, резко бросал её на Савмака. Но Савмак был начеку и, рискуя не удержаться на мокрой конской спине, всякий раз успевал уклониться. Продолжая самоуверенно ухмыляться, Дул сматывал аркан и повторял попытку, играя с поражённым страхом беглецом, как сытый кот с беззащитной мышкой.

  Но вот впереди показался широкий тёмный ров, словно прорезанный гигантским ариевым мечом ровной прямой линией от края до края через всю степь. Там, на той стороне, было спасение, была Скифия, была свобода... Пригнувшись к ушам Ворона, Савмак попросил его ещё чуть-чуть поднажать. Сделав последнее усилие, Ворон подлетел к краю рва и скакнул в пустоту. Летя над бездонным провалом, разделявшим скифскую и боспорскую земли, Савмак, забыв о преследователе, с замиранием сердца следил за медленно приближавшимся навстречу вытянутым в струнку передним ногам Ворона отвесным краем поросшей зелёной травяной щетиной родной земли по ту сторону рва, как вдруг волосяная петля аркана захлестнула его шею и рванула назад. Слетев с обмыленной конской спины, Савмак ещё успел заметить, как освободившийся от лишнего груза Ворон, перелетев через ров, радостно заржав, помчался дальше налегке, и в следующий миг, задохнувшись в намертво охватившей его шею волосяной удавке, с затопившими глаза прощальными слезами полетел вниз, в бездонный чёрный провал...

  Проснувшись, Савмак сбросил со своей шеи руку прижавшегося к нему во сне Герака, тотчас с горечью вспомнив, где находится. Утерев проступившую на ресницах влагу, он осторожно отодвинулся впритык к стене, пытаясь угадать, долго ли ещё до подъёма.

  По раз и навсегда установленному в Старом дворце порядку, едва под высокой крышей соседнего дворца начинали горланить обитавшие на чердаке царские бойцовые петухи, приветствуя проклюнувшийся за Проливом рассвет, чутко и мало спавший привратник Гагес будил Арсамена. Запалив от висящей в коридоре у его двери медной лампы глиняный светильник, епископ спускался в подвал и, проскрежетав ключом в замке, поднимал на ноги рабов.

  Пытаясь снова заснуть под сотрясавший спёртый воздух подвала многоголосый раскатистый храп рабов, Савмак вспомнил, как в первое утро, когда он, продирая заспанные глаза, направился вслед за Гераком к выходу, на его плечо вдруг легла жёсткая ладонь одного из здешних старожилов. Оглянувшись, Савмак увидел возвышающееся над ним на добрых полголовы продолговатое, горбоносое лицо в широкой раме прямых русых волос, округло выпученные тёмно-карие глаза и растянутый в наглой ухмылке широкий рот. Продолжая удерживать его за плечо, здоровяк по-сарматски велел новичку прихватить с собой бадью с нечистотами. Савмак узнал гулкий голос сармата Ардара, предлагавший ему вчера вечером местечко возле себя, от чего его уберёг Герак.

  - Почему я? - спросил Савмак.

  - Потому, что таков здесь порядок: самый молодой из рабов после подъёма опорожняет и моет бадью, - пояснил, продолжая кривить в ухмылке рот, сармат. - Уяснил, сосунок?

  Савмак перевёл взгляд на Герака. Обернувшись с порога, тот развёл руками, молчаливо подтвердив, что здесь и правда такой порядок. Савмак понял, что если даст сейчас слабину, то им станут помыкать тут все кому не лень, и любой здешний раб будет считать себя его господином.

  Повернувшись опять к сармату, Савмак осторожно, но твёрдо убрал его ладонь со своего плеча и, побледнев, заявил, что его возраст тут ни при чём - он будет выносить нечистоты лишь в очередь с остальными. Несколько секунд старожил-сармат и новичок-скиф грозно буравили в упор друг друга глазами. Не успевшие покинуть спальню рабы молча с интересом ждали, чем закончится стычка, не ожидая для строптивого скифского петушка ничего хорошего.

  - Ну хорошо, малыш, - сказал, наконец, Ардар примирительно, убедившись, что скифский юнец оказался совсем не робкого десятка. Подняв опять правую руку, он слегка похлопал растопыренной пятернёй по напряжённой скуле Савмака. - Сегодня как раз твоя очередь.

  Против этого Савмак не нашёл что возразить. Отодвинув от лица руку сармата, он молча пошёл в угол за бадьёй. Слегка разочарованные, что в этот раз обошлось без драки, рабы, ухмыляясь, поспешили к выходу.

  Хорет велел явившемуся на поварню позже других Савмаку взять пару пустых кувшинов и таскать вместе с остальными из садовой цистерны воду в ванну, из которой рабыни успели спустить вчерашнюю воду и тщательно вымыть. (Грязная вода из ванной сливалась в закопанный за наружной стеной бальнеума огромный пифос, прикрытый круглой деревянной крышкой, и использовалась затем для полива цветов.)

  Ополоснув по примеру других рабов в холодной воде цистерны руки и лицо, Савмак наполнил кувшины и поспешил к бальнеуму, с внутренним трепетом рассчитывая встретить в узком коридоре спустившуюся с мужем и дочерью к завтраку Герею, чтобы ещё раз хотя бы мельком взглянуть на её дивной красоты лицо и фигуру, вдохнуть источаемый её телом умопомрачительно сладостный аромат. Но, увы - царевич Левкон явился в бальнеум один, наскоро окунулся в холодную ванну и отправился завтракать в одиночестве: в отличие от скифских женщин, встававших ни свет ни заря, окружённые сонмом рабынь и рабов знатные гречанки позволяли себе вставать позже своих мужчин.

  После завтрака, состоявшего из миски гороховой каши, жареной кефали, горсти квашеной капусты, луковицы, вчерашней ячменной лепёшки и кружки разбавленного дешёвого местного вина, епископ Арсамен назначил работы для местных рабов и рабынь, а феодосийским новичкам Хорет велел следовать за собой. Выведя их через боковой вход из дворца, он повёл построившихся парами шестерых рабов и шестёрку рабынь вдоль стены Акрополя, в обход царской цитадели, в нижнюю крепость. В расположенной там мастерской по починке оружия кузнец заклепал на шеях рабов и правых щиколотках рабынь заказанные вчера Арсаменом медные обручи, окончательно закрепив их принадлежность царевичу Левкону и царевне Герее.