Мелиада очень любила слушать запутанные любовные истории. По заказу Хрисалиска навклеры привозили из Эллады все книжные новинки подобного рода в стихах и прозе. Пока служанки колдовали перед огромным настенным зеркалом над её лицом и причёской, обученная грамоте рабыня с красивым голосом читала очередной душещипательный роман.

  В тёплое время года Мелиада проводила большую часть дня в великолепном саду, разбитом на дне балки за гинекеем. В дождливые дни и зимой она почти безвылазно сидела в своих нагретых жаровнями комнатах, в окружении сонма рабынь и мальчиков-рабов (она любила и баловала детей, по большей части, появлявшихся во дворце стараниями её мужа, а в последние годы и сына) и беседовала с навещавшими её время от времени женами богатых горожан, удостоенными если не чести, то привилегии входить в избранный круг её подруг. Отобедав с Мелиадой и пересказав ей все городские новости и сплетни, подруги отправлялись домой, а Мелиада по давней привычке предавалась целительному послеобеденному сну.

  Пробудившись, Мелиада первым делом спросила явившихся на её зов рабынь, вернулся ли Лесподий и есть ли какие-нибудь новости о Хрисалиске и Делиаде. Получив на первый вопрос утвердительный, а на второй отрицательный ответ, Мелиада тяжко вздохнула. Бойкая зеленоглазая рабыня Гела поспешила доложить, что новый раб отмыт в ванной и ждёт в комнате носильщиков дальнейших приказаний.

  - Ну как он тебе? - поинтересовалась Мелиада.

  - Настоящий красавчик! - Гела постаралась придать голосу как можно больше восхищения. - По-моему, никакая хозяйка не отказалась бы иметь у себя такого раба.

  - Масатида же отказалась.

  - Уверена, что всему виной ревность её мужа.

  - Ты думаешь?

  - Конечно!

  За разговорами хлопотавшие вокруг хозяйки рабыни натянули ей на ноги меховые полусапожки, помогли встать, накинули на плечи тёплую вязаную шаль. Приковыляв к стене, она открыла ставню единственного в спальне квадратного, в два локтя шириной окна.

  - Ого, как уже темно! И ветер какой холодный! - Мелиада поспешила затворить окно, за которым мрачно шумели раскачиваемые налетавшим с залива ветром тёмные кроны деревьев. - Каково сейчас моему бедному мальчику верхом на коне посреди голой степи!

  - Ваш батюшка и господин Делиад уже давно в Пантикапее, - заверила уверенным тоном Гела.

  - Ты полагаешь? Дай-то бог... Ну ладно, пойдём, прогуляемся перед ужином...

  Как только дверная завеса опустилась за спиной Савмака, четверо сидевших под окном рабов равнодушно-пренебрежительно отвернулись от новенького, вернувшись к прерванному занятию. Чтобы скоротать медленно тянувшееся в ожидании, когда их услуги понадобятся хозяйке время, они играли в "жребий". Эта незамысловатая игра была хорошо знакома Савмаку: ею частенько забавлялись и скифские дети, парни и девушки. Заключалась она в том, что один из игроков, спрятав руки за спину, зажимал в кулаке былинки, соломинки или тонкие палочки по числу играющих, одна из которых была короче остальных. В зависимости от оговоренных перед игрой условий, победителем либо проигравшим считался тот, кто вытягивал "жребий" - короткую палочку.

  Поглядев с тоской на видневшийся в открытом окне, между двух тёмно-зелёных лапчатых пихт, кусок зубчатой крепостной стены в конце сада, за которой глухо шумело море (там - отсюда казалось, рукой подать, была воля), Савмак опустился на пол слева от двери, спиной к жёлтой стене. Поджав под себя голые ноги, он стал наблюдать за игрой, вспоминая, как ещё недавно парни и девушки из Таваны и Хабей, съехавшись под вечер в оговоренном месте, вот так же играли на поцелуи. Парни по очереди зажимали в кулаке былинки, а девчата, волнуясь, тянули, и та, которой посчастливилось вытянуть жребий, покраснев до корней волос, целовала парня под шутки и задорный смех друзей и подружек. Затем игроки менялись местами: уже девушки, трепеща, держали в кулачке былинки, а парни тянули, и счастливчик целовал взасос избранницу, а окружающие хором громко считали, как долго продлится поцелуй, определяя таким способом, насколько любы друг другу целующиеся по воле Аргимпасы пары. Савмаку вспомнилось, как ревновал во время этих забав свою Мирсину Фарзой, и как оба светились от счастья, когда после многих попыток жребий Аргимпасы сводил, наконец, их в пару. Сейчас, наверное, в доме вождя Госона вовсю идут приготовления к их свадьбе...

