Утром, после того как он позорно лишился чувств в спальне Мелиады, не оправдав её ожиданий, один из надсмотрщиков, даже не покормив, отвёл его назад в дом Лимнея. Жена Лимнея (самого навклера дома не было), с помощью говорившей по-скифски служанки, с чисто женским любопытством попыталась выпытать у него подробности минувшей ночи. Савмак сперва угрюмо молчал, затем, покраснев, нехотя ответил, что после ужина крепко уснул и ничего не помнит. Масатида была разочарована: ясно, почему Мелиада вернула его - испытание её ложем юный скиф, увы, не прошёл.

  На другой день Лимней отвёл его на агору и выставил на продажу. В старых рваных башмаках и коротком истрёпанном хитоне, с непокрытой остриженной головой и висевшей на груди дощечкой, на которой рыночный зазывала написал мелом со слов Лимнея его имя, племя, возраст и профессию, Савмак простоял недолго - всего около часа, после чего купивший его недорого старик (никому из феодосийцев раб-скиф был не нужен, а гостей из других городов и стран в эту пору не было, - Лимней едва сумел вернуть затраченные на его лечение деньги) привёл его... в знакомый дом с колоннами и заморскими пышногривыми зверями на входе. Здесь его опять сытно накормили, обмыли пахнущей душистыми травами водой в огромном каменном чане, одели в добротную чистую одежду и башмаки (штанов, правда, не дали) и вечером вновь привели в спальню разжиревшей от безделья греческой бабищи, ставшей отныне, как пояснила опекавшая его знакомая рабыня Гела, его полноправной хозяйкой.

  Похотливая толстуха, годившаяся ему в матери, предприняла вторую попытку объездить его "жеребца". Сидя на краю прогнувшегося под её огромным задом ложа, она тотчас схватила его "хвостик" и принялась растирать и сжимать, как коровью дойку, стремясь поскорее привести в рабочее состояние, а другой рукой подняла к его рту свою огромную, мягкую, похожую на обвисший бурдюк сиську. Увидя испуг и растерянность на его отшатнувшемся лице, хозяйка рассмеялась, поняв, что он новичок, ещё не знающий, что и как нужно делать с женщиной. Мысль о том, что её жирные телеса вызывают у юного варвара отвращение, не пришла ей в голову.

  Она позвала из соседней комнаты ещё двух рабов. Скинув на ходу одежды, те, как застоявшиеся кони, тотчас взялись за дело: один, сев с нею рядом, принялся грубо мять и жадно сосать её необъятные сиськи, другой, став коленями на расстеленную возле ложа мягкую оранжево-чёрную шкуру, стал вожделённо вылизывать открывшуюся между жирными ляжками длинную волосатую расщелину. Затем первый раб уложил хозяйку спиной на пуховое одеяло, сел на неё верхом и, поместив свой распрямившийся во всю немалую длину "рог" меж её стиснутых в руках грудей, принялся пихать заострённый конец в её готовно распахнутый рот, в то время как его товарищ, встав с колен и прижав к груди её поднятые вгору ноги, ожесточённо насаживал её глубокую красную воронку на свой толстый "вертел".

  Неужели им нравится то, что они делают, спрашивал себя Савмак, глядя с брезгливостью на быстро двигающиеся голые зады рабов. Так ведь и волам наверняка не нравится таскать тяжёлый воз или плуг, но ведь таскают! Неужели и его, как того вола или коня, заставят делать всю эту мерзость? А куда денешься! Он уже понял, что придушить по-тихому эту жирную греческую свинью и убежать, как ему думалось поначалу, не получится, поскольку она не довольствуется одним "жеребцом" и ездит сразу на двух или трёх, а у дверей её спальни днём и ночью не смыкают глаз преданные служанки.

  Тем временем рабы, один за другим, со звериным рычанием оросили обильно выплеснувшимся семенем довольно улыбающееся лицо и рот хозяйки и её перетянутый толстыми жировыми складками живот. Опустив на край ложа ноги хозяйки, русоволосый сармат вытянулся по примеру черноволосого товарища у неё под боком и принялся с деланным наслаждением сосать и кусать её безобразную, бесформенную грудь.

  Теребя обмякшие "концы" своих "жеребцов", толстуха скосила блаженно сощуренные глаза на стоявшего без дела Савмака и что-то произнесла ласковым, как кошачья лапа, тоном. Взглянув с блудливой ухмылкой на перепуганного скифского юнца, сармат пересказал приказ хозяйки вылизать её "посудину" и заляпанный белой слизью живот.

