Вспоминая о сделанном ему скифом предложении, он сперва решил донести об этом утром Лесподию или Пакору, дабы красавчик походил месяц в полосатой тунике, но поразмыслив, передумал: пожалуй, выгоднее будет заставить юнца служить себе, стреножив его угрозой рассказать о замышляемом побеге.
В этот момент тихо скрипнула входная дверь, и в прихожую вошла со светильником и отмытой от скифской блевотины тигровой шкурой длинноволосая Гекуба. Едва она шагнула на лестницу, внезапно вынырнувший сбоку сармат, дунув на огонёк светильника, крепко обхватил её сзади, больно сдавив в ладонях упругие крепкие груди. Тихо ахнув, Гекуба уронила зажатую под мышкой шкуру и, нагнувшись, осторожно поставила на лестничную ступеньку глиняный светильник. Воспользовавшись этим, сармат торопливо заголил её соблазнительно округлившийся зад и свирепо вонзил в него свой вмиг отвердевший и вставший в боевую позицию "таран"...
На другой день, улучшив минуту, когда Мелиада пребывала в благостном настроении, её любимица Гела посоветовала обучить юного скифа, как нужно доставлять удовольствие женщинам, подобно тому, как конюхи постепенно приучают к узде и седлу молодых необъезженных коней. Ведь по варварским скифским законам, напомнила она, молодых парней не подпускают к женщинам, пока они не докажут свою доблесть, принеся царю или вождю голову собственноручно убитого врага. Потому-то, пояснила она, наш скиф вчера по неопытности испугался и растерялся. Согласившись с мнением Гелы, Мелиада поручила ей заняться обучением дикого скифского жеребчика, на что та втайне и рассчитывала.
Последующие три дня Савмак провёл на конюшне, куда был отправлен Пакором в помощь Аорсу, поскольку одного из двух его подручных конюхов забрал с собой в качестве возницы Хрисалиск. Общение с лошадьми хоть как-то облегчало гордому юноше тяжесть неволи. А после ужина зеленоглазая белявка Гела уводила его в гинекей и, уединившись с ним в одной из отдалённых комнат обширных покоев Мелиады, добросовестно готовила его к новой встрече с хозяйкой.
Послушно и с удовольствием исполняя все требования своей наставницы, Савмак думал о близящемся новом посещении спальни толстомясой старухи-хозяйки с внутренним содроганием и непреодолимым отвращением. Ведь оно дело ласкать молодое красивое тело Гелы и совсем другое... На третью ночь он наконец решился признаться в этом Геле и предложил ей бежать вместе с ним в Скифию. Ведь на самом деле он не простой пастух, а... Пугливо зажав его рот ладошкой, Гела запретила ему даже думать об этом.
Но побывать в третий раз в спальне Мелиады Савмаку, на его счастье, так и не пришлось.
На следующий день, вызволив из скифского плена царевича Левкона, вернулись домой Хрисалиск и Лесподий. Придя после ужина с отцом и мужем в свои покои, Мелиада сообщила Геле, что юный скиф включён в число шести рабов, которых завтра отправят в Пантикапей, в подарок Левкону и Герее, и пожелала узнать, чему его успела обучить Гела. Постаравшись скрыть огорчение, Гела доверительно сообщила хозяйке, что проку от этого юнца оказалось мало: он слишком быстро кончает и не способен доставить женщине настоящее удовольствие; поэтому жалеть о том, что его отправят в Пантикапей, не приходится.
- Ну что ж... коли так, пусть твой скиф ночует сегодня с рабами, - не без сожаления решила Мелиада. - Хоть выспится перед дорогой... Приведёшь сюда Мазота, Зефа и... пожалуй, Бардана.
- Слушаюсь, госпожа, - поклонилась Гела и отправилась в трапезную, где как раз заканчивали ужин рабы.
Дождавшись, когда они, выпив по кружке разбавленного вина, повалили к выходу, уступая место за столом рабыням, она велела Бардану, Сайваху, Зефу и Мазоту отнести в покои госпожи жаровни, сама же, как всегда, пошла впереди со светильником, корзиной еды и кувшином вина для Мелиады и её ночных "скакунов".
Поставив свою жаровню в передней, сармат Бардан, хлестнув исподлобья счастливчика-скифа злобно-завистливым взглядом, вошёл по указке Гелы вслед за Зефом и Мазотом в спальню хозяйки.
- Ступай, - приказала она вполголоса Савмаку, сделав ему незаметно от задёргивавшей за вошедшими в спальню рабами дверной полог напарницы знак глазами.
