Первую короткую остановку сделали возле Ситархи, где с царём попрощался здешний вождь Агафирс и вожди восьми северных племён, спешивших увести свои истомившиеся в долгом походе дружины по кратчайшему пути вдоль Гнилых озёр к Тафру. Сопровождать царя в Неаполь они послали старших сыновей или младших братьев - забрать свою долю после дележа боспорского выкупа. Здесь же у Ситархи войско нагнали Марепсемис с Эминаком, весьма довольные проведённым в Феодосии временем, где их, как самых дорогих гостей, поили, кормили до отвала и ублажали до изнеможения красивые рабыни Лесподия и Хрисалиска.

  Заняв свои места рядом с братьями Палаком и Лигдамисом и боспорским царевичем Левконом в голове похудевшего на девять племён войска, Марепсемис и Эминак