Утром Левкон и Каданак, заночевавшие после вечерней попойки во дворце, позавтракали вместе с Палаком, Иненсимеем, Дионисием, Симахом и сыном Иненсимея Тапсаком. Направившись после распития прощальной чаши шумной гурьбой к выходу из дворца, они увидели царицу Опию в тёмных вдовьих одеждах. Сложив руки на животе, она стояла в окружении служанок посреди зала, около ещё не успевшего остыть за ночь очага. Приблизившись, Левкон, склонив голову в вежливом поклоне, поблагодарил с мягкой улыбкой матушку-царицу за гостеприимство, от души пожелав, чтобы все беды и невзгоды обходили её дом, её детей и внуков стороной. В ответ Опия, без тени улыбки на всё ещё молодом и привлекательном лице, назвала Левкона хорошим человеком и пожелала ему лёгкого пути домой.
Напротив входа, перед ступенями слуги держали под уздцы четырёх коней, покрытых радующими глаз яркими узорами и длинной золотой бахромой чепраками. Серая в мелкую крапинку кобыла, сбруя которой вся была обшита рельефными золотыми бляшками, была прощальным подарком Палака Левкону. Мышастый в серебряной сбруе мерин - дар царя родовитому скептуху сатавков Каданаку. На гнедую кобылу и буланого мерина умостились Дионисий и Тапсак, которым Палак поручил проводить царевича Левкона до границы и проследить, чтобы там всё прошло без обмана.
Выезжая со двора, Левкон оглянулся на всё ещё стоявших между грифонами у входа Палака, Иненсимея, Симаха и загораживавшего за их спинами дверной проём богатыря бунчужного, на сей раз, правда, без бунчука. Невольно скользнув взглядом вверх по дворцовому фасаду, Левкон увидел между арками второго этажа два десятка молодых миловидных женских лиц, белевших под высокими, расшитыми золотом, жемчугами и самоцветами убрусами, отороченными пушистым мехом круглыми и остроконечными шапками и скрывающими волосы разноцветными головными накидками. То любопытные, как сороки, жёны Палака и Иненсимея со своими служанками прибежали поглядеть с дворцовой галереи на отъезд красивого боспорского царевича. В одной из женщин, с синей конусовидной шапки которой свисал на левое плечо огненно-рыжий лисий хвост, Левкон безошибочно угадал царевну Сенамотис и, улыбнувшись, помахал ей прощально рукой. Ни внизу, ни вверху в ответ никто не шелохнулся.
За Золотыми воротами царской крепости к Левкону и его спутникам присоединились три сотни конных сайев. Около сотни местных эллинов во главе с Посидеем ждали боспорского царевича на ступенях храма. Спешившись возле жертвенника Зевсу и отдав повод оставшемуся в седле Каданаку, Левкон обнялся с Посидеем, приветно помахал рукой приветствовавшим его эллинам и вошёл вместе с Посидеем и Дионисием в храм. Помолившись о благополучном возвращении домой, Левкон принёс жертвы владыке Зевсу, Аполлону, Афине, Гераклу и Ахиллу, тепло попрощался с Посидеем и главами эллинских семейств, после чего молодцевато запрыгнул на спину дарёной царской кобылы и, помахав всем с улыбкой рукой, пустил её рысцой к Восточным воротам.
За городской стеной, у выезда на большак, царевича ждала на конях сотня каданаковых сатавков, среди которых растворились и восемь левконовых соматофилаков. Здесь Левкон и Дионисий опять спешились, на сей раз вместе с Каданаком. Войдя в сложенную из неотесанных камней низкую ограду, они оставили на земле у четырёхгранного, высотой в рост человека, столпа, заканчивающегося грубо сработанной короткошеей головой в башлыке с крылышками, традиционные подношения для Гермеса (в отличие от Зевса-Папая, Аполлона-Гойтосира, Геракла-Таргитая и Ахилла-Ария, почитание этого эллинского бога не получило среди скифов широкого распространения, за исключением, разве что, водящих торговые караваны в эллинские города купцов).
Вновь оказавшись в седле, Левкон, прижмурясь, глянул на поднявшееся над сине-зелёными неподвижными волнами Таврских гор золотое солнце и, с трудом удержавшись от желания кинуть рвавшую нетерпеливо удила кобылу с места в галоп, проехал полторы сотни шагов вдоль густо обсевшего южную крепостную стену чёрного вороньего войска сдержанной рысцой. Лишь оказавшись за Пасиаком, бросив прощальный взгляд на угнездившийся над скалистым речным обрывом царский город скифов, Левкон и его спутники пустили коней намётом, спеша поспеть до захода обленившегося к зиме Гелиоса к реке Бик.
