- Уяснили, - уныло ответил за всех чересчур языкатый бастарн, усмирённый обращённым на него грозным взглядом надсмотрщика.

  После того как наскоро окунулась в уже почти холодную и грязную воду и обтёрлась последняя пара, Хорет выдал каждому новичку по груботканой хламиде и повёл их по коридору в сторону, противоположную той, куда увели рабынь. Спустившись по вырубленной в скальном грунте полукругом узкой крутой лестнице, рабы столпились на небольшой площадке. Огонёк светильника в руке спустившегося следом надсмотрщика выхватил из тьмы две маленькие, скреплённые толстыми железными полосами дверцы в сходящихся под прямым углом стенах: одна, запертая на внутренний замок, вела в расположенный под дровяным складом холодный винный погреб, вторая - в спальню рабов под комнатой дворцового епископа Арсамена.

  Лязгнув железным засовом, Хорет толкнул проскрежетавшую на нарочно не смазанных штырях правую дверь и, оглянувшись на вжавшихся в стену рабов, оскалил в ухмылке крупные жёлтые зубы:

  - Заходите, сынки, не стесняйтесь.

  "Феодосийцы" осторожно протиснулись друг за другом мимо державшего лампу над входом надсмотрщика, осматривая, насколько позволял тусклый свет тонко дрожащего огонька, своё новое жилище, в котором им, вероятно, предстоит прожить в тесной мужской компании долгие годы. В углу напротив двери стояла накрытая деревянной крышкой медная бадья - на тот случай, если кому приспичит ночью. Над бадьёй, чуть правее, зияла в толстой каменной стене под самым потолком узкая проушина для воздуха. Ещё одна такая же проушина в другом конце стены была заткнута пучком тёмной морской травы. Как и в феодосийском доме Хрисалиска, каменное ложе подвала устилал толстый слой крепко пахнущей солёной морской водой и илом камки, прикрытый сверху грубыми конопляными рогожами. Под дальней от тянувших ночным холодом оконец стеной, укрывшись с головой грубошерстными плащами, лежали вповалку друг возле друга четверо местных старожилов. Для новичков оставались лишь места у холодной наружной стены, где подстилка была заметно тоньше.

  - Ну всё, ложитесь спать, - сказал Хорет переминавшимся у двери новичкам. - И чтоб всё тут было тихо-спокойно! - возвысив угрожающе голос, добавил он специально для старательно делавших вид, что спят, старожилов.

  "Феодосийцы" поспешили улечься головами к стене, ногами к вытянутым ногам здешних обитателей. Савмаку, вошедшему в спальню последним, осталось место напротив двери, возле зловонно попахивающей бадьи.

  Как только звякнул дверной замок, и на лестнице затихли тяжёлые шаги Хорета, из темноты напротив оставшегося стоять в нерешительности Савмака послышался чей-то вкрадчивый голос:

  - Эй, скиф, иди ко мне, я приберёг для тебя местечко.

  - Ардар, перебьёшься! Скиф будет спать возле меня! - раздался с противоположной стороны твёрдый, решительный голос Герака. - Сайвах, давай, иди сюда.

  - Э, Герак! Ты же, вроде, не любитель мальчиков, хе-хе-хе! - подал опять голос тот, кого он назвал Ардаром. Лежащие между ними старожилы вполголоса загоготали. - А то, давай пустим его по кругу, а? - предложил он. - Мне не жалко.

  - Ардар, заткнись! Хозяин велел скифа не трогать, а мне приказал взять его под свою опеку. Все слышали?.. А?

  - Слышали, - ответил после паузы чей-то тихий голос.

  - То-то... Сайвах, иди, ложись возле меня. Не бойся, тебя никто не тронет.

  Рыжий Герак, несмотря на скифо-сарматское имя, куда больше походивший на грека, с первого взгляда не понравился Савмаку. Ещё тогда в андроне, неприязненно глядя на его узкое конопатое лицо, искривлённый нагловатой ухмылкой тонкогубый рот и опушенный рыжеватой шёрсткой острый лисий подбородок, Савмак сразу подумал, что, наверно, этот малый ходит у хозяев в любимчиках, и надо бы держаться от него подальше.