Едва скиф вышел в коридор, Гела и её напарница по ночному дежурству Мирена присели возле столика на софу и, слушая вполуха прорывавшиеся из-за двойного полога привычные звуки развернувшейся там любовной битвы, накинулись на еду. Через пять минут, выпив с подругой по чаше разбавленного ещё на поварне вина и обменявшись с нею нежными поцелуями в щёчки, прихватив из плетёнки по паре румяных пирожков с мясом и творогом, Гела бесшумно упорхнула из комнаты. Проводив её завистливым взглядом, рыжеволосая Мирена тихонько вздохнула и вновь наполнила свою чашу сладким заморским вином.
Гела нашла Савмака в той же комнате в дальнем конце коридора, где она три ночи обучала его любовным играм. Не успела она войти, как оказалась в крепких объятиях юноши. Положив пирожки на невидимый во тьме столик справа у двери, она обвила его шею руками и впилась в его сладкие мягкие губы долгим, ненасытным поцелуем. Влюбившись за эти три ночи в своего пухлогубого, нежного ученика, Гела чуть ли не впервые в жизни решилась обмануть свою госпожу ради того, чтобы провести с ним ещё одну - последнюю - ночь. Осыпая его с ног до головы жаркими поцелуями и побуждая вновь и вновь брать её всеми возможными способами, она так и не призналась ему, что завтра его увезут в Пантикапей, опасаясь, как бы он не наделал глупостей. Савмак же из её любовной одержимости сделал неутешительный вывод, что Гела устроила ему последнее испытание, и следующую ночь ему предстоит провести в спальне хозяйки. Закравшуюся было мысль придушить рабыню и попытаться убежать, пока есть такая возможность, он тут же прогнал прочь, заранее зная, что у него не поднимется на неё рука.
После завтрака вымотанный бессонной ночью Савмак, как обычно, отправился вместе с двумя здешними конюхами-сарматами на конюшню. Вместе с конюшим надзирателем Аорсом они выкатили из сарая на поливаемую зарядившим с ночи мелким моросящим дождём улицу две кибитки и впрягли в них по две пары лошадей: в первую - серых и мышастых, во вторую - гнедых и буланых. Тем временем пятеро отобранных к отъезду рабов под присмотром Пакора носили из кладовых и аккуратно укладывали в устилавшую толстым слоем дно кибиток солому амфоры с вином, бочонки с мёдом, горшки с вареньем, финиками, изюмом и прочим.
В этот момент, звонко цокая копытами по мокрой мостовой, от центральной улицы к дому Хрисалиска подъехали колонной по четыре четыре десятка конных воинов во главе с гекатонтархом Никием и остановились напротив охраняемого каменными львами входа. Спрыгнув на землю и разрешив воинам спешиться, Никий передал повод юному ординарцу и, поприветствовав наблюдавшего под колоннами за погрузкой епископа Пакора, прошёл в дом. (Вчера вечером Лесподий, решив вознаградить своего любимца за проявленную при обороне Феодосии доблесть, попросил Никия сопроводить отправляемый в Пантикапей к Левкону небольшой обоз с рабами и прочим имуществом, на что тот с большим удовольствием согласился.)
Застав Лесподия и Хрисалиска в триклинии за завтраком, Никий, со светящимся улыбкой мокрым лицом, доложил о прибытии двадцати воинов охраны. От предложения номарха перекусить с ними он отказался, сказав, что только позавтракал дома, но выпить по доброй традиции на дорожку канфар вина, чтоб согреть в жилах кровь и чтоб всё в пути прошло благополучно, охотно согласился.
Вошедший через несколько минут Пакор доложил, что погрузка закончена. Выйдя из триклиния, Лесподий, водрузив на голову шелом, направился с Пакором к пропилону, а Никия Хрисалиск попросил заглянуть на минуту к нему, чтобы выдать ему и его воинам деньги на дорожные расходы. Вынув из сундука в своём кабинете небольшой коричневый чехол из толстой свиной кожи, застёгнутый посредине серебряной пантерой, старик показал Никию лежащую там дарственную на рабов, письма для Левкона и Гереи и два замшевых кисета. Хрисалиск попросил более тяжёлый передать Делиаду, предупредив, что номарху знать об этом не нужно. Понимающе кивнув, Никий прикрепил чехол с левого боку, где у простых воинов висели гориты с луками, к своему сплошь обшитому рельефными бронзовыми пластинами поясу и запахнулся полами гиматия.
