- Давай, передам.

  Вложив кошель с деньгами в широкую бугристую ладонь царского воина, Гела отступила за переднее колесо и стала с тоской глядеть из-за серой кожаной боковины на своего голубоглазого скифа, а тот, сразу забыв про неё, впился жадными глазами в копьё и украшенный золотым трезубцем продолговатый красный щит в руках подбежавшего конюха-сармата. Копьё грек и сармат сунули под правую стенку - его увенчанный листовидным стальным наконечником конец, не поместившийся внутри кибитки, на пару локтей выступал за передок, нависая над круглым гнедым крупом правой кобылы. Опершись спиной на прислонённый к правому борту щит и мешок, воин удобно устроился на соломенной подстилке прямо за передним пологом, вытянув ноги к противоположной стенке. Снятую с головы тяжёлую каску он кинул на солому слева от себя, а пояс с пристёгнутым мечом в потёртых краснокожаных ножнах положил у правого бедра. Савмаку достаточно было выбросить назад правую руку, чтобы меч оказался в его руках.

  В этот момент передняя кибитка тронулась за всадниками.

  - Эй, скиф, не спать! Трогай! - гаркнул на замешкавшегося Савмака от ступеней главного входа Аорс.

  Повернувшись вперёд, Савмак дёрнул вожжами, тронув с места коней.

  - Прощай, Сайвах! - воскликнула вполголоса Гела, отступив к воротной створке.

  Обратив к ней лицо, Савмак наконец удостоил её взгляда.

  - Куда мы едем? - крикнул он.

  Гела не ответила. Стоя с мокрым лицом под моросящим с серого беспросветного неба дождём, она провожала затуманившимися глазами кибитку, пока та не завернула напротив колоннады за угол. Затем, вздохнув и вобрав голову в плечи, быстро побежала мимо проводивших её липкими взглядами конюхов через конюшню в дом.

  - Ну, чего застыли? - вызверился на подручных подошедший Аорс. - Коня номарху! Живо!

  Десять всадников, вооружённых длинными мечами и спрятанными от дождя под овальными щитами и плащами луками, поехали во главе с Никием впереди, ещё десять, пропустив кибитки, пристроились сзади, остальные двадцать остались ждать, когда замешкавшиеся конюхи бегом подведут коня стоявшему с тестем и Пакором под колоннадой номарху.

  Держась в нескольких шагах за передней кибиткой, Савмак помимо воли косился на торчавшее над крупом правой кобылы красное древко. Ни на миг не забывая о лежащем за пологом мече, он задавался вопросом, далеко ли они едут. А вдруг за город?

  Проехав неторопливой рысцой через весь город (широкая центральная улица и даже агора были в это дождливое утро непривычно малолюдны), отряд, к затаённой радости Савмака, выехал через западные ворота и, после небольшой остановки, понадобившейся Никию, чтобы кинуть к подножию гермы пару серебряных монет и попросить у Гермеса благополучного пути, поскакал вдоль ворчливого пепельно-серого моря на север.

  Скользя взволнованным взглядом по проплывавшим по сторонам высоким заборам и проглядывающим за ними среди голых деревьев красным крышам греческих усадеб, Савмак вспомнил, как ехал с братьями позади дяди и отца по этой самой дороге в обратном направлении. Сколько времени с тех пор прошло - полмесяца? месяц? - Савмак не знал. И вот то, о чём он непрестанно думал и мечтал с той самой минуты, как очнулся от смертного сна в греческом плену, вдруг случилось, когда он меньше всего этого ожидал, и без всяких его усилий: пленивший его греческий город выпустил его из своих каменных жерновов!

  "Куда мы едем? - в который раз спрашивал он себя, разглядывая медленно надвигавшуюся слева впереди гору, с обращёнными к заливу и городу крутыми склонами и плоской как стол вершиной, с которой вытянула к низким облакам серую гусиную шею греческая дозорная башня. - В принадлежащую старику усадьбу? Или мы везём вино, продукты и девок охраняющим внешнюю стену воинам?.. Вряд ли охранять на обратном пути пустые кибитки поедут два десятка воинов, наверно, пошлют с нами двух или трёх... А вдруг мы поедем дальше?"

