- О! А этот ещё тёплый! - воскликнул удивлённо один из рабов, ухватившись за щиколотку юного скифа с залитой кровью головой. - Похоже, что ещё живой.

  Надсмотрщик Ахемен, доверенный раб навклера Лимнея, подопечный которого не смог скрыть удивления, обнаружив среди холодных трупов ещё тёплое тело, наклонившись, положил ладонь на раскинувшего крылья орла, вонзившего длинные острые когти в спину спасающегося бегством зайца на левой голени скифского юноши. Подобные изображения настоящих и сказочных животных, вытатуированные синим на белой коже, покрывали и вторую голень, а также оба плеча и грудь юноши. Такие же "картины" - у кого больше, у кого меньше - имелись на телах у всех варваров, веривших, что этим они предохраняют себя от злых духов и чар.

  - А ну послушай, бьётся ли сердце? - приказал Ахемен вопросительно глядевшему на него, сидя на корточках с другой стороны рабу. Тот поспешно припал ухом к двум сошедшимся в жестокой драке над левым соском скифа петухам.

  - Кажись, бьётся.

  - Живуч, собака! А ну-ка переверни его!

  Раб перевернул юношу на живот. Волосы на его затылке слиплись от крови, медленно сочившейся из раны на темени, вся шея и спина были покрыты коркой запёкшейся крови.

  - Ладно, грузите его сверху на телегу, - велел Ахемен двум ждавшим его решения на корточках рабам, убедившись, что кроме разбитой головы, на остальном теле юного скифа нет ни царапины.

  Взяв отчаянно цеплявшегося за жизнь юношу за руки и ноги, рабы вынесли его на центральную улицу, где стояли в два ряда четыре десятка открытых повозок, на которые подгоняемые грозными окриками надсмотрщиков рабы закидывали обчищенные и раздетые донага окоченевшие трупы неудачливых завоевателей. По указке шедшего следом Ахемена лимнеевы рабы аккуратно положили раненого скифа на задок телеги, загруженной выше бортов окровавленными телами его соплеменников.

  После того как все трупы и обрубки тел были погружены, надзиравший за этой работой гекатонтарх Агафон дал команду трогать. Возницы закричали на коней, защёлкали кнутами, и вереница телег, грохоча железными ободами по каменной вымостке, потащилась по центральной улице к агоре. Не доехав квартал, передний возчик свернул вправо, направив обоз в объезд толпившихся вокруг пританея вооруженных горожан, с всё возрастающим нетерпением ждавших результатов подсчёта добытых сегодня трофеев.

  - Ну что, не сдох ещё? - спросил шествовавший сбоку, похлопывая согнутой вдвое плетью себя по колену, Ахемен шедших позади телеги рабов, когда обоз с мертвецами завернул неподалёку от дома Лимнея из проулка на центральную поперечную улицу.

  - Нет ещё! Пока живой! - ответил один из рабов, дотронувшись до груди никак не желавшего умирать юноши.

  Ахемен велел двум рабам снять раненого скифа с тащившейся медленным шагом к портовым воротам телеги и занести его в дом хозяина. Если скиф умрёт, то рабы отнесут его на мол и сбросят в залив. А если выживет, хозяин получит задаром молодого крепкого раба, а Ахемен - пару драхм в награду. А ежели вдруг окажется, что этот юнец не простой воин, а из знатных, размечтался Ахемен, то хозяин возьмёт за него хороший выкуп и, конечно, не забудет воздать должное своему верному слуге.

  Навклер Лимней вернулся вечером домой с агоры в приподнятом настроении. Во-первых, феодосийцев сменили на городской стене прибывшие сегодня с царевичем Левконом восточнобоспорские гоплиты, а граждане Феодосии были распущены номархом Лесподием по домам. Во-вторых, Лимней, как командир сотни, получил при разделе сегодняшних трофеев неплохой прибыток в 40 драхм (столько же досталось врачам; номарх Лесподий получил сто драхм, лохаги Фадий, Мосхион и Никий - по 60, пентаконтархи - по 30, декеархи - по 20, простые воины - по 15; семьям погибших воинов выплатили по полсотни драхм).

