Узнав, что царевич Левкон, заключив предварительный мир, отправился добровольным заложником в Неаполь, Каданак явился в Новый дворец с настоятельной просьбой дозволить ему сопровождать посла Деметрия в скифскую столицу. Выслушав его, Гиликнид и Аполлоний решили не рисковать соматофилаками басилевса и охотно поручили охрану Деметрия и увозимого им в Неаполь ценного груза трём сотням пантикапейских сатавков во главе с Каданаком, головами своих жён и детей отвечавших за сохранность того и другого.

  По указке глашатая Зариака посол Деметрий и сопровождавшие его сатавки, обойдя по краю ковра жарко пылавший очаг, остановились в пяти шагах от царского возвышения. Опустив сундук на пол у ног Деметрия, рабы поспешили скрыться за спинами сатавков.

  Обменявшись от имени басилевса Перисада приветствиями и добрыми пожеланиями с царём Палаком, Деметрий присел у сундука, снял с толстой шеи ремешок с двумя спрятанными на груди бронзовыми ключами и с трудом отомкнул трясущимися руками замки. По пути из Пантикапея он трижды открывал сундук (в последний раз - перед самым Неаполем) и проверял, на месте ли золото и серебро, - но вдруг?! Откинув крышку, Деметрий облегчённо выдохнул: золотые статеры и серебряные драхмы никуда не исчезли и не превратились в медные оболы - лежали, разделённые деревянной перегородкой, там, где и были положены, - драхмы справа, статеры слева.

  После того как палаков казначей Дионисий, при всеобщем напряжённом молчании тщательно осмотрев, пересчитав и взвесив содержимое сундука, подтвердил, что долг басилевса Перисада за возвращённые ему царём Палаком земли уплачен сполна, Палак встал и, взяв в правую руку булаву, объявил, что с этой минуты война между Скифией и Боспором окончена. Поклявшись Арием и Папаем хранить отныне мир, дружбу и союз с басилевсом Перисадом до тех пор, пока басилевс Перисад будет верен дружбе и союзу со скифами, Палак призвал всех присутствующих быть свидетелями его клятвы.

  Сунув булаву за пояс, Палак отстегнул и подставил виночерпию золотой ритон, чтобы по скифскому обычаю скрепить свою клятву ритуальным распитием крепкого кроваво-красного вина. Отпив около трети, Палак протянул ритон дяде Иненсимею, а тот, сделав несколько глотков, передал его стоявшему рядом Левкону. Отпив под направленными на него со всех сторон кинжальными взглядами три глотка в знак примирения двух держав, брат боспорского царя передал ритон подошедшему Дионисию, а тот преподнёс его послу Деметрию. Поклонившись царю, Деметрий, запрокинув голову, допил остатки вина и через Дионисия вернул ритон Палаку. Благодушно улыбаясь, Палак пригласил всех присутствующих рассаживаться, чтобы отметить примирение боспорцев и скифов добрым пиром. Висевшая в зале напряжённая тишина взорвалась радостным гулом голосов.

  Закрыв крышку сундука и навесив замки, Дионисий жестом подозвал стоявших у стены царских слуг. Подняв тяжёлый сундук за приделанные по краям к боковым стенкам гнутые медные ручки, слуги и следовавший за ними Дионисий, провожаемые десятками глаз, скрылись за дверью позади царского помоста.

  Радостно улыбаясь друг другу, Левкон крепко пожал руки подошедшим Деметрию и Каданаку. Они сели рядом - Деметрий по правую руку, между Левконом и Иненсимеем, Каданак слева, между Левконом и Главком. Пока нескончаемая вереница царских слуг и служанок расставляла перед гостями широкие плоские блюда с аппетитными кушаньями, Каданак, придвинув губы к уху царевича, шепнул с лукавой улыбкой, что имеет для него подарок - письмо от Гереи. Каданак сунул руку за пазуху, но Левкон, не раздвигая губ, остановил его чуть слышным шёпотом: "Не здесь! Сейчас не время!" В ходе дальнейшего тихого разговора под громкое чавканье и голоса сотни пирующих, Каданак, к немалому своему удивлению, узнал, что Левкон не уедет завтра с ним и Деметрием домой, а Левкон, в свою очередь, ощутил сильную обеспокоенность судьбой своего тайного посланца. Неужели Марепсемис обманул и выдал Фагиса Палаку или убил его? Или Деметрий и Каданак с ним просто разминулись?

