Левкон спросил, где его одежда. Молча поставив светильник на пол у двери (в левой боковой стене была ещё одна завешанная кожаным пологом дверь), слуга вышел и тотчас вернулся с выстиранными, вычищенными и высушенными за ночь левконовыми одеждами и скификами. Быстро одевшись, Левкон попросил проводить его в отхожее место.

  Подняв светильник, слуга вывел царевича через переднюю комнату в узкий коридор. Вход в покои, где ночевал Левкон, оказался почти напротив уходившей на второй этаж каменной лестницы, в пяти шагах от освещённой висячим светильником невысокой одностворчатой резной двери, которой заканчивался коридор. Выйдя наружу, заспанный слуга, поёжившись от холода, указал гостю на расположенный шагах в двадцати, наискосок от бокового входа, продолговатый дощатый нужник. Чтобы ополоснуть руки и умыться после нужника, слуга повёл боспорского царевича мимо тянувшихся несколькими рядами вдоль бокового фасада дворца одноэтажных строений к расположенной за дворцом поварне. Из четырёх низких кирпичных труб над двускатной красночерепичной крышей поварни валили густые клубы сизого дыма: дворцовые повара уже вовсю занимались утренней готовкой.

  Зачерпнув деревянным ковшом из стоявшего возле входа в поварню с тыльной стороны, напротив банного шатра огромного медного чана, провожатый щедро полил подставленные Левконом ладони, после чего Левкон с удовольствием напился вкусной холодной колодезной воды. Утираясь полотняным рушником, поданным ему выбежавшей на зов его слуги из поварни миловидной улыбчивой служанкой, царевич увидел вошедших с противоположной стороны на узкий, длинный двор поварни трёх соматофилаков. Вспомнив, что он так и не удосужился вчера поинтересоваться, где и как устроились его воины, царевич устыдился своей забывчивости. Вернув с улыбкой расшитый зелёными травами и красными конями рушник не сводившей с него смелых любопытных глаз служанке, Левкон двинулся навстречу соматофилакам.

  Радостно приветствовав царевича, они доложили, что вчера их накормили, напоили и уложили спать на покрытом соломой и овчинами полу в комнате для слуг по ту сторону дворца. Левкон сказал, что позже зайдёт поглядеть, как они устроились, и предупредил самого молодого из соматофилаков, что б был готов к отъезду назад в Феодосию с письмом к Лесподию.

  Обойдя со своим провожатым дворец с другой стороны, Левкон вошёл в западное крыло. Выяснив у слуги, что царский логограф Симах всегда встаёт вместе с солнцем, Левкон заглянул к нему и, обменявшись дружескими улыбками и эллинскими приветствиями, попросил клочок папируса, перо и чернильницу. Черкнув пару слов для Лесподия прямо на его рабочем столе, Левкон запечатал свёрнутое в трубочку и обвязанное с помощью Симаха прочным золотым шнурком письмо восковой печатью и сунул его за отворот кафтана.

  Симах, которому Левкон не препятствовал прочесть из-за плеча его послание, предупредил, что стража не выпустит никого из боспорцев из Неаполя без дозволения царя, а Палак сегодня проснётся, должно быть, не раньше полудня. Левкон сказал, что хотел бы, пока царь отдыхает, осмотреть Неаполь и сделать пожертвования здешним богам. Симах ответил, что внутри городских стен царевич и его воины вольны ходить, где хотят - разумеется, кроме женской половины дворца, добавил он с улыбкой и посоветовал сперва дождаться завтрака.

  По здешнему обычаю знатные обитатели дворца посылали на поварню слуг или служанок, и те приносили им еду и напитки прямо в комнаты. Так же поступил и Левкон. (Сами слуги и охраняющие царский город воины кормились по очереди в примыкающей к поварне с западной стороны большой трапезной, заставленной длинными столами и скамьями; женщины ели последними, доедая то, что оставалось после мужчин).