  Хотя Герак и позвавший Савмака к себе сармат переговаривались между собою по-эллински, Савмак уловил из их перебранки, что сармат, похоже, возжелал потешиться с ним, как женщиной (он кое-что слышал об этих дурных греческих забавах - как будто грекам для этой цели женщин недостаёт!), а Герак воспротивился этому. Соплеменник (пусть и задонайский!) Дул, на дружеское покровительство которого рассчитывал Савмак, почему-то не спешил подать голос. Поэтому Савмак пребывал в нерешительности, податься ли ему к Гераку, или лечь спать прямо здесь, возле отхожего места. Когда Герак опять позвал его по-скифски к себе, Савмак, наконец, решился и осторожно, чтоб не наступить в темноте на вытянутые под плащами ноги, двинулся к левой стене. Поймав его за руку, Герак, чуть подвинувшись, положил его рядом с собой под стенку.

  - Парни, чуете: новенькие пахнут сладко, как бабы, - послышался через минуту громкий шёпот сармата.

  - Они подмылись, как невесты перед брачной ночью, ге-ге-гэ! - откликнулся его сосед.

  - Эй, феодосийцы, кто хочет сегодня стать моей невестой? - пригласил Ардар.

  - Слышь, Ардар, заткни пасть, а то завтра скажу Арсамену, - повысил голос Герак. - Хозяин не велел задирать новичков.

  - Ладно, ладно, - примирительно молвил Ардар. - Я же думал, может, они сами хотят познакомиться с нами поближе, только стесняются признаться.

  Трое рабов, лежавших между Ардаром и Гераком, сдержанно захохотали.

  Скоро все разговоры, шепотки и шуршания стихли, сменившись через пару минут многоголосым храпом.

  Вжавшись правым боком в шершавые камни стены, Савмак лежал на спине, положив под голову скатанный кафтан и укутавшись по шею плащом, всё ещё с некоторой опаской вслушиваясь в шевеления и тихие вздохи ворочавшегося рядом без сна Герака. Но вот засопел негромко носом и он, а к Савмаку сон всё не шёл. Перед его уставившимися в невидимый потолок глазами, будто наяву, высветилось из темноты невыносимо прекрасное мраморное лицо Гереи, с устремлёнными на него изумрудными звёздами глаз, затем полуоткрытые налитые груди и вся её легко угадываемая под тонким облегающим платьем дивная, созданная для бесконечного наслаждения фигура. "И эту женщину, богиню, - думал он, - нужно будет отдать Палаку?.. Или не отдавать, оставить себе?.. Нет, придётся отдать - такая женщина рождена, чтоб быть царицей". Савмак грустно вздохнул. "Но как уберечь её от насилия? - обеспокоился он новым вопросом. - Ведь как только она окажется у нас в руках, рабы накинутся на неё, как свора голодных псов! И один я не смогу им помешать... И имя Палака вряд ли их остановит... Как же быть? Оставить её с дочерью здесь, захватив в плен одного Левкона?.. Нет, нельзя. И остальные, конечно, с этим не согласятся... Ага! Кажется, придумал! Нужно сделать упор на их жадность и страх. Пообещать, что Палак озолотит их, если они доставят её к нему целой и невредимой, и сдерёт с них живьём шкуру, если она пожалуется царю на их насилие. Это должно на них подействовать... Итак, как ни жаль, жену Левкона придётся отдать Палаку - другого выхода нет. Да, такая женщина не для меня". Савмак опять скорбно вздохнул. "А себе я выпрошу её дочь - думаю, Палак мне не откажет. Может, со временем, дочь станет такой же прекрасной, как и её мать. Хорошо бы... Может, ведунья, когда предрекала мне любовь царевны, имела в виду боспорскую царевну?.. Жаль, я даже не заметил, как она выглядит. На кого она похожа - на мать или отца? Хорошо бы - на мать..."

  В бесплодных попытках припомнить хоть какие-то черты лица юной дочери Гереи мысли Савмака становились всё медленней и глуше, словно удаляясь от него по длинному тёмному коридору. Его налившиеся свинцовой тяжестью веки помалу опускались всё ниже и наконец сомкнулись, отгородив коридор с ускользавшими в бесконечность мыслями чёрным непроницаемым пологом.

  Первый день раба Савмака в Старом дворце боспорских царей закончился. Сколько ещё ему предстоит таких дней и ночей?

   5

  На второй день после Фесмофорий, когда наступило полнолуние - самое благоприятное время для создания семьи, состоялась свадьба 16-летней дочери Гераклида Агафоклеи и 25-летнего сына Артемидора Каллиада.