В числе прочих вышли попытать счастья Стратон и Апемант, тянувшие жребий за своих жён - первый вытянул белый, второй - чёрный. Формион, как обычно, вынул два жребия - за законную супругу Амбатию и за вдовую невестку Мессапию, и оба раза удачно: Амбатия с его лёгкой руки стала жрицей храма Девы Ифигении на Девичьей горе, Мессапия - жрицей Артемиды Таврополы на мысе Парфений в Старом Херсонесе (другие жрицы этих храмов не замедлили упросить их принять на себя обязанности старших жриц).
Тотчас после избрания жрецы проследовали через отворённые стражей решётчатые ворота пропилона на окружённый двойной ионической колоннадой двор в центре теменоса. С левой стороны его находился храм Херсонаса (он же пританей), с негасимым очагом полиса в центре обширного переднего зала и широким прямоугольным проёмом в крыше над ним; напротив пропилона двойная колоннада перистиля ограждала боковой фасад храма Зевса; с правой стороны находился вход в храм Девы - защитницы города, с хранившейся в нём главной святыней полиса - божественным састером*. В перистиле к жрецам присоединились новоизбранные жрицы. Произнеся совместную благодарственную молитву херсонесским богам, они уединились в храме Зевса, дабы избрать из своей среды жреца-басилея на наступивший год, единственным условием для которого было - чтоб он не занимал эту должность когда-либо прежде.
(Примечание. Значение этого слова точно не установлено. Как полагают некоторые историки, возможно, это был кумир Девы, похищенный херсонесскими первопоселенцами из святилища тавров, якобы упавший с неба в прадавние времена (метеорит с очертаниями женского тела?) и ставший символом неуязвимости города.)
Тем часом на агоре, не теряя времени, приступили к выборам других коллегий, претенденты на которые должны были соблюсти два условия: не избираться в одну и ту же коллегию второй год подряд и перешагнуть разделяющий легковесного молодого человека и зрелого мужа 30-летний рубеж. Здесь-то и началась настоящая борьба, поскольку желающих попасть в демиурги всегда было больше (а в этот раз - в особенности!), чем имеющихся в коллегиях мест. И это при том, что херсонесские демиурги и эйсимнеты, в отличие от афинских, времён Перикла, за свой труд на благо родного полиса не получали ни обола, поэтому трудовой люд на места во власти не претендовал - это был удел двух-трёх сотен богатых семей.
Как и все последние годы, Формион предложил в каждую коллегию ровно столько своих приспешников, сколько в ней имелось мест. Что до их противников, объединившихся вокруг Гераклида, то они выдвинули на должности стольких, сколько смогли уговорить: смельчаков, желающих бросить вызов клике Формиона и стоящим за ними скифам, было не так-то и много.
Голосование происходило следующим образом. В охраняемом с двух сторон длинном широком проходе с агоры на главный двор теменоса шестеро агораномов устанавливали в ряд широкогорлые амфоры, на каждой из которых крупными буквами было начертано мелом имя избирающегося в данную коллегию кандидата. Каждый избиратель, подходя к пропилону, получал от одного из агораномов черепок и по пути в перистиль бросал его в урну того, кому решил отдать свой голос. Шестеро номофилаков, а также подчинённые им гинекономы, стоявшие с факелами попарно возле каждой урны, бдительно следили, чтобы никто не кинул припрятанный где-нибудь в одежде лишний черепок (подобных ловкачей сразу сажали под замок в одном из помещений пританея, покинуть который они могли, лишь уплатив крупный штраф по окончании экклесии). Гинекономы, охранявшие входы на агору (помимо пропилона, их было пять), никого туда не пропускали, пока все не проголосуют, дабы никто не мог это сделать дважды. Двигаясь друг за другом непрестанным потоком, шесть тысяч граждан примерно за полчаса перетекали с агоры на теменос.
