Когда до всадника оставалось шагов десять, рабы свернули с носилками в боковую улицу, избавив Савмака от дальнейших мучительных колебаний. Скоро носильщики принесли хозяйку к охраняемому двумя каменными львами, скрытому за четырьмя толстыми колоннами входу в большой дом, протянувшийся от подножья внутренней крепости до крутого склона вытянутой к морю горки, застроенной вверху домами, за которыми виднелся зубчатый верх наружной стены. Разглядывая вместе с Фарзоем город с окрестных высот, Савмак хорошо запомнил этот выделявшийся величиною и белыми колоннами дом, с тянувшимся позади него до самой приморской стены зелёным садом. Где ты теперь, друг Фарзой? Жив ли?

  За то недолгое время, пока носилки плыли на плечах покорных, как волы, рабов от перекрёстка к дому с колоннами, в голове Савмака успел родиться новый план. Если Ахемен не посмеялся над ним и новая хозяйка и вправду призовёт его ночью в свою опочивальню, он задушит её, найдёт какую-нибудь верёвку, тихонько проберётся в сад, спустится со стены к морю и к утру, по краю покрывающего окрестные склоны леса, выберется в степь.

  - Госпожа Масатида, жена навклера Лимнея, к госпоже Мелиаде! - громко объявил по-прежнему шедший с Савмаком сзади Ахемен показавшемуся между колоннами привратнику.

  - Проходите, госпожа ждёт, - пригласил, делая с поклоном широкий жест рукой в сторону распахнутых в глубине за колоннами дверей, стороживший вход в хрисалисково жилище вместе с сидящими в углах на цепи двумя здоровенными чёрными псами пожилой, но вполне ещё крепкий раб.

  Лимнеевы рабы пронесли госпожу между колонн под высоким арочным сводом пропилона на передний двор и плавно поставили носилки короткими тонкими ножками на каменные плиты возле фонтана.

  Как только Масатида выбралась с помощью служанки из носилок, епископ Пакор, приветствовавший её у решётчатых внутренних ворот, приказал стоявшей у фонтана рабыне проводить гостью к хозяйке. Поклонившись и сделав пригласительный жест, рабыня повела Масатиду и её служанку через большой задний двор в покои Мелиады. Ахемен, Савмак и четверо носильщиков, присев на мраморный бортик фонтана, остались ждать возле носилок.

  Войдя в роскошный, обогреваемый тремя раскалёнными жаровнями будуар Мелиады, Масатида со счастливой улыбкой на рубиновых устах поспешила к поднявшей грузное тело с кушетки супруге Лесподия. Выказав взаимную радость встрече, женщины обнялись и обменялись поцелуями в щёки как давние подруги. Мелиада похвалила неувядаемую красоту, изысканный наряд и прекрасные украшения своей гостьи. На ней самой в этот раз почти не было украшений: только оправленные в серебро янтарные серьги, лежащая на мясистых белых грудях голубая лазуритовая гемма с профилем сына на обвивающей пухлую шею золотой цепочке, да по паре перстней с разноцветными камнями на каждой руке. Круглые, заплывшие жиром щёки Мелиады были густо припудрены, а глаза красны от пролитых сегодня обильно слёз.

  Велев подать гостье кресло, Мелиада тяжело плюхнулась массивным рыхлым телом обратно на стоявшую слева у стены кушетку и послала двух из четырёх пребывавших в её комнате рабынь на поварню за угощением. Две оставшиеся рабыни поместили между хозяйкой и усевшейся в кресло напротив неё гостьи продолговатый столик с украшенной причудливым природным узором яшмовой столешницей и, чтобы не мешать завязавшейся между матронами беседе, но быть готовыми по первому зову к услугам, бесшумно отступили по устилавшему пол мягкому ковру к двери.

  Мелиада испытывала не меньшую потребность высказаться, чем Масатида узнать подробности о попавшем в нежданную беду из-за коварства скифского царя царевича Левкона, к которому она, как и все в Феодосии, относилась с нескрываемым обожанием. Но прежде Мелиада поделилась терзавшими её страхами об уехавших утром в Пантикапей отце и сыне. От тревожных переживаний она выплакала себе все глаза, у неё даже голова разболелась, пожаловалась гостье, утирая тотчас набежавшую слезу, Мелиада. Конечно, там в Пантикапее им будет куда безопаснее, чем здесь, но ведь туда ещё надо добраться! Что, если в степи на них напали скифы? При одной мысли об этом у нее замирает от ужаса сердце!

