7

  Полоска неба между волнистым степным горизонтом за рекой Бик и нижним краем неподвижно висевших над ним длинных слоистых облаков разгоралась бледно-розовым светом, будто отблеск рассыпанных за холмами горячих углей, когда десяток скифов, мчавших во весь дух по большой дороге с тёмной закатной стороны на шумно втягивающих воздух, покрытых в паху хлопьями мыла конях, подлетел к рассекающей степь пограничной реке и остановился у самой воды, будто наткнулся на невидимую стену. 26-летний боспорский соматофилак Фагис, ни одеждой, ни оружием, ни скуластым узким лицом с длинными пушистыми усами и волнистой бородкой цвета льняной соломы не отличавшийся от сопровождавших его марепсемисовых скифов (за что и был выбран Левконом из девяти оставшихся у него телохранителей для этой рискованной миссии), перекинулся на спину заводного коня, отдав повод заморенного долгой скачкой основного коня ближайшему скифу. Оглянувшись на порозовевшие в утренних лучах лица своих провожатых, Фагис поблагодарил их на хорошем скифском языке за помощь, пожелал лёгкого обратного пути и, стеганув без замаха плетью коня, в два прыжка перескочил на боспорский берег. Продолжая нещадно охаживать купленного втридорога у скифов мерина по тощим розовым бокам, он скоро свернул с наезженной дороги и погнал бешеным скоком напрямки к загораживавшей встающее из залива солнце Столовой горе.

  Через час Фагис, вытянувшись перед Лесподием и Хрисалиском за закрытой от чужих любопытных ушей дверью хрисалискова кабинета, докладывал о неожиданно осложнившемся положении царевича Левкона в скифском Неаполе.

  - Царевич просит номарха Лесподия, - передавал Фагис затверженные на память слова Левкона, - незамедлительно выехать в Пантикапей, сообщить басилевсу и его советникам о возникших у него затруднениях, помочь царевне Герее собрать выкуп, а главное - ни в коем случае и ни под каким предлогом не выпускать ни её, ни царевну Элевсину за пределы Акрополя, даже если посланец Палака будет угрожать заточением или смертью царевича Левкона. Царевич велел передать слово в слово, что потерять Герею для него гораздо хуже смерти, - подчеркнул напоследок левконов посланец.

  - Ну говорил же я ему - не надо отпускать братьев царя! - воскликнул с отчаянием Лесподий. - Так нет, доверился слову варвара! А теперь жизнь Левкона в руках Палака. Эх!

  Выяснив, что гонец передал всё, что ему было велено, Хрисалиск открыл дверь, и велел одному из рабов, ждавших в андроне приказаний, отвести воина в трапезную.

  Лесподий, выйдя следом, приказал Пакору распорядиться насчёт завтрака и послать за Никием.

  - Погоди, номарх, - коснувшись плеча, остановил его Хрисалиск. - Тебе ехать нельзя. В этот опасный час Феодосия не должна остаться без военачальника. Поеду я... И к тому же мне гораздо проще будет найти в столице талант золота, чем тебе.

  - Хорошо, отец, поезжай ты, - согласился Лесподий с доводами тестя после секундных раздумий. - Прошу только, будь твёрд, если Герея захочет поехать в Скифию спасать мужа: она и его не спасёт, и себя погубит. Попроси Гиликнида, чтобы соматофилаки не выпускали её из Акрополя, как велит Левкон.

  - На этот счёт не беспокойся: моя дочь не достанется грязному варвару, - твёрдо пообещал Хрисалиск. - А Левкона мы выкупим - скифы слишком любят золото.

  В доме поднялась предотъездная суета.

  Спустившийся к завтраку Делиад, узнав в чём дело, сказал отцу, что будет сопровождать со своим десятком деда в Пантикапей: ему давно пора вернуться в свою сотню. Лесподий не возражал, велел только не забыть перед отъездом попрощаться с матерью.

  После недавних трат в окованном бронзой дубовом сундуке, стоявшем в спальне Хрисалиска, практически не осталось золотых монет - только серебро и медь. Зато изрядно золотых безделушек скопилось в ларцах и шкатулках Мелиады, напомнил тестю Лесподий, и предложил забрать их ради спасения Левкона.