  Доехав рысью до загородной стены, отряд не свернул в гостеприимно распахнутые справа ворота воинского лагеря, а остановился перед закрытыми наружными воротами. Пока стражи вынимали из проушин толстый запорный брус и открывали окрашенные в свежий кроваво-красный цвет воротные створки, Никий попрощался с провожавшим его от городских ворот отцом и возглавлявшим охрану Северной стены косметом эфебов Мосхионом, призывавшими его не терять бдительности в пути в нынешние опасные времена и непременно засветло доскакать до Длинной стены (единственный сын Мосхиона, 18-летний Гелий, ходил у Никия в ординарцах). Заверив отца, что всё будет хорошо, Никий толкнул толстокожими каблуками тёмно-зелёных скификов нетерпеливо перебиравшего удила коня, погнав его рысцой через воротный створ к мосту.

  Как только передняя кибитка покатила к воротам, Савмак, застывший на облучке, боясь лишний раз дохнуть, торопливо взмахнул кнутом. Прогрохотав по перекинутому через многоводную зимой Истриану узкому мосту, отряд порысил через глухо шелестящее коричневое камышовое море и через минуту вынесся на вольный степной простор. Здесь Никий наконец дал каурому волю, переведя его в галоп.

  Проводив долгим печальным взглядом черневшие друг за другом слева от дороги четыре кургана, под которыми спали вечным сном его погибшие при штурме Феодосии соплеменники, Савмак, дабы не отстать от рванувшей вверх по пологому косогору передней кибитки, принялся бодрить свою четвёрку кнутом, доставая тонким длинным концом до крупов передней пары. Взгляд его ежесекундно обращался налево, в закатную сторону, где, он помнил, в каких-то двух фарсангах беззвучно струился заветный Бик. Воля вот она, рядом - рукой дотронуться можно! А всё равно никуда не денешься - от всадников на упряжке не ускачешь! Даже если обрезать постромки... Эх, окажись сейчас здесь его Ворон! Вскочил бы на его спину и полетел туда, за горизонт, стрелой - и получаса бы не прошло, как оказался в Скифии!

  Промчавшись во весь дух два фарсанга на север, Никий у развилки свернул на постоялый двор, чтобы дать получасовую передышку взопревшим коням, а всадникам подкрепиться положенными жёнами и матерями в торока в дорогу припасами, поскольку следующая остановка будет аж вечером за воротами Длинной стены.

  Савмак сперва подумал, что этот укрывшийся в широкой балке постоялый двор, который он видел впервые, и есть цель их поездки. Но команды выгружать припасы не последовало; рабы и рабыни, как и раненый в ногу воин, остались в кибитках. Стало ясно, что передохнув, они двинутся дальше. Скорей всего их путь лежит в Пантикапей, догадался наконец Савмак. Должно быть, они везут дань правителя Феодосии своему царю. Значит, бежать нужно сейчас...

  Соскочив с облучка, Савмак набрал из-под него охапку соломы и положил четырьмя кучками к ногам своей упряжки, одновременно оглядев исподлобья просторный пустой двор. До распахнутых настежь единственных ворот в северной стене, через которые видна была часть обсаженного жёлтыми ивами и серебристыми тополями пруда и разбегавшиеся сразу за ним на три стороны дороги, от савмаковой кибитки было шагов двадцать - двадцать пять. С правой стороны, в семи шагах от стоявших друг за дружкой задом к воротам кибиток, спешившиеся воины привязали к перекладинам и столбам опоясывающего двор навеса своих коней. Сами они, укрывшись тут же под навесом, уплетали прихваченную в дорогу еду. Особенно приглянулся Савмаку статный каурый мерин начальника их отряда, привязанный к столбу посредине шеренги низкорослых степных коньков. Если им завладеть, умчаться на нём от погони не составит труда: только бы успеть выскочить за ворота, а там - ищи ветра в поле!

  Поправляя упряжь и оглаживая потемневшие от дождя и пота спины и бока своих лошадок, Савмак медленно вернулся к передку кибитки, прикидывая, успеют ли греки выхватить луки и поразить стрелами его или каурого до того, как он вымчится за ворота. Хоть риск поймать спиной стрелу был велик, он решил, что нужно попытаться, надеясь, что хороших стрелков среди греков не много. Ведь другого такого случая у него может и не быть! Если застать греков врасплох, может получиться...