Направляясь в гинекей, они договорились ничего не говорить Элевсине о грозящей её отцу опасности. Герея пояснила дочери, что жертвует драгоценности на восстановление пострадавшей от скифского вторжения Феодосии. Девочка, любившая родной город матери и в особенности усадьбу своего деда с её великолепным парком, без сожаления отдала все свои сокровища на благое дело.
С языка покрасневшего как маков цвет Делиада в эту минуту едва не сорвалось в порыве стыда и раскаяния признание о тайнике с похищенными у Полимеда драгоценностями. Уже раскрыв рот, он в последний момент устыдился, что Герея и Элевсина будут считать его вором, и решил, что будет лучше, если он скажет об этом деду наедине, взяв с него клятву, что эта постыдная тайна останется между ними.
Велев дочери причесаться и одеться, Герея повела отца и племянника в трапезную, высказав по пути пришедшую ей в голову мысль продать большую часть рабов из Старого дворца и принадлежащей им с Левконом на берегу Меотиды огромной усадьбы. Хрисалиск не советовал этого делать, поскольку сейчас не сезон, и за рабов много не выручишь. Он пообещал через день-другой привезти недостающую сумму из-за Пролива.
Наскоро перекусив в компании озабоченной Гереи и радостной Элевсины, Хрисалиск и Делиад отправились в Новый дворец. На коротком пути туда, покосившись на присоединившегося к ним на выходе хрисалискового раба Беота, Делиад решил, что момент для признания ещё не настал, лучше он сделает это на обратном пути.
Прежде чем подняться к Аполлонию и басилевсу, Хрисалиск зашёл с Делиадом к Гиликниду и попросил, чтобы Делиад с двумя десятками своих воинов до возвращения царевича Левкона взял на себя охрану Старого дворца и Гереи с Элевсиной. Гиликнид, уже знавший от Аполлония и Фагиса о пленении Левкона в Неаполе, сказал, что Делиад, если нужно, может взять для охраны жены и дочери царевича Левкона хоть всю свою сотню.
Герея после ухода отца и племянника решила обойти вместе с дочерью с подношениями и молитвами все имеющиеся на Акрополе жертвенники и храмы.
Прежде всего, она оставила дары в виде хлеба и вина на алтаре перед статуей Зевса, сидевшего на троне с молниями в одной руке и орлом в другой, в полукруглой нефритовой нише напротив входа в андрон, а так же бросила несколько кусочков хлеба и плеснула молока и вина в очаг на кухне для покровительницы дома Гестии.
Закутавшись с головой в длинные тёмные накидки, Герея и Элевсина вышли из кухни в маленький ухоженный сад, разбитый вместо внутреннего двора между возвышающимся на два этажа с западной стороны старинным дворцом, пристроенным много позже перпендикулярно к нему с южной стороны двухэтажным гинекеем, высокой каменной стеной на востоке и священной оливковой рощей Аполлона Врача на севере. Вместе с четырьмя рабынями (одной из них была чёрная служанка Элевсины), нёсшими за ними корзинки с дарами, двумя рабами и Арсаменом, они направились по усыпанной золотисто-розовым песком дорожке, ограждённой по грудь с обеих сторон ровно обстриженной зелёной стеной кустарника, к выкрашенной в неприметный тёмно-зелёный цвет маленькой калитке, скрытой в густой листве деревьев и кустов, растущих вдоль отделяющей дворцовый садик от священной рощи Аполлона высокой каменной ограды. Отыскав в висевшей на поясе связке нужный ключ, Арсамен выпустил царевен с их небольшой свитой из сада во владения Аполлона, сам же, повинуясь неохотно приказанию Гереи, заперев за ними калитку, вернулся во дворец.
Явившиеся в это утро на Акрополь со своими дарами и просьбами к богам горожане, увидя прекрасную жену и дочь царевича Левкона, тотчас забыли о своих обетах и заботах и, словно зачарованные, молча последовали за царевнами, радуясь выпавшей им нежданно-негаданно удаче. К счастью, вскоре из Нижней крепости подоспел Делиад с двумя десятками соматофилаков в полном вооружении, оградивших царевен от увеличивавшейся с каждой минутой толпы восхищённых зевак. Когда около полудня царевны, опустошив корзины с дарами, возвращались домой, их сопровождало не меньше полутора сотен мужчин. Это навело Герею на некую мысль. Отослав Элевсину с рабынями в гинекей, она уединилась со встретившим их у входа Арсаменом возле охранявшего андрон и дворец с пучком позолоченных молний Зевса и сделала распоряжения насчёт завтрашнего дня.
После того как уехавший за Пролив Хрисалиск не вернулся до захода солнца, у обосновавшегося с двадцатью соматофилаками в Старом дворце Делиада отлегло от сердца, и мысли его обрели иное направление. Он решил, что сознается, что это он завладел предназначенными мёртвому скифскому царю сокровищами (разумеется, в одиночку - Ламаха он ни в коем разе не выдаст!), лишь в крайнем случае, - если деду не удастся раздобыть необходимый для выкупа Левкона талант золота. Но ведь ему наверняка удастся! Кто же из боспорских богачей откажется помочь вызволить Левкона? А значит, и необходимость в его золоте и его признании отпадёт. И ему самому, и особенно бедолаге Ламаху было бы очень обидно потерять это золото после стольких усилий. Ведь если эта золотая посуда всё равно окажется у скифов, тогда получится, что вся эта война была зря?
Утром, как только стража открыла ворота Акрополя, Арсамен вручил одному из делиадовых воинов письмо с печатью царевны Гереи и попросил как можно скорее доставить его управляющему левконовой усадьбы у Железной горы. Хотя Делиад ещё почивал в одной из комнат верхнего этажа, воин посчитал за счастье и великую честь услужить царевне Герее. Проводив его до царской конюшни, Арсамен вышел из крепости и поспешил в пританей.
Зайдя в комнату глашатаев, он сказал их начальнику, что царевна Герея желает сделать объявление для жителей Пантикапея. Через минуту пятеро из десяти столичных глашатаев, получив от Арсамена по листку папируса с текстом объявления и по диоболу вознаграждения, разошлись от пританея во все стороны, звучными, как медные трубы, голосами оповещая жителей столицы, что сегодня в полдень на агоре будет выставлен на продажу великолепный вороной жеребец пяти лет, прославленной бактрийской породы, принадлежащий царевичу Левкону, а также отборные и хорошо вышколенные рабы и рабыни из дворца и загородной усадьбы Левкона, которые продаются царевной Герей, чтобы собрать деньги на выкуп её мужа Левкона, коварно захваченного скифским царём Палаком. Последняя фраза разнесенного глашатаями по всему городу объявления гласила, что царевна Герея будет лично присутствовать на торгах.
Нужно ли говорить, что выслушав объявление, чуть ли не все пантикапейские мужчины, бросив все свои дела, поспешили на агору. Задолго до полудня агора, всякая торговля на которой в этот день, словно в праздник, была прекращена, оказалась битком набита богатыми покупателями, желавшими посостязаться в щедрости на глазах у Гереи ради благого дела, и жадными до зрелищ бедняками, жаждавшими поглазеть хоть издали на божественно прекрасную супругу царевича Левкона и заодно выяснить, кто из богачей окажется щедрее. Именно на такой эффект и рассчитывала Герея.
Из трёх десятков домашних рабов Герея вместе с Арсаменом отобрала для продажи семнадцать - девять рабов и восемь рабынь. Из четырёх десятков находившихся в левконовой усадьбе рабов она велела пригнать к полудню на агору тридцать пять, - благо, все работы в полях, садах и виноградниках к тому времени были закончены.
Незадолго до полудня, одетая в чёрное траурное платье и окантованную узким серебряным узором фиолетовую головную накидку, Герея появилась в сопровождении дочери в андроне, где её с растущим нетерпением дожидался Делиад. Украшений на ней, как всегда, было немного: оправленные в серебро висячие жемчужные серьги в ушах, тонкая золотая цепочка на будто выточенной из розового мрамора шее, на которой висела скрытая под накидкой на высокой груди ониксовая гемма с парными профилями царевича Левкона и её самой десятилетней давности - подарок Левкона, с которым она никогда не расставалась, да по золотому перстню на средних пальцах рук (на правой - с профилем мужа на голубом сердолике, на левой - с бирюзовым портретом дочери в анфас). Опершись на руку племянника, она вышла из дворца и забралась в ждавшие у входа широкие носилки с длинными позолоченными ручками, украшенными на концах пышногривыми львиными головами, с четырьмя львиными лапами под днищем. Резные позолоченные стойки в руку толщиной и в два локтя высотой, с которых глядели на все четыре стороны, хищно разинув острые клювы и раскинув в стороны крылья, четыре золотых орла, поддерживали тёмно-красную, расшитую золотыми листьями и цветами замшевую крышу и свисавшие с неё по сторонам тяжёлые пологи из того же материала. Заботливо укутав ноги тётушки в серебристые соболиные меха, Делиад скомандовал выступать.