  - Ну, чего стоишь столбом? - спросил он через полминуты, оторвавшись на миг от сладкой бабьей сиськи. - Плетей захотел?!

  Подойдя к ложу, Савмак опустился на колени между раздвинутых ног толстухи и, прикрыв глаза, медленно приблизил лицо к её волосатому лону. Но едва его вытянутые губы гадливо коснулись источающих отвратительный запах створок её расщелины, как съеденная за ужином пища неудержимо устремилась из живота через горло наружу. Едва успев отшатнуться, Савмак, стоя на четвереньках, вырвал прямо на полосатую шкуру.

  С отвращением убрав ноги и отодвинувшись подальше вглубь ложа, Мелиада кликнула рабынь, мигом вбежавших на её испуганный зов из соседней комнаты. Брезгливо морща нос, Мелиада приказала немедля вывести скифа вон и убрать поскорее его блевотину.

  Зеленоглазая Гела помогла Савмаку подняться и, подобрав с пола его хитон, увела из спальни, её черноволосая напарница Гекуба поспешно скатала изгаженную тигровую шкуру и выбежала следом.

  - Отмой её сейчас, пока не засохло! - крикнула ей вслед Мелиада.

  Быстро успокоившись в объятиях старательно месивших её груди рабов, Мелиада приказала сармату отвести скифа в рабскую спальню и тотчас вернуться назад.

  Накинув хитон и башмаки, сармат едва не столкнулся лбами с Гелой, входившей, чтобы обрызгать ложе и спальню хозяйки душистой водой. Ухватив второй раз опростоволосившегося скифского юнца за тощее плечо, сармат, не отрывая хищного взгляда от соблазнительно виляющего круглого зада шествовавшей впереди со светильником в руке и свёрнутой тигровой шкурой под мышкой Гекубы, потащил его к выходу из гинекея. Довольный, что всё для него закончилось, Савмак охотно следовал за своим провожатым - лишь бы подальше от ненавистной спальни, очень надеясь, что больше его туда не позовут. Выйдя во двор, он попросил воды и, прилёгши грудью на широкий бортик бассейна около поглощавшей воду львиной пасти, черпая ладонью усыпанную бледными мерцающими светлячками звёзд чёрную прохладную воду, ополоснул провонявший блевотиной рот и лицо и с наслаждением напился.

  Гекуба тем временем, провожаемая голодным волчьим взглядом сармата, не спеша проследовала вдоль бассейна к проходу на передний двор. Как только она, бросив из-за плеча на сармата выразительный взгляд, скрылась в проходе, тот грубо пихнул Савмака башмаком в голую ляжку:

  - Ну, хорош хлебать! Вставай!

   Поднявшись, Савмак шаркнул глазами по окутанному мраком пустому двору и, неожиданно схватив сармата за руки, горячо зашептал ему в лицо:

  - Послушай, друг, давай убежим! Проведи меня в сад - лес тут совсем рядом, перелезем через стену, к утру выйдем в степь, перейдём Бик, а там всё - воля! Слушай, я сын вождя напитов. Мой отец даст тебе оружие, коней, золота - ты вернёшься к своим богатым!

  - Вот я тебе счас убегу, щенок скифский! - прервал его жаркие излияния сармат свирепым шипением сквозь зубы. - А ну, шагай давай, сын вождя... Видали мы таких сыновей!

  Сдавив железной рукой тонкую шею скифа, он поволок его ко входу в бальнеум, около которого находилась ближайшая спальня рабов. С удовольствием прервав на полпути ночную скачку надсмотрщика и рабыни в передней комнатке, сармат сдал ему с рук на руки скифа, радостно поведав, как тот с перепугу облевал спальню Мелиады, но умолчав о его предложении бежать. Грязно ругнувшись под угодливый смешок сармата и рабыни, надсмотрщик кряхтя поднялся с расстеленного на полу тюфяка, отпер висевшим на шее ключом дверь рабской спальни и грубо пихнул в его сотрясаемое раскатистым храпом, тёмное зловонное нутро облажавшегося скифского щенка.

  Пожелав надсмотрщику доброй ночи, сармат поспешил обратно. Войдя в гинекей, он, вместо того, чтобы вернуться, как было велено, в спальню хозяйки, затаился в темноте под лестницей.