  Рабы под окном играли на щелбаны. Тот, кто вытягивал короткую палочку, подставлял лоб трём остальным. Минут через пять, один из них, выглядевший постарше остальных (на вид им было лет по 20-25), спросил на понятном каждому скифу сарматском наречии молчаливого новичка, как его зовут, какого он роду-племени и сколько ему лет. Савмак неохотно ответил, но от предложения сыграть с ними отказался и, смежив устало веки, предался мечтам о побеге и возвращении домой на захваченном боспорском коне ("Как там мой Ворон? Всё ещё тоскует по мне, или уже начал забывать?"), с трофейным оружием и висящей на конской шее головой боспорского пограничного стража.

  Когда за окном и в комнате сделалось совсем темно и холодно, один из рабов закрыл ставни, все четверо растянулись на разостланных в дальних от входа углах дерюжных половиках и скоро захрапели.

  После того как Мелиада, закутавшись в тёплые меха, отправилась с освещающими путь рабынями на прогулку по галереям верхнего яруса (врач Исарх настаивал и убеждал, что для здоровья полезно подышать перед сном свежим воздухом, совершив хотя бы один круг), одна из служанок разбудила носильщиков и велела отнести из комнат госпожи на кухню остывшие жаровни. Одну из жаровен доверили новичку-скифу.

  В трапезной возле поварни уже собрались все дворцовые рабы, вернувшиеся с различных работ. Было их около двадцати, не считая детей и подростков. Кормили рабов у Хрисалиска дважды в день - утром и вечером (так было далеко не везде: многие хозяева, экономя, считали, что двуногие скоты вполне обойдутся и одноразовой кормёжкой); рабыни, которых в доме было, опять же не считая малолеток, около двух десятков, как и положено, ели после мужчин.

  Под надзором Пакора и двух угрюмых надсмотрщиков, тесно сидевшие по обе стороны длинного стола рабы молча старательно опустошали свои миски с горячей рыбной похлёбкой, заедая её тонкой ячменной лепёшкой и небольшой луковицей. Многие с любопытством поглядывали на хлипкого новичка-скифа, которому этой ночью предстояло нелёгкое испытание в спальне хозяйки.

  Тем временем кухонные рабыни внесли на медных тарелях глиняные скифосы с разбавленным на две трети холодной водой вином и, проходя за спинами заканчивавших ужинать рабов, ставили их на стол. Врач Исарх, явившийся вслед за ними из поварни и вставший у дверей рядом с Пакором, следил, чтобы медноволосая Томея ничего не перепутала и поставила перед новичком скифом именно тот канфар с отбитой ручкой, что он приказал. Жадно осушив одним духом свои кружки (только скиф, как видно, ещё не привыкший пить эту разбавленную кислым вином водицу, пил медленно, брезгливо скривившись, как бы через силу заставляя себя глотать это пойло; поставленный им на стол недопитый кубок тотчас опрокинул в рот его проворный сосед), рабы разом встали по команде Пакора и потянулись к выходу, освобождая место за столом ждавшим во дворе своей очереди рабыням. Один из носильщиков схватил за плечо направившегося вслед за остальными Савмака и потянул его к дверям на поварню.

  Пока надсмотрщики уводили рабов через освещённый четырьмя факелами и вынырнувшей из облака ущербной луной двор в их спальни, носильщики и Савмак понесли на вытянутых перед собою руках наполненные горячими углями жаровни обратно в покои Мелиады. На лестнице Савмак почувствовал сильную усталость и знакомую слабость во всём теле. Голова, руки и ноги будто налились свинцом, веки начали слипаться, каждый шаг давался со всё большим трудом. Он едва донёс потяжелевшую жаровню до спальни.