  Минут через пять его второй его скифский слуга, сменивший ушедшего завтракать первого, раздвинул пошире дверной полог и впустил в комнату, где лежал на софе у стены, заложив руки за голову и уставясь в потолок, царевич Левкон, красивую молодую женщину в богатом, красочно расшитом наряде, нёсшую на вытянутых перед колышущейся в широком вырезе сарафана белой грудью руках большую овальную золотую тарель, сплошь заставленную мисками и вазами с едой, кувшинами и кубками. Живо переменив лежачее положение на сидячее, Левкон изумлённо скользнул взглядом от обшитых золотом и самоцветами зелёных сапожек до прикрытого висячими жемчужными нитями чела вплывшей лебедем в его комнату красавицы. Волосы её были скрыты под шлемовидным бело-золотым убрусом и ниспадающей с него на плечи и спину тонкой голубой накидкой, но озарённое мягкой полуулыбкой прелестное лицо скифянки показалось ему странно знакомым. Ещё более знаком был тонкий аромат, долетевший до его ноздрей вместе с аппетитными запахами свежеиспеченного хлеба и жареного мяса, когда она, близко наклонясь к нему лицом и ещё больше открыв взору соблазнительную грудь, поставила свою ношу на низкий обеденный столик у его ложа. Именно этот волшебный аромат роз - любимого цветка его жены Гереи - уловил он, проснувшись полчаса назад в тёмной комнате на противоположной стороне дворца. Неужели, одурманенный конопляным дымом, он провёл ночь в объятиях этой скифянки, думая, что ласкает Герею?

  - Хайре, царевич Левкон! - приветствовала она его по-эллински с едва заметным приятным, мягким акцентом, медленно распрямившись и не отрывая от его озадаченного лица лукаво поблескивающих тёмно-серых глаз. - Не узнаёшь меня?.. Я - Сенамотис.

  Левкон тотчас вспомнил юную скифскую царевну, жившую недолгое время под одной крышей с ним и Гереей в Старом дворце в Пантикапее после гибели своего мужа царевича Гераклида, пока её не вернули отцу - скифскому царю Скилуру. Герея, помнится, поддразнивая его, не раз говорила со смехом, что юная дикарка влюблена в него, как собачонка, хотя он тогда, как, впрочем, и сейчас, никого из женщин, кроме своей прекрасной богини, не замечал.

  - Ах, да! Сенамотис... Ты тогда была совсем девчонка. Сколько же лет прошло?

  - Двенадцать. Теперь мне двадцать шесть. На восемь меньше, чем твоей жене. Я могу нарожать ещё много крепких сыновей и красивых дочерей.

  - Да... Прошу, позавтракай со мной... как когда-то. Эй, подай царевне кресло! - приказал он стоявшему у двери слуге.

  - Как поживает твоя жена Герея? - спросила царевна, усаживаясь напротив Левкона в спешно придвинутое слугой к столику кресло. - Говорят, она всё так же прекрасна, как и двенадцать лет назад?

  - По крайней мере, в моих глазах она не изменилась.

  - И груди её до сих пор не обвисли, а на лице не появилось ни одной самой маленькой морщинки, хотя ей уже далеко за тридцать?

  - Нет, - отвечал Левкон, вгрызаясь в жареную заячью ногу.

  - В таком случае твоя жена - чародейка!

  - Ты знаешь, я и сам так думаю.

  - Вот почему ты не замечаешь других женщин: она околдовала тебя!

  - Наверняка! Я не сомневаюсь, что в юности она заключила тайный союз с Афродитой, - произнёс Левкон серьёзным тоном. - Но расскажи-ка лучше о себе. У тебя есть муж, дети?

  - Нет.

  - Что так? Разве мало было охочих жениться на такой красавице, да к тому же дочери царя?

  - Дочь царя скифов не пойдёт за кого попало.

  Сенамотис выразительно поглядела на Левкона. Тот смущённо опустил глаза.

  - Что в этих кувшинах?

  - Козье и коровье молоко.

  - О, хорошо! Налей-ка мне козьего... Но что же ты сама не ешь? Ну-ка давай, помогай мне! Я один со всем этим не справлюсь.

  Узнав, что после завтрака Левкон собирается осмотреть скифскую столицу, Сенамотис стала навязываться ему в провожатые, но он решительно этому воспротивился, поскольку не хотел давать повода для ревности своей жене, разгуливая на глазах у своих телохранителей вдвоём с красивой скифской царевной.

  - Что тебе за дело, ревнует тебя жена или нет? - воскликнула в ответ на его оправдания не привыкшая к отказам царевна. - Неужели ты думаешь, что если ты избегаешь других женщин, то и твоя распрекрасная Герея в разлуке с тобой ведёт себя так же?! - В голосе Сенамотис явственно слышались женская обида и злость. - Тогда ты плохо знаешь женщин! Если ты не держишь жену взаперти под охраной надёжных евнухов, как тот же Палак, то можешь даже не сомневаться, что она давно нашла твоему фаллосу замену и, полагаю, что не одну!