От Траканы, где взмыленным коням и проголодавшимся всадникам был дан получасовой роздых, на одолженных у здешнего вождя свежих конях умчался к границе десяток сатавков - разведать, где боспорцы с выкупом за Левкона и предупредить о скором приезде царевича.
Когда через два с половиной часа четыре сотни скифов выехали к Бику из огненной пелены полыхавшего в полнеба у них за спиной заката, на другом берегу их уже ждали, выстроившись развёрнутым конным строем с копьями в руках по обе стороны дороги, три сотни боспорских воинов в охваченных багровым закатным заревом доспехах. В их предводителе, с заметным издалека красным султаном над шеломом, восседавшем чуть впереди на вороном белолобом коне, Левкон сразу узнал Лесподия: кто ж, кроме него, мог приехать вызволять Левкона?!
По примеру боспорцев, Дионисий, Тапсак, Каданак и Левкон остановили коней шагов за десять от русла реки. После взаимных приветствий Дионисий спросил о своём брате Главке. Сидевший на красном коне по правую руку Лесподия гиппарх Горгипп ответил, что Главк остался в Пантикапее ждать возвращения царевича Левкона и мирной клятвы басилевса Перисада. Дионисий удовлетворённо кивнул и обсудил с Лесподием процедуру обмена.
Сперва Дионисий в сопровождении четвёрки слуг переехал на правый берег и проехал сквозь раздавшийся в стороны конный строй к открытому задку стоявшей чуть дальше на дороге кибитки. Сидевший в кибитке Хрисалиск, ответив на почтительное приветствие старшего сына Посидея, откинул крышку стоявшего возле заднего борта сундука, достал оттуда весы и медную гирю весом в одну мину. Дионисий положил на другую чашу весов свою гирю, поданную ему одним из слуг. Убедившись, что их меры верны, "продавец" и "покупатель" приступили к взвешиванию наполнявших одно из отделений сундука золотых монет, браслетов, колец, рельефных бляшек, фигурок зверей, богов и людей. Меньше чем за полчаса содержимое хрисалискова сундука переместилось в две прочные кожаные сумы, которые Дионисий подвязал к торокам у холки своей кобылы. К тому времени солнце как раз закатилось, и начали сгущаться сумерки.
Попрощавшись с Хрисалиском, Дионисий развернул коня и, отъехав от кибитки, остановился рядом с Лесподием и Горгиппом.
- Всё в порядке, золото у меня! - негромко оповестил он через реку Тапсака.
Как и было оговорено, царевич Левкон, тронув скификами круглые кобыльи бока, неторопливым шагом переехал один на боспорский берег. Восемь его соматофилаков и Каданак с сатавками остались пока на месте. Подождав, пока Левкон вырвется из крепких объятий, в которые его заключили с широкими улыбками на лицах Лесподий и Горгипп, Дионисий дружески попрощался с царевичем, пожал протянутую ему руку и так же не спеша переехал с четырьмя своими охранниками и талантом золота в тороках на скифский берег. Оглянувшись через левое плечо, Дионисий прокричал стоявшим недвижимо лицом к реке боспорцам прощальное: "Радуйтесь!" и огрел кобылу плетью по гладкому крупу. В следующий миг три сотни сайев, развернув коней, вихрем умчались от реки вдогон за угасавшим за холмами закатом.
Подъехав уже в густой темноте к развилке, Лесподий предложил Левкону переночевать в Феодосии. Левкон, однако, отказался, смягчив огорчивший номарха отказ дружеским похлопыванием по плечу и улыбкой. С трудом поборов желание скакать, несмотря на холод и тьму, дальше на восток, Левкон решил переночевать на постоялом дворе Дамона, чтобы завтра с рассветом, не тратя времени на лишние переезды, умчать с Каданаком и Горгиппом к Длинной стене и Пантикапею.
Расставив вокруг постоялого двора конные сторожевые посты, Лесподий тоже остался ночевать вместе с тестем у радостно суетившегося, стараясь угодить дорогим гостям, Дамона. Ужиная в небольшом андроне дамонова дома в компании Хрисалиска, Лесподия, Горгиппа, Каданака, гекатонтархов Никия и Аристона и самого хозяина, Левкон прежде всего поинтересовался, благополучно ли вернулись домой восточнобоспорские гоплиты и пантикапейские корабли. Затем по просьбе Лесподия он рассказал о своём житье в гостях у царя Палака и Посидея. Хотя, к сожалению, новый царь, как это принято у молодых, очевидно, удалил от дел старика Посидея, окружив себя льстивыми молодыми советниками, Левкон выразил уверенность, что полученный урок запомнится скифам надолго, и воевать с Боспором Палак больше не рискнёт, чему более всех обрадовался Дамон.