  Масатида старалась, как могла, подбодрить и успокоить страдалицу, напомнив ей о восстановившемся между Боспором и Скифией мире.

  - Мир! Что мир?! Разве можно верить клятвам варвара?! - воскликнула, утирая краем накидки неудержимо катившиеся слёзы, Мелиада. - Я успокоюсь, лишь когда узнаю, что Делиад и Хрисалиск благополучно доехали до Длинной стены... А мир не помешал Палаку потребовать от Левкона продать ему Герею за талант золота!

  - Какой ужас! - воскликнула Масатида, взметнув изумлённо тонкие чёрные дуги бровей и схватившись ладонями за щёки, словно не веря своим ушам.

  - А когда Левкон отказался, варвар потребовал талант золота уже с него, вдобавок к тому золоту и серебру, что он уже получил с Феодосии и должен получить с Перисада. Мне пришлось отдать на выкуп Левкона все свои золотые украшения, представляешь!

  - Ах, какой ужас! - потрясённо качала головой, закатив глаза к потолку, Милиноя.

  - И то, это не покрыло и четверти от необходимого. Отец уехал с Делиадом в Пантикапей, чтобы помочь Герее собрать недостающую сумму. О, мой милый мальчик! Когда я теперь снова тебя увижу?! - простонала с надрывом несчастная мать, заламывая руки, и из уголков её глаз скатились к губам по проложенным в слое пудры на круглых щеках бороздам две крупные слезы. - А как подумаю, что мои прекрасные украшения напялят на себя степные дикарки, так прямо сердце готово разорваться от обиды...

  В эту минуту вернулись с кухни рабыни, неся на вытянутых руках большие медные тарели, уставленные разнообразными кушаньями и напитками: Мелиада с детских лет была большая любительница вкусно поесть! Отдавая должное талантам хрисалисковой поварихи и разбавленному на две трети тёплой водой сладкому лесбосскому вину с имбирем, женщины продолжили разговор за трапезой, под конец которой обе заметно опьянели.

  - Ну так что же, милая, можно мне взглянуть на твоего раба? - спросила Мелиада, после того как все прочие темы разговора были исчерпаны, а желудки насытились.

  - Ах, моя дорогая Мелиада! После того, как я узнала, что ты пожертвовала все свои драгоценности для спасения несчастного Левкона, у меня просто язык не поворачивается предлагать тебе какого-то раба, хотя лечение его раны обошлось нам не дешево.

  - Пустяки! Серебра-то у меня достаточно, - махнув рукой, поспешила развеять сомнения засмущавшейся гостьи Мелиада. - Так он был ранен?

  - Да, он получил удар по голове во время того ужасного сражения на городских улицах и, попав к нам в плен, три дня пролежал без сознания. Но теперь с ним всё в порядке, осталась лишь небольшая ссадина на темени, которая станет незаметна, как только отрастут волосы.

  - Что ж, посмотрим...

  Мелиада отправила одну из своих рабынь на Малый двор с приказом Пакору привести сюда молодого скифа, а другую послала за Исархом.

  Через пару минут Пакор ввёл в будуар Мелиады смущённого скифского юношу, властно сжимая левой рукой его худощавое плечо. Сорвав с его головы колпак, он вытолкнул его на середину комнаты и, заложив большие пальцы рук за висящий свободно на брюхе поверх длиннополого коричневого хитона белый кожаный пояс, остался стоять у двери. Блюда с остатками еды были к этому времени убраны, а столик возвращён на прежнее место у стены правее кушетки.

  Велев ждавшему в центре комнаты повелений Исарху осмотреть рану, Мелиада устремила внимательный оценивающий взгляд на лицо юного варвара. На его недавно обритой лекарем голове только-только начала отрастать светлая щетина, но высокий прямой лоб, серповидные светлые брови, тонкий с небольшой горбинкой у переносицы нос, овальные небесно-голубые глаза, небольшой, округлый, покрытый первым светлым пушком подбородок, плавные, как у девушки, изгибы скул, а главное - его пухлые ярко-розовые чувственные губы с первого же взгляда зажгли в сердце Мелиады искру желания.