По окончании процедуры агораномы забирали амфоры с черепками и высыпали их содержимое на алтарь в центре агоры, быстро заполнявшейся опять народом через все открытые стражей проходы. Часто не все ещё успевали вернуться на площадь, а симнамоны поставленными звучными голосами уже объявляли имена победителей. Обычно для этого достаточно было прикинуть величину высыпанных кучек на глазок - у лидеров они значительно превышали величиной остальные. И лишь когда количество черепков в кучках кандидатов, находящихся на грани попадания или непопадания в коллегию было примерно одинаково, их приходилось считать. Но и это не занимало много времени, так как львиная доля черепков оказывалась в урнах четырёх-пяти самых популярных кандидатов, а чем дальше к концу списка, тем меньшими были кучки.
Так, например, произошло в этот раз с Невмением, избиравшимся в стратеги по совету Минния, полагавшего, что в наступившем году придётся-таки воевать со скифами, и у стратегов появится хорошая возможность прославиться и обогатиться. Если число черепков в урнах первых четырёх претендентов (двое из них оказались из лагеря Формиона, в том числе его брат Стратон, двое других объявили себя единомышленниками Гераклида) не вызывало сомнений, то черепки из амфор Невмения и приверженца Формиона Делия пришлось считать. За 52-летнего торговца двуногим и четыреногим скотом Делия, сына Аполла, было подано на восемь голосов больше: херсонеситы посчитали, что рано ещё 30-летнему сыну Гераклида руководить войском. Для Невмения, мысленно видевшего себя новым Мильтиадом, железным строем херсонесской фаланги обращающим в бегство нестройные толпы конных варваров, это стало болезненным ударом по самолюбию, тем более чувствительным и неприятным, что покровительствуемый им Минний, как раз перед его провалом с огромным перевесом над всеми соперниками прошёл в номофилаки.
Последними, уже на исходе короткого предзимнего дня, народ избрал 33-х членов полисного Совета. Закон дозволял избираться в Буле неограниченное число раз, поэтому некоторые из тех, кто не прошёл в демиурги, попытали счастья здесь. Но для Невмения и эта дорожка во власть была закрыта, поскольку эйсимнеты должны соответствовать двум обязательным условиям: должны быть старше 50-ти лет и иметь опыт управления государственным кораблём в коллегиях. Поэтому в Буле из года в год избирались по большей части седобородые старцы из почтенных семей, уступившие беспокойные места в коллегиях своим возмужавшим сыновьям, Невмению же и таким как он неудачникам ничего не оставалось, как попытаться попасть в демиурги через год.
По итогам же этой экклесии Стратон, как уже было сказано, заменил старшего брата в коллегии пяти стратегов. Сам Формион перебрался в коллегию Семи. Младший из братьев, Апемант, собиравшийся в архонты, по просьбе Формиона избрался ради противодействия Миннию в коллегию номофилаков.
Что до их противников, то Гераклид, отбыв годичный срок архонтом, на сей раз избрался одним из пяти ситонов, рассудив, что в случае войны со скифами, эта должность приобретёт очень важное для народа значение. Артемидор занял место Гераклида в коллегии архонтов. Саннион, как обычно, переместился из коллегии Девяти в коллегию Семи (между этими двумя ответственными за полисную казну коллегиями он перемещался из года в год). Сын Санниона Мегакл, как и его побратимы по эфебии Невмений с Миннием, впервые по достижении 30-ти лет пробовавший избраться в демиурги, хоть и не без труда, но прошёл-таки по стопам отца в коллегию Девяти.
Ровесник и товарищ по эфебии Гераклида, Формиона, Артемидора, Матрия Дамасикл, вновь избранный в Буле, став на днях родичем Гераклида, не изменил, тем не менее, своей нейтральной позиции, как и в прежние годы, делая всё от него зависящее для примирения враждующих лагерей. За это его и назначали все последние годы с согласия Формиона и Гераклида главным логографом Совета.
Вообще же, сторонники Гераклида получили на этих выборах мест в коллегиях лишь немногим меньше, чем приверженцы Формиона, чего уже давненько не случалось, и это можно было считать большим и несомненным успехом, который омрачала лишь досадная неудача Невмения.
