Голая Мелиада, сидевшая, раздвинув ноги, на краю широкого пышного ложа, предстала перед его затуманенным взором в виде подвешенной на крюк белой свиной туши. Он не заметил, как рабыни стянули с него колпак, одежду и башмаки и подтолкнули голого к хозяйке. Сделав несколько нетвёрдых шагов, он запнулся и рухнул коленями на разостланную перед ложем полосатую тигриную шкуру, ткнувшись лицом в круглый и мягкий, как подушка, женский живот. Расплывшись в довольной улыбке, Мелиада шире развела ноги, обхватила его затылок и тонкую шею руками и крепко прижала его пухлые упругие губы к скрытой в густых тёмных зарослях огромной розовой раковине.

  - Ну же, малыш, смелее! Разожги во мне огонь своими горячими поцелуями...

  Однако продолжения не последовало: губы, язык и руки юного скифа оставались неподвижны, словно одеревенели от страха. Может он ещё ни разу не имел дела с женщинами?

  Сжав ладонями его виски, Мелиада отвела назад его голову и с удивлением увидела, что глаза его закрыты. Ей показалось, что он не дышит. Она испуганно убрала руки, и юный скиф безжизненно завалился на правый бок у её ног.

  - Он что, умер?! - вскрикнула с выражением ужаса на лице Мелиада.

  Не успевшая покинуть спальню хозяйки Гела мигом вернулась от двери, опустилась возле лежащего на полу юноши на колени, опрокинула его на спину и припала ухом к дравшимся на его левой груди длиннохвостым петухам.

  - Живой! Сердце бьётся, - радостно сообщила она через несколько секунд.

  - Слава богам! Я, наверное, ненароком потревожила его рану, - сказала, успокаиваясь, Мелиада.

  После того как попытки Гелы привести скифа в чувство лёгкими пощёчинами, щипками и брызгами воды не увенчались успехом, Мелиада приказала одеть его, вынести в соседнюю комнату и позвать Исарха.

  Присев у лежащего на ковре посреди комнаты бесчувственного тела, Исарх пощупал на его запястье пульс, после чего заглянув в спальню, объявил лежащей под пуховым одеялом Мелиаде, что у скифа глубокий обморок, будить его бесполезно и вредно для его здоровья - сон для него сейчас лучшее лекарство.

  - Ну хорошо. Пусть его унесут, - приказала Мелиада.

  Двое из четырёх пребывавших в переднем покое носильщиков, ухватив по указке Гелы скифа за тощие руки и ноги, с лёгкостью понесли его вслед за освещавшим путь врачом. Во дворе они наткнулись на делавшего вечерний обход перед сном Пакора и направились вместе с ним к рабским спальням.

  Отодвинув широкий засов, Пакор открыл обитую медью дверь, из-за которой вырвался наружу густой храп десятка рабов (рабы спали по десять человек в двух расположенных между бальнеумом и нужником небольших спальнях). Исарх вошёл с поднятым над головой в вытянутой руке светильником в узкую продолговатую конуру, с крошечным оконцем над дверью, в которой дрыхли рядком головами к левой стене на покрытом пахучей камкой и рогожами цементном полу рабы. Следом за ним носильщики внесли Савмака и положили по указке Пакора на свободное место у самой двери, где на протёртой до дыр, заскорузлой от грязи рогоже ещё не разгладилась вмятина от увезенного утром вместе с Вороном в Пантикапей Ашвина.

  8

  Остановив кибитку на развилке трёх дорог, Хрисалиск узнал от выбежавшего с постоялого двора Дамона, что этой ночью у него останавливался сам казначей Деметрий, которому басилевс доверил отвезти в Неаполь обещанное Палаку золото и серебро, но около получаса назад он с тремя сотнями охранников сатавков поехал дальше. Посланная гекатонтархом Аристоном по просьбе Хрисалиска завернуть Деметрия назад погоня успехом не увенчалась: тот уже успел укатить далеко за Бик. Хрисалиску ничего не оставалось, как скакать на передохнувших конях галопом по той же дороге в противоположную сторону, размышляя под дробный топот копыт, свист кнута и храп уткнувшегося в обитый войлоком борт кибитки Фагиса, как скажется приезд Деметрия в Неаполь на аппетитах Палака.

  Домчав часов за пять до Длинной стены, Хрисалиск и его спутники заехали в лагерь конницы, чтобы перекусить и запрячь в хрисалискову кибитку свежих лошадей.

