Решив так, он успокоился и сосредоточил взгляд на пухленьком розовотелом мальчике, с курчавыми, как у барана, золотыми волосами и маленькими белыми крылышками за спиной, целившемся с лукавой улыбкой с полки напротив из игрушечного золотого лука крошечной золотой стрелой прямо в его обнажённую грудь. Савмак знал, что, в отличие от скифов, греки поклоняются великому множеству богов и богинь. Здесь, вероятно, были выставлены только наиболее почитаемые хозяевами этого дома. Савмак поневоле засмотрелся на стоявшую рядом с мальчишкой статуэтку обнажённой по пояс молодой женщины с прекрасными, тонкими чертами лица, золотыми волосами, тёмно-синими глазами, рубиновыми устами и безупречными полукружьями белых грудей. Правой рукой она поддерживала у живота обвивавшую мягкими складками стройные бёдра и ноги голубую ткань, а левой слегка оперлась на горлышко увитой рельефными гирляндами высокой амфоры. Левее богини любви (как нетрудно было догадаться) стояла молодая девушка в облегающем стройное тело до колен множеством складок бирюзовом безрукавном хитоне, удерживавшая правой рукой за ветвистые рожки доверчиво прижавшегося к её ноге оленёнка, из чего Савмак сделал вывод, что это греческая Аргимпаса - повелительница зверей. Ещё левее стояла молодая богиня-воительница в высоком гребнистом золотом шлеме и длинном, прикрывающем всё тело, за исключением обнажённых рук, серебристом складчатом платье. Правой рукой она придерживала короткое, обвитое внизу змеёй копьё и прислонённый к ноге овальный щит, а в отставленной левой держала маленькую, словно птичка, крылатую нагую девушку, с крошечным мечом в одной руке и венком - в другой. Вероятно, воительница была женою греческого бога войны, решил Савмак. Наконец, ближе всех к восседавшему на троне в вертикальной нише царю греческих богов сидела на высоком стуле женщина более зрелых лет, но со столь же безупречно красивым, гладким белым лицом, прикрытая от высокой гордой шеи до золотых сандалий просторным многоскладчатым тёмно-красным одеянием. Судя по возвышающейся над валиком её медных волос золотой тиаре и ниспадающей с неё на плечи и грудь, окантованной золотыми узорами фиолетовой накидке, это, несомненно, была супруга Зевса-Папая.
На полке с другой стороны стояли четыре мужских статуэтки. Ближе всех к царю - муж одного с ним возраста, с мощным обнажённым торсом, крупной, обросшей густой львиной гривой головой и длинной волнистой бородой. По длинному трезубцу, который он держал в мускулистой руке, Савмак сразу узнал греческого повелителя морей. За ним стоял красивый молодой человек в длинном до пят хитоне с короткими рукавами и широком плаще, с лавровым венком на красивой голове, судя по открытому рту, певший, аккомпанируя себе на кифаре. Две последних статуэтки Савмак не успел как следует рассмотреть, поскольку епископ, закончив опрос, дозволил рабам одеться.
Узнав, что их сегодня не кормили, Арсамен велел Хорету отвести их на поварню. С засветившимися на многих лицах довольными улыбками, рабы вошли за надсмотрщиком через дверной проём посередине правой стены в знакомый уже узкий коридор с окрашенными в светло-коричневый цвет стенами, орнаментованными вверху и внизу фиолетовыми зубцами, упирающийся через десяток шагов в закрытую дверь бокового выхода. На его середине, по правую руку в открытом проёме виднелись выщербленные ступени уходящей полукругом в тёмный подвал узкой каменной лестницы, а слева начинался более длинный коридор, тянувшийся через весь нижний этаж гинекея, в который и повернули за своим поводырём рабы. Ловя чуткими ушами и носами доносившееся из широкого открытого дверного проёма расположенной справа поварни шкварчание, бульканье, стук ножей, звяк посуды, голоса поварих и разносившиеся по коридору умопомрачительные запахи еды, новички вошли за Хоретом в примыкавшую к поварне с противоположной стороны сравнительно небольшую комнату, с длинным, упиравшимся в дальнюю стену столом посредине и приставленными к нему с боков двумя узкими лавками. Это была трапезная для слуг. У наружной стены от пола к потолку слева направо поднималась наглухо закрытая с этой стороны деревянная лестница. В закутке под лестницей на круглой циновке дремала, свернувшись дугой вокруг вислого белого брюха, дымчато-серая собака. Не отрывая длинной морды от вытянутых передних лап, она открыла глаза, приподняла помеченное белым пятном ухо и глянула в лицо надсмотрщику, затем равнодушно оглядела робко протиснувшихся за ним в трапезную незнакомых рабов, протяжно вздохнула и вновь прикрыла сонные веки.
