Успокоенная насчёт новичка Креуса тут же нашла им новую работу, велев вычистить грязные сковороды и казаны и наточить ножи.

  Сложив ножи и точильный брусок в один из казанов, Дул повёл нагруженного грязной посудой Савмака по коридору вглубь гинекея. Свернув за рабской трапезной налево в поперечный коридор, Дул вывел подопечного наружу. Остановившись на секунду на двухступенчатом пороге под тянущимся вдоль стены нешироким каменным навесом, опирающимся на толстые квадратные столбы, Савмак был приятно удивлён, увидев вместо обычного у греков мощёного камнем дворика зелёный оазис, с двух сторон ограждённый сходящимися слева под прямым углом стенами мужской и женской частей дома, а ещё с двух - глухими каменными заборами. Вдоль заборов росла шеренга близко посаженных островерхих лапчатых пихт, образуя как бы дополнительную игольчато-зелёную ограду, а весь остальной дворик представлял собой цветник, в центре которого, посреди круглой клумбы, высилась обсаженная розами решётчатая беседка. Посыпанные золотистым песком дорожки, ограждённые по краям ровно обстриженным самшитовым кустарником в пояс высотой, восемью лучами сходились к центральной клумбе, разделяя цветник на восемь треугольных участков, на которых, помимо цветов, росли кусты сирени, жасмина, барбариса, граната.

  С наслаждением вдыхая полной грудью пропитавшие сырой воздух пряные ароматы смолистой хвои, опавших листьев и увядающих цветов, Савмак, глядя на белеющий за частоколом пихт треугольный фронтон греческого храма, тотчас радостно прикинул, что, в случае чего, запертые входные двери преградой не станут: отсюда легко можно незаметно перелезть ограду через деревья.

  - Что, нравится? - усмехнулся Дул, глядя сбоку на изумлённо-восхищённое лицо скифа. - Это ещё что - зима! А вот увидишь, как тут всё зацветёт и заблагоухает весной!.. Ну, пошли работать.

  Дул повёл Савмака направо по выложенной под навесом красным кирпичом дорожке, отделённой за опорными столбами от живой изгороди сада керамическим желобком для стока дождевой воды. Желобок привёл их к обложенной серыми каменными плитами прямоугольной цистерне, почти доверху наполненной дождевой водой (садик имел небольшой наклон от мужской половины дома к восточной ограде). Одной из коротких сторон цистерна вплотную примыкала к упиравшемуся в ограду навесу, с другой стороны, между бортиком цистерны и коричневым стволом ближайшей пихты, под забором была свалена большая куча песка - такого же, каким были посыпаны садовые дорожки.

  Поставив казан с ножами на макушку песчаной кучи, Дул сорвал несколько пучков пожухлой травы, скрутил из них жгут, обмакнул его в воду, затем в песок и, взяв одну из брошенных Савмаком на песок чугунных сковород, тиранул раза три-четыре её подгоревшую внутреннюю поверхность, после чего вручил жгут и сковороду присевшему на невысокий каменный бортик цистерны напарнику.

  - На, сынок, трудись. Сковороды и казаны должны блестеть снутри и снаружи, как у молодого коня яйца. Хе-хе-хе!.. Иначе Креуса будет недовольна и вместо ужина попросит Хорета угостить тебя бычьей кожей. Ха-ха-ха!

  - Не называй меня сынком, - тихо попросил Савмак, метнув из-под недовольно сдвинутых бровей две синих стрелы в радостно прищуренные тёмные глаза усевшегося на бортик в двух шагах от него с ножом в руке соплеменника. - Ты мне не отец.

  Дул поглядел на ни с того, ни с сего окрысившегося юнца с некоторым удивлением, как на неразумного ягнёнка, вздумавшего бодаться с волком.

  - Ну, хорошо, малыш, не буду.

  - И малышом меня не называй, у меня имя есть.

  - Ишь ты, имя... Имя у тебя было на воле, а здесь ты не человек, а вещь, и будешь, как пёс, отзываться на кличку, которую даст тебе хозяин. Ты думаешь Дул моё имя? Отец с матерью называли меня Дуланаком, но греки посчитали, что для раба и Дула будет достаточно... Так что, братец, привыкай и не обижайся из-за всякого пустяка: на обиженных здесь воду возят, погоняя плетью. Ха-ха-ха!