  Встретившая Лимнея в андроне нежным поцелуем супруга Масатида, выслушав его взволнованный рассказ о сегодняшних событиях, сообщила ему о раненом скифском юноше. Когда рабы по приказу Ахемена внесли его едва живого в дом, Масатида велела рабыням отогреть и отмыть его в чане с горячей водой, после чего его занесли, как и прежде в бессознательном состоянии, в спальню рабов и закутали в старый паллий. Лимней похвалил стоявшего тут же в ожидании приказаний Ахемена за сообразительность и отправился вместе с женой взглянуть на своего нового раба.

  - Увидав его татуировки, я сразу подумал, что этот скиф может оказаться не из простых, и с его родни можно будет взять хороший выкуп, - торопливо пояснял семенивший со светильником вполоборота к хозяину в нескольких шагах впереди Ахемен.

  - Не думаю, что сыновья знатных скифов сражались в первых рядах, - возразил Лимней.

  Тем не менее, удостоверившись, что руки-ноги у пленника целы и на теле, кроме незначительных ссадин, нет никаких повреждений, он послал Ахемена за жившим через два квартала врачом Гиероном, к услугам которого обычно прибегали Лимней и его супруга в случае необходимости.

  На изрезанном глубокими морщинами узком лице Гиерона, явившегося вскоре с 17-летним сыном, которого он помалу обучал своему прибыльному ремеслу, залегла вокруг глаз тёмными тенями усталость - у него сегодня был трудный день. Первым делом он ощупал разбитый при неудачном падении (как пояснил Лимней) затылок раба, убедившись, что череп не раздроблен. Затем нащупал слабо пульсирующую на запястье жилку и послушал едва бьющееся в груди сердце. Перевернув вместе с сыном Диогеном по-прежнему пребывавшего без сознания и почти не дышавшего раба на живот, Гиерон обрил ему пропитанные сочившейся из раны на темени кровью волосы, обмыл открывшуюся взору огромную багровую шишку тёплым красным вином, обмазал её пропитанным мёдом воском и обмотал всю верхнюю половину головы тонкими белыми льняными полосками.

  - Он выживет? - поинтересовался наблюдавший за слаженной работой отца и сына из дверного проёма Лимней.

  - Это одним лишь мойрам известно, - ответил, закрывая свой медицинский сундучок, Гиерон. - Череп у него вроде цел, но уже начинается горячка. Если рана не загноится, то, может, и выкарапкается: организм у него молодой, все органы пока ещё здоровы. Давайте ему побольше пить красного вина, разбавленного на две трети тёплой водой и держите в тепле.

  Взяв с навклера за труды триобол, Гиерон пообещал прислать завтра Диогена, который поменяет повязку и поглядит, что происходит с раной. На вопрос провожавшего его к выходу из дома Лимнея, долго ли он ещё будет без сознания, Гиерон ответил, что при ушибах головы случается по-всякому: бывает, что больные приходят в себя от громких звуков или резких неприятных запахов, например, мочи, кала или жжёных перьев, а бывает - лежат, ни на что не реагируя, многие дни и даже месяцы. Одни, очнувшись, полностью или частично теряют память, не узнают ни жену, ни детей, а иные так и умирают в беспамятстве. Но большинство, милостью богов, раньше или позже придя в себя, полностью выздоравливают, обнадёжил навклера, прощаясь с ним во дворе возле жертвенника Зевсу, служитель Асклепия.

  Глядя в неподвижные, уставившиеся в тёмный от грязи потолок, широко распахнутые глаза Савмака, Октамасад будто прирос к порогу. Первой его мыслью было, что Савмак мёртв.

  - Он что... умер? - выдавил из себя осипшим голосом Октамасад, с трудом проглотив сдавивший горло ком.

  - Живой... дышит, - ответил бодрым голосом Ахемен, коснувшись ладонью едва заметно вздымавшейся груди пленника.

  - Это тот, кого ты ищешь? - спросил Лимней, внимательно наблюдавший сбоку за выражением лица скифского скептуха.

  В мгновенье ока сообразив, что если он признается, что это сын вождя, то грек затребует огромный выкуп, Октамасад, повернув к нему лицо, энергично замотал головой:

  - Н-нет, - Октамасад опять перевёл испуганный взгляд на неживое лицо Савмака. - А сам он... что говорит?

  - Пока ничего. После своего ранения он ещё не приходил в себя, - честно признался Лимней. В голосе его было заметно разочарование: если бы этот юноша был сыном вождя, его брата, скифский скептух, конечно, реагировал бы по-другому.