Скользнув взглядом по забинтованной ноге раненого греческого воина, приоткрывшего после остановки полог кибитки, лежащему на соломе возле его здоровой правой ноги мечу и покоящейся на красных ножнах широкой волосатой ладони, Савмак, словно повинуясь беззвучному приказу, поднял глаза к поросшему светло-коричневой щетиной лицу, с обезображенным чьим-то жестоким ударом носом, встретившись с тяжёлым пронзающим взглядом угрюмых, холодных, как вода в оставшемся за спиною море, глаз. Испугавшись, что грек разгадает, что он задумал, Савмак, опустив глаза, торопливо набрал ещё одну охапку соломы и пошёл с нею к верховым коням. Протиснувшись между каурым и жавшейся к нему соловой кобылой, Савмак поднёс солому к морде командирского коня, мягко отпихнув потянувшуюся из-под его руки за угощением кобылью морду.
- Вот это правильно! - воскликнул, оглянувшись на захрустевшего соломой каурого, беседовавший неподалёку с неунывающим хозяином постоялого двора Дамоном Никий. - И остальным коням тоже подкинь соломы, - велел он услужливому рабу, видя попытки соседних коней урвать свою долю. Догадавшись по недоуменному взгляду юного скифа, что тот не понимает по-эллински, стоявший поблизости хозяин соловой кобылы повторил ему приказ командира по-скифски. Положив охапку к ногам каурого, Савмак пошёл к кибитке за соломой.
- Эй, ты! - крикнул Никий обхаживавшему свою упряжку вознице передней кибитки. - Тебя это тоже касается! Ну-ка подсоби скифу!
В это время один из сыновей Дамона, обежав под навесом покрытый грязью и лужами двор, принёс гидрию с разбавленным наполовину хиосским, которым предприимчивый хозяин ксенона уговорил Никия подкрепить его воинов, чтоб не так холодно было ехать. Довольные воины охотно подставляли юноше свои медные, бронзовые и оловянные чаши, которые они, в отличие от скифов, предпочитали хранить в дорожных мешках.
- Гекатонтарх! - подал голос из кибитки Ламах. - Прикажи присматривать за конями! А то что-то у этого пухлогубого скифа глазки бегают, как у шкодливого кота! Как бы он не задал отсюда дёру на твоём кауром!
Поблагодарив декеарха за предупреждение, Никий сел на перекладину возле морды своего коня и, потягивая мелкими глотками настоянное на смородине сладкое вино, стал с подозрением следить за сновавшими с охапками соломы между кибитками и конями возницами. Обойдя с гидрией всех толпившихся под навесом воинов, исполнявший почётную роль виночерпия юный сын Дамона перебежал по просьбе Никия к кибиткам и наполнил остатками кружку раненого.
Видя, что с него не спускают глаз, и завладеть каурым не удастся, Савмак, терзая себя за трусость и нерешительность, вернулся на облучок и, опустив голову на грудь, мрачно уставился на завязанные выше колен толстыми узлами чёрные лошадиные хвосты.
Подождав пока кони управились с брошенным им угощением, Никий велел садиться в сёдла. В том же порядке отряд выехал с постоялого двора на развилку и, как и предвидел Савмак, повернул на восток.
Проскакав недолго под бившим в лицо косым дождём, усиливавшимся с каждой минутой, Никий велел скакавшему рядом декеарху передней сотни вести отряд походной рысью, после чего, подъехав справа к передку кибитки, ловко перескочил с седла на облучок и, провожаемых завистливым взглядом принявшего повод каурого юного ординарца, нырнул в тёмную утробу кибитки - греться в объятиях шести хрисалисковых рабынь.
Время от времени покрикивая на усердно налегавших на постромки лошадок, Савмак внимательно оглядывал окрестности дороги, стараясь запомнить местность, по которой, вполне возможно, ему скоро доведётся (быть может, даже ближайшей ночью!) скакать в обратную сторону. Впрочем, ничего особо примечательного на глаза ему пока не попадалось: ровная, плоская, голая степь с редкими конусовидными шапками курганов, распаханная сколь видел глаз по левую сторону дороги и целинная справа. На покрытых редкой коричневой стернёй нивах и в зелёно-бурых степных бурьянах здесь и там бродили под присмотром закутанных в чёрные и серые бурки конных пастухов и больших лохматых собак, доедая остатки скудной осенней травы, серые и чёрные овечьи отары, пёстрые гурты коров, табунки разномастых коней. Чем дальше на восток, тем чаще попадались селения из нескольких десятков хаотично разбросанных приземистых домиков и сараев, с крытыми потемневшей соломой островерхими крышами и обложенными на зиму для тепла вязанками речного тростника глинобитными стенами. Одни селения стояли у самой дороги, другие - тянулись неровными рядами от дороги на полночь, обозначая змеившиеся среди полей к недалёкой Меотиде русла небольших речушек и ручьёв. Селения эти принадлежали скифам-сатавкам, по непонятной Савмаку причине, заместо вольной жизни под рукою родных скифских владык, предпочитавших оставаться покорными рабами пришлых греков. К югу от дороги селений не было, зато можно было видеть покосившиеся загорожи кошар и прячущиеся в какой-нибудь ложбине неподалёку низкие шатры и кибитки пастухов.