  Хрисалиск отправился один к старшей дочери. Поднятая в столь непривычно ранний час с постели Мелиада, встревожено выслушав отца, безропотно предъявила все свои сокровища. Оставив ей с десяток самых красивых, усыпанных драгоценными камнями украшений, Хрисалиск ссыпал в принесенную кожаную суму золотых браслетов, колец, перстней, серьг, монист весом примерно в пятую часть таланта, пообещав следившей за его руками страдальческим, затуманенным слезами взглядом дочери, что позже она сможет купить себе новые украшения - ещё лучше этих. Узнав, что Делиад уезжает в Пантикапей вместе с дедом, Мелиада, утерев повисшую на реснице тяжёлую каплю, поспешила вслед за отцом в трапезную, изменив в это утро ленивой привычке завтракать в постели.

  Когда минут через двадцать Хрисалиск, Лесподий, Делиад и Мелиада, в сопровождении сонма слуг, проследовали из трапезной к выходу, подошедшая рабыня передала Делиаду просьбу декеарха Ламаха заглянуть к нему. Делиад, за сборами в дорогу совсем позабывший о своём искалеченном декеархе, вырвавшись из нежных материнских объятий, поспешил в его комнату.

  Он застал Ламаха сидящим на кровати с опущенными на пол ногами, одна их которых по-прежнему была туго забинтована от ступни до колена. Узнав от принесшей ему завтрак рабыни о предстоящем отъезде Хрисалиска и Делиада в Пантикапей, он попросил вошедшего в доспехах и оружии гекатонтарха взять его с собой. Явившийся со двора на зов Делиада Исарх не советовал этого делать - сломанная кость только-только начала срастаться, и больная нога ещё месяц должна пребывать в покое.

  Дружески похлопав Ламаха по прикрытому шерстяной туникой плечу, Делиад сказал с улыбкой, что тому нечего делать со сломанной ногой в Пантикапее и велел ему оставаться здесь, в тепле и уюте, на попечении Исарха и заботливых рабынь, пока его кости не срастутся как следует.

   - Ведь хромым среди соматофилаков басилевса не место. Ха-ха-ха! - пошутил, покидая комнату, Делиад.

  Наскоро расцеловавшись между колонн с не удержавшейся таки от слёз перед новой долгой разлукой матерью, Делиад ловко вскочил на подведенного конюхом к ступеням коня и, огрев его плетью, не оглядываясь погнал во главе десятка ждавших его напротив входа на одолженных номархом конях соматофилаков вдогон за катившей к перекрёстку дедовой колымагой, к задку которой был привязан "пленный" скифский вороной жеребец. Хрисалиск с согласия Лесподия решил продать непокорного жеребца в Пантикапее, где за него можно выручить от знатоков и ценителей лошадей хорошие деньги. Править своей кибиткой, запряженной двумя парами сильных тёмно-гнедых лошадей, Хрисалиск доверил новому скифскому слуге Ашвину.

  Гекатонтарх ждавших на конях на первом перекрёстке левконовых соматофилаков Аристон, которому Лесподий приказал сопровождать кибитку Хрисалиска в Пантикапей, высказал номарху единодушную просьбу своих воинов дозволить им вернуться от Длинной стены обратно в Феодосию: в час, когда царевич Левкон попал в Скифии в беду, они хотят оставаться как можно ближе к скифской границе. Лесподий, весьма довольный такой преданностью царевичу Левкону его телохранителей, охотно внёс соответствующую поправку в свой первоначальный приказ.

  Фагиса, всю минувшую ночь проведшего в седле, Хрисалиск пригласил в свою кибитку, где тот сможет отоспаться; в отличие от своих товарищей, он поедет с Хрисалиском в столицу, чтобы лично доложить там о ситуации с Левконом.

  Сделав обязательную остановку возле гермы у Больших ворот, где Хрисалиск, Делиад и Аристон оставили подношения богу дорог, попросив у него благополучного пути, отряд порысил к Северным воротам, оттесняя на обочины попадавшиеся на дороге повозки, пеших и верховых клерухов. Узнав у ответственного за оборону Северной стены космета Мосхиона, что от посланных к Бику дозоров никаких тревожных сигналов не поступало, Лесподий пожелал тестю и сыну доброго пути и, поднявшись с Мосхионом и Никием на башню, не отрывал глаз от удалявшейся стремительным галопом вдоль залива кавалькады, пока последние всадники не скрылись за гребнем возвышенности.