Велев рабам садиться, Хорет заглянул через расположенный напротив торца стола открытый проём на поварню и, оскалив в радостной ухмылке желтозубый рот, обратился к распоряжавшейся там двумя гладкотелыми поварихами средних лет и долговязым мускулистым рабом низенькой худощавой женщине с массивной связкой ключей на поясе:
- Ну, мать, принимай пополнение! Арсамен велел, чем ни есть, покормить новичков, а затем впрячь в работу.
- Слава милостивым богам и старику Хрисалиску! - заглянув в трапезную, ответила старшая повариха. - А то, после того как госпожа устроила распродажу, прямо беда - хоть самой становись мыть посуду!
- Да, спасибо старику, теперь хозяину не придётся тратиться на новых рабов, - согласился Хорет.
После довольно сытного и вкусного обеда Савмак был оставлен при кухне. Помогавший поварихам раб лет 30-ти, густотой и цветом волос неотличимый от спавшей в трапезной собаки, назвавшийся при знакомстве Дулом, которому старшая повариха велела взять новичка под опеку, с удовольствием принялся учить юного скифа уму-разуму - тем паче, что он и сам, к великой радости Савмака, оказался скифом.
- Если хочешь быть всегда сытым и небитым, слушайся меня, сынок, - покровительственно похлопал он по плечу новичка, когда, посланные Креусой за дровами, они оказались одни в полутёмной кладовке близ бокового входа.
Понимая, что для успешного побега нужно подружиться с местными рабами и постараться завоевать доверие хозяев, Савмак решил, что брыкаться в его положении совершенно ни к чему, и необходимо притвориться покорным, в противном случае он, как тот строптивый конь, мигом окажется в "строгих удилах" и под плетью, а желанная воля станет ещё дальше и недостижимее. Щедро нагрузив подставленные руки Савмака пахучими сосновыми поленьями, сам Дул понёс раза в два меньше. Свалив поленья в ближнем углу поварни, Дул вынул торчащий в иссеченной и обильно забрызганной кровью дубовой плахе (на ней рубили головы всякой отправляемой в казан живности) топор с длинным клиновидным лезвием и стал учить Савмака разрубать их на ровные четвертины. Стиснув в ладони протянутое ему напарником отполированное до глянца топорище, Савмак ощутил пробежавший по коже вдоль спины волнующий холодок: впервые за время плена в его руках оказалось оружие, да ещё такое грозное, с которым при умелом обращении можно одолеть и воина с мечом! А уж расколоть, когда придёт время, головы вооружённым одними кулаками надсмотрщикам, вообще, что раз плюнуть...
- Дул, ты бы поостерёгся давать топор незнакомому рабу, - сказала по-эллински Креуса, поглядывая с опаской от хлебной печи в противоположном углу на пробующего пальцем остроту топора юного скифа, - а то мало ли что у этого дикаря на уме!
- Не беспокойся, матушка Креуса, я слежу за ним, - заверил Дул, и в подтверждение своих слов подкинул в руке поднятую с пола четверть полена, примеряясь, в случае чего, "приголубить" им "сынка" по дурной голове. К его удовольствию, юнец рьяно принялся за рубку, и довольно скоро научился с одного-двух ударов пластать поленья на ровные части - глаз у него оказался верным, а рука твёрдой, да и навык в подобной работе, похоже, был.
- Ну что ж, сынок, можно сказать, что рубку дров ты освоил. Молодец! - похвалил подопечного Дул, после того как Савмак, расколов в три широких маха последнее полено, всадил верхний кончик топора глубоко в центр плахи. Собрав разлетевшиеся по чёрным от въевшейся в щели и выбоины грязи каменным плитам чурки, Дул аккуратно сложил их под стеной между печью и очагом, с нависающим над ним у наружной стены дымоходом.