Непогода загнала сатавков в дома: селения выглядели безлюдными, и если б не вившиеся кое-где над крышами дымные хвосты, могли показаться брошенными. Дорога тоже была пустынна: никому не хотелось без нужды мокнуть под дождём и изнурять коней на скользкой, вязкой дороге. Под монотонный скрип смазанных дёгтем колёс, чавканье десятков копыт в жидкой грязи, пофыркивание бегущих ровной рысцой лошадей, игривые женские смешки и взвизги, то и дело долетавшие из-за плотно зашнурованного полога передней кибитки, Савмак стал всё больше клевать носом, держась за намотанные на левый кулак тонкие ремни вожжей и зажав между коленями поднятый вгору кнут. Усталость от бессонной минувшей ночи постепенно брала своё.
Предоставленная самой себе упряжка помалу сбавляла ход, всё больше отставая от передней кибитки. Когда зазор между ними вырос шагов до двадцати, это наконец заметил декеарх скакавшего сзади десятка. Обогнав слева кибитку, он с размаха перетянул задремавшего возницу поперёк сгорбленной спины.
- Дрыхнешь, сволочь! - короткая толстая плеть вызверившегося десятника второй раз обожгла сквозь волглый кафтан спину едва не свалившегося под ноги испуганно рванувшимся лошадям юноши. - А ну, подгони!
Повернув побелевшее лицо к греку, Савмак скрестился с ним вспыхнувшим болью и гневом взглядом. Вскинув над головой стиснутое до судорог в правой руке кнутовище, Савмак изготовился, если грек вздумает в третий раз перетянуть его плетью, со всей силы рубануть его в ответ по перекошенному злобой лицу. Как видно, прочитав это в его бешеном взгляде, молодой десятник опустил занесенную плеть. Грозно прошипев: "Не спать!", сплюнул сквозь зубы под колесо кибитки, зло дёрнул на себя повод и вернулся на прежнее место позади кибитки. Слегка подстегнув поджавших уши и дружно наддавших ходу лошадок, Савмак нагнал укатившую вперёд кибитку.
Ноющая двумя полосами боль на впервые отведавшей злой греческой плети спине прогнала сонливость. В глубине души признавая, что получил за дело, Савмак стал опять оглядывать окрестность. Его внимание сразу привлекло приближавшееся слева небольшое круглое озеро с поросшими камышом и осокой низкими берегами. По его противоположному от дороги северному берегу вольготно расползлось огороженными низкими плетнями дворами большое селение. Клубившиеся над соломенными стрехами мазанок дымы непрекращающийся дождь прибивал к земле, а ветер сносил в озеро и расстилал туманной пеленой над его свинцовой рябью. Когда озеро осталось позади, слева, на расстоянии полёта стрелы, потянулась параллельно дороге продолговатая возвышенность, под высоким крутым склоном которой Савмак разглядел спрятавшуюся за частоколом копьевидных чёрных тополей красную крышу греческой усадьбы.
Дождь перестал, но небо, куда ни кинь взгляд, было всё таким же серым, низким, волглым; только там, куда катились кибитки, оно потемнело до густого пепельного мрака, возвещая о надвигающейся с востока ночи. По обе стороны дуговидного задка передней кибитки Савмак увидел пересекавшую дорогу серую каменную ограду, скреплённую на равном расстоянии выступающими над нею толстыми столбиками и тянувшуюся в обе стороны за горизонт. Он догадался, что это и есть знаменитая боспорская Длинная стена, которой греки, словно ореховой скорлупой, отгородили от Скифии сердцевину своей страны, о которой ему с Канитом, ещё мальчишкам, рассказывал брат Ториксак. Подъехав ближе, он увидел, что зубчатая стена стоит на невысоком, но крутосклонном валу, перед которым глубокой чёрной бороздой тянется широкий ров.