  Признав правоту напарника, Савмак опустил глаза и сосредоточился на работе.

  - Так-то лучше, - молвил удовлетворённо Дул и принялся размеренно водить точильным бруском по узкому лезвию ножа.

  Деревянные рукояти трёх других ножей, торчавшие рядышком из кучи мокрого песка напротив Дула, как арканом притягивали взгляд Савмака. "Вот бы взять нож и приставить к горлу хозяина, и сказать: хочешь жить - отвези меня сей же час к скифской границе, - пришла ему в голову неожиданная мысль и, упав горячей искрой в сухую траву, тотчас заполыхала быстрым степным пожаром. - Нет! У одного меня ничего не выйдет! Нужно присмотреться к здешним рабам, найти среди них хотя бы одного-двух товарищей. Вот хоть этого Дула... А может, тут и ещё есть и скифы? Ведь не может быть, чтобы они не мечтали о свободе! Нужно подобрать тех, кто посмелее, и рассказать им, что нужно делать. Хотя, когда мы начнём, к нам наверняка пристанут и остальные... Признаться, что я сын вождя напитов и пообещать им, что вырвавшись отсюда со мной на волю, все они получат от отца такую награду, что вернутся к себе домой богатыми людьми. А те, кому некуда возвращаться, смогут остаться жить в Таване, сделавшись моими побратимами..."

  - Чего задумался, красавчик? Давай, живей шевелись! - перебил сладкие мысли Савмака голос Дула. - Нам тут не до ночи сидеть.

  Приставив к узкому дуговидному носу рукоять ножа, Дул оглянул прищуренным оком тонкую кромку только что заточенного лезвия, затем попробовал пальцем его остроту. Оставшись доволен, он окунул лезвие в воду, любовно протёр подолом хитона, положил нож слева за собой на бортик цистерны и потянул из песка следующий.

  Смыв по его примеру в цистерне остатки песка с вычищенной до блеска сковороды, Савмак схватил другую и принялся торопливо драить её щедро макнутым в песок травяным жгутом, подгоняемый не столько окриком напарника, как бушевавшими в голове радостными мыслями.

  ...Итак, вооружившись на кухне ножами и топором, они зарежут надсмотрщиков, запрут в кладовке кухарок, проберутся в комнаты царевича и его жены и, приставив им к горлу ножи, потребуют отвезти их к Бику. Двое рабов побегут вперёд на конюшню и запрягут в кибитку четвёрку самых быстрых коней. Остальные, связав хозяину и хозяйке руки за спиной и держа у их горла ножи, двинутся следом и укроются с ними в кибитке. Угрожая убить царевича и его жену, они заставят стражу открыть для них все ворота: боспорцы не станут рисковать жизнью брата своего царя. Да! Совсем скоро он вернётся домой в Тавану со славой и знатными пленниками на зависть Скиргитису, Фарзою, Ишпакаю и всем остальным!

  Чувствуя радостный прилив горячей крови к голове и учащённое в предвкушении будущего триумфа сердцебиение, Савмак ещё яростнее расправлялся с нагаром и копотью на сковородах и казанах, к полному удовольствию своего наставника.

  Заметив, что Дул многие слова выговаривает как-то непривычно для скифского уха, Савмак подумал, что это оттого, что за годы рабства, он успел подзабыть родную речь.

  - Слушай, Дуланак, а ты из какого племени?

  - Я из задонайской Скифии.

  - А-а... - Савмак взглянул на напарника другими, более внимательными глазами. Он впервые видел соплеменника с другого берега Западного моря. - А давно ты здесь служишь? Как ты стал рабом? - спросил он неспешно вжикавшего шершавым бруском по лезвию очередного ножа товарища по несчастью и будущему побегу.

  - Как, как! - приостановив на миг работу, кинул взгляд на удивлённо уставившегося на него юнца Дул. - Так же как и все! Во время набега за Донай на гетов был оглушён ударом по шелому, попал в плен, продан боспорским купцам и привезен в трюме греческого корабля сюда в Пантикапей.

  - В самом деле, точно как я, - удивился Савмак. - Только меня привезли в кибитке...

  - Мне было тогда чуть больше лет, чем тебе сейчас. Я отправился в набег, чтоб добыть волосы первого врага и выкуп за невесту.

  - В точности как я! - опять воскликнул Савмак.

  - Давай, давай, работай, - улыбнулся Дул, снова берясь за точило.