  После того, как несколькими днями ранее левконов гонец Бласт привёз долгожданную радостную весть, что Палак вернулся в Неаполь и распустил своё войско, архистратег Молобар отправил пеших ополченцев по домам и сам вернулся в Пантикапей. Охранять Длинную стену осталась меотская конница во главе с Горгиппом, да подошедшая через день от Ближней стены с косметом Метродором тысяча пеших эфебов. Остались у ворот Длинной стены и все метательные машины со своей обслугой.

  Узнав о коварном пленении царевича Левкона Палаком, Горгипп приказал одному из меотских гекатонтархов сопроводить со своими всадниками в столицу кибитку Хрисалиска, а в освободившиеся комнаты поместить левконовых соматофилаков, собиравшихся утром скакать назад Феодосию.

  У хрисалисковой кибитки тем часом столпились десятки знатных меотов, разглядывая алчно горящими глазами привязанного к её задку вороного красавца жеребца. Оглаживая его исполосованный рубцами круп, они удивлялись, что за варвары над ним измывались? На посыпавшиеся со всех сторон просьбы продать коня, Хрисалиск отвечал, что жеребец будет продан за золото на аукционе в Пантикапее, постольку ему нужно как можно скорее собрать выкуп за царевича Левкона. Горгипп передал с Делиадом записку для Молобара, в которой просил тестя непременно купить вороного бактрийского жеребца.

  После получасового обеда и отдыха, усердно нахлёстываемая с облучка Ашвином четвёрка лошадей умчала кибитку Хрисалиска, сопровождаемую сотней меотских всадников (не столько для охраны, в которой тут за Длинной стеной не было необходимости, как для почёта и уважения тестю царевича Левкона и отцу царевны Гереи), дальше на восток. Короткий зимний день близился к концу, и Хрисалиск торопился добраться до Пантикапея до того как стража закроет ворота.

  Выспавшийся и отдохнувший Фагис оставшуюся часть пути проделал верхом на коне вместе с Делиадом и его соматофилаками. Полтора часа спустя кибитка остановилась на опоясывающей верхнюю пантикапейскую террасу узкой улочке, возле калитки принадлежащего Лесподию и Мелиаде дома.

  Громко окликнув привратника, Делиад спрыгнул с коня, передав повод ближайшему воину. Узнав голос хозяина, старик поспешил открыть калитку, выбежал на улицу и застыл с изумлённо раззявленным ртом, увидев вылезающего с передка кибитки Хрисалиска. Сопровождавший в дороге Хрисалиска раб Беот, после того, как помог хозяину сойти на землю и подал ему посох, достал из кибитки тяжёлый дорожный сундук и понёс его в дом.

  Передав вожжи и кнут перебравшемуся с седла на облучок соматофилаку, Ашвин по приказу Хрисалиска отвязал от задка кибитки Ворона и попробовал завести его через калитку и узкий тёмный коридор во двор, но жеребец вдруг заартачился. Вскипевший Делиад хотел подсобить ему плетью, но Хрисалиск остановил его занесенную руку и велел привязать жеребца сзади к делиадовой кобыле. Ашвин потянул через порог кобылу, а вслед за ней под одобрительные возгласы соматофилаков зашёл на чужой двор и жеребец.

  Отослав своих воинов вместе с дедовой кибиткой в царскую конюшню, Делиад вошёл вслед за Хрисалиском и Фагисом в окружённый навесом и строениями тесный дворик, в который выбежали встречать хозяев все его застигнутые врасплох и слегка напуганные обитатели. Хрисалиск тотчас послал одного из рабов узнать, дома ли царский логограф Аполлоний и может ли он его сегодня принять.

  Минут через пять (дом Аполлония находился неподалёку на том же северо-восточном склоне) раб прибежал назад с вестью, что логограф уже дома и будет рад принять Хрисалиска в любое удобное для него время.

  Оставив усталого с дороги Делиада дома отдыхать, Хрисалиск с Фагисом и Беотом, захватившим с собой незажжённый факел (солнце уже зашло за Акрополь, но было ещё светло), отправился в гости к Аполлонию.

  Логограф басилевса Перисада встретил отца царевны Гереи во дворе своего дома, в нескольких шагах от входного коридора. Почтенные старцы, раскинув радостно руки, обнялись и расцеловались, как старые добрые друзья, нечаянно встретившиеся после долгой разлуки.