  Пир затянулся за полночь. Под конец слуги разнесли упившихся дармовым вином скифов по многочисленным комнатам переднего дворца. Местные эллины и боспорцы, разбавлявшие вино водой и потому сохранившие способность кое-как передвигаться на собственных ногах, тоже заночевали во дворце, поскольку ворота в город были давно закрыты.

  Утром, когда участники пира проспались и помалу пришли в себя, Дионисий разделил полученное от феодосийцев и от Перисада золото и серебро в равных долях между представителями 22-х скифских племён и шестью тысячниками сайев (тысяча сайев приравнивалась к племени, что было справедливо: ведь каждый воин-сай стоил в бою двух-трёх, а то и четырёх племенных бойцов).

  Опохмелившись и позавтракав в тесной компании ближайших друзей, Палак, с неизменной булавой за поясом, но без тяжёлого царского облачения и неудобной тиары, вышел в "тронную" залу принять прощальный поклон посла Деметрия и передать с ним добрые пожелания басилевсу Перисаду. По окончании этой короткой церемонии начальник телохранителей Деметрия Каданак неожиданно попросил Палака дозволить ему с сотней сатавков остаться в Неаполе на то время, пока царевич Левкон будет гостить в Скифии, а возвращающемуся домой налегке послу Деметрию для сопровождения достаточно будет и двух сотен. У Палака не было причин отказать Каданаку в его просьбе: он, как и всякий сатавк или боспорец, может оставаться в Скифии сколько пожелает.

  Прощаясь во дворе перед главным входом с садившимся в кибитку Деметрием, Левкон вручил ему продиктованное полчаса назад, перед завтраком, Симаху в присутствии Палака, Иненсимея и Главка письмо Перисаду и Герее. В это же время Палак, задержав на минуту отправлявшегося с Деметрием в Пантикапей выслушать мирную клятву Перисада Главка в "тронной" зале, наказывал ему соблазнить талантом золота если не саму Герею, то басилевса.

  - Думаю, ради того, чтоб вернуть себе такую уйму золота, Перисад велит отвезти Герею за Бик даже против её воли! Хе-хе-хе! - пьяно осклабился Палак. Иненсимей и Главк с готовностью гоготнули в ответ.

  Три дня спустя гонец примчал от Главка письмо, после прочтения которого Симахом Палак с огорчением понял, что его надеждам заполучить Герею сбыться, увы, не суждено. Что ж, оставалось только, на радость матушке и жёнам, дождаться выигранный в честном споре талант золота.

  Ещё через три дня Главк сообщил, что золото родичами Левкона собрано, но по их настоянию обмен должен произойти на границе.

  Новость о том, что Палак позвал боспорского царевича вечером на прощальный пир, застала царевну Сенамотис в покоях старшей палаковой жены Маргианы, где она, как обычно, коротала время в компании своих четырёх невесток за пряжей, вышиванием и досужей женской болтовнёй. Услыхав принесенную женой Иненсимея Меспидой новость, Сенамотис выронила из рук клубок, побелела как снег, затем, не дослушав Меспиду, вышла во внутренний двор и бросилась на мужскую половину.

  - Это правда? Ты отпускаешь Левкона? - спросила она с порога, застав с братом одного Симаха, которого можно не стесняться.

  - Да сестрёнка. Главк сообщает, что его жена раздобыла золото.

  - Но ты же обещал его мне!

  - Я ничего тебе не обещал! Если бы Левкон попал ко мне в плен, клянусь мечом Ария, я подарил бы его тебе. Но он приехал сюда по своей собственной воле, как мой гость. Так что ничего не поделаешь, сестрица: я не могу его женить на тебе насильно.

  - Не отпускай его, - в голосе Сенамотис задрожали слёзы.

  - Хорошо. Принеси мне завтра к утру талант золота и забирай его. А сейчас ступай, пока я не рассердился!

  Сенамотис резко, словно от удара, развернулась и, низко опустив голову, едва сдерживая рвавшиеся из горла рыдания, пошатываясь, точно пьяная, направилась к двери в тяжкой обиде на брата.

  - Мало ей своих жеребцов, так ещё и боспорского подавай! - услышала она вдогонку из-за полога сердитый голос Палака.