Тем временем направившийся в сопровождении Пакора из триклиния прямиком к выходу Лесподий заметил у открытой бронзовой решётки декеарха Ламаха. Укрывшись от дождя под внутренней аркой пропилона, тот стоял, опершись на костыль, представлявший собой толстую узловатую палку с разветвлением на конце, обмотанным для мягкости несколькими слоями старой дерюги. Левая нога его, которую он, слегка согнув в колене, держал на весу, по-прежнему была затиснута между двух дощечек и накрепко забинтована от щиколотки до колена.

  После отъезда Делиада в Пантикапей отношение к Ламаху в доме Хрисалиска сразу сильно переменилось к худшему. Епископ Пакор, по сути оставшийся в усадьбе за старшего, сразу дал понять, что простому пантикапейскому вояке здесь не больно рады. Красивые хрисалисковы рабыни сразу забыли дорогу в его комнату, благо декеарх уже приспособился вполне сносно передвигаться на костыле, чтобы самостоятельно доскакать до нужника и трапезной. Кормили его, правда, хорошо, вместе с надсмотрщиками, зато вина стали давать не сколько пожелает, как велел Делиад, а наравне с надсмотрщиками. О том, чтобы рабыням согревать холодными зимними ночами его постель, теперь и речи не шло: Пакор считал, что декеарх не бог весть какая птица - и простой жаровней обойдётся. В росший за гинекеем роскошный сад ему, как чужаку, разумеется, вход был заказан, да и слякотная холодная погода не особо располагала к прогулкам. Ламах заскучал.

  Порадовавшись вместе со всеми благополучному возвращению царевича Левкона из скифского плена и узнав за ужином от Пакора, что завтра утром старый хозяин отправляет в Пантикапей обоз с подарками для Левкона и Гереи (сообщая эту новость, епископ выразительно покосился на сидевшего в торце стола декеарха), Ламах сказал сидевшему рядом лекарю Исарху, что нога его уже почти не болит, и он хотел бы, воспользовавшись удобным случаем, вернуться в Пантикапей.

  Исарх не стал возражать против переезда, сказав лишь, что декеарх ни в коем разе не должен ехать верхом: чтобы кости как следует срослись, нога должна пребывать в покое ещё как минимум две, а лучше три декады.

  - Надеюсь, для меня найдётся местечко в одной из повозок? - обратил Ламах обезображенное лицо к Пакору.

  - Конечно, найдётся, декеарх, - ответил тот, довольный, что загостившийся соматофилак правильно понял его намёк.

  Увидев утром у кованой решётки пропилона закутанного в красный плащ Ламаха, Пакор сообщил направлявшемуся к выходу Лесподию, что декеарх просится уехать с обозом в Пантикапей; Исарх говорит, что его нога уже почти зажила.

  - Что, соскучился по семье, декеарх? - спросил, щуря в улыбке глаза, Лесподий, подойдя к браво выпятившему покрытую стальной чешуёй грудь Ламаху, успевшему обрасти за время своего пребывания в доме Хрисалиска колючей каштановой бородкой и усами.

  - Я пока не женат, номарх, - ответил тот. - Моя семья - мои товарищи по сотне.

  - Похвально, похвально, - похлопал Лесподий матёрого вояку по прикрытому гиматием стальному плечу. После благополучного возвращения царевича Левкона из Скифии, он пребывал в отменном настроении. - Боевые товарищи для настоящего воина должны всегда быть на первом месте... Что ж, если нога позволяет, можешь ехать.

  Поблагодарив Лесподия и подошедшего в этот момент к ним вместе с Никием Хрисалиска за заботу и гостеприимство, Ламах пожал протянутую Никием с приветной улыбкой руку и заковылял вслед за ними к выходу.

  Узнав накануне вечером, что Лесподий собирается послать во главе обоза Никия, Мелиада, вернувшись к себе, отперла маленьким бронзовым ключиком, висевшим у неё между грудей на витом золотом шнуре вместе с оправленной в золото лазуритовой геммой с портретом сына, стоящий на мраморном столике в углу у изголовья её ложа инкрустированный серебром сундучок с остатками своих богатств и наполнила доверху серебряными монетами разного достоинства вытащенный Гелой из одёжного ларя кожаный кошель. Обвязав прочной тесёмкой узкую горловину, Мелиада заперла кошель в сундучке, наказав Геле непременно разбудить её завтра до отъезда обоза.

  Утром Мелиада вручила мешочек с монетами Геле, велев незаметно от Лесподия передать его Никию для Делиада.

  Спрятав кошель под хитоном, Гела побежала на Малый двор, появившись там как раз, когда Никий направлялся бок о бок с колченогим столичным декеархом вслед за Пакором, Хрисалиском и Лесподием через пропилон к выходу. Прокравшись следом, Гела убедилась, что отдать кошель Никию незаметно от наблюдавшего под колоннадой за отъездом Лесподия никак не получится. Боясь, как бы хозяин не отобрал деньги, рабыня закусила губу, задумавшись, как тут быть. Услышав, как Пакор отправляет Ламаха садиться к рабам во вторую кибитку, стоявшую напротив входа в конюшню, она решила отдать кошель хозяйки колченогому декеарху - пусть даже тот прикарманит часть монет, ничего другого ей не оставалось, а кроме того, ей хотелось в последний раз взглянуть на Сайваха.

  Дабы не попасть на глаза Хрисалиску, Лесподию и Пакору, Гела вернулась во двор и прошла на конюшню через комнатку Аорса. Брезгливо наморщив носик из-за витавших здесь крепких лошадиных запахов, она остановилась позади двух укрывшихся от дождя в створе широких ворот конюшни конюхов-сарматов, как раз когда прикульгавший к передку второй кибитки Ламах просил Аорса послать кого-нибудь за его копьём, щитом и вещевым мешком. Бросив из под натянутого на лоб кожаного башлыка хмурый взгляд на юного скифа, ласково оглаживавшего доверчиво тянувшиеся к нему морды передней пары, Аорс велел одному из торчавших в воротах конюшни конюхов сбегать за вещами декеарха. Проследив, как Ламах, сунув костыль под облучок и ступив здоровой ногой на дышло, осторожно забрался на высокий передок, Аорс опять повернулся к Савмаку.

  - Чего стоишь? Иди, садись на облучок, бери вожжи. Ну!

  Вздрогнув от неожиданности, Савмак обошёл упряжку с левой стороны, подождал пока раненый воин укрылся за пологом из серой конской шкуры, потеснив сидевших на соломе среди бочонков и амфор четырёх рабов вглубь кибитки (ещё одного Аорс минутой ранее отправил на облучок передней кибитки), влез на передок и, отвязав закрученные вокруг скамьи длинные вожжи, скукожился под сеявшим с беспросветного неба холодным доджём.

  Выслушав от подошедшего Пакора наказ старого хозяина выдать возницам тёплые кафтаны и шапки, Аорс послал второго конюха в свою комнату за одёжей.

  Подождав пока возницы надели брошенные им конюхом добротные, скифского покроя, кожаные кафтаны и башлыки (Хрисалиск заботился, чтобы его рабы не выглядели, как оборванцы: одежда раба - свидетельство богатства его хозяина; а тем паче Хрисалиск не хотел, чтобы отправленные им в подарок царевичу Левкону рабы захворали по дороге), Никий скомандовал: "По коням!" и сам запрыгнул на подведенного ординарцем к ступеням широкогрудого каурого мерина фракийской породы. И сам Никий, и его воины, отправляясь в дальнюю дорогу, не постыдились надеть под короткие полы обшитых металлом полнорукавных хитонов грубошерстные варварские штаны: здесь не ласковая Эллада - в суровые зимние холода с голыми ногами далеко не уедешь!

  Обменявшись прощальным "Хайре!" с Хрисалиском и Лесподием, Никий во главе переднего десятка тронул шагом к выезду на центральную улицу.

  Отодвинув примыкающий к правому борту край полога, Ламах стал беспокойно поглядывать на ворота конюшни, недоумевая, почему так долго нет раба с его вещами. Вместо раба из конюшни выскочила под дождь смазливая, как все в этом доме, светловолосая рабыня. Воспользовавшись тем, что Аорс с Пакором ушли к передней кибитке, она подбежала к передку и, метнув быстрый взгляд на обратившего к ней удивлённое лицо юного возницу, торопливо достала из-за пазухи тугой кошель. Одарив вперившего в неё недоуменный взгляд сурового воина заискивающей улыбкой, рабыня спросила, можно ли с ним передать подарок для господина Делиада от его матушки.

  Заметив за её спиной выбежавшего через центральный вход конюха со щитом в одной руке, копьём и дорожным кожаным мешком - в другой, Ламах, расцепив угрюмо стиснутые губы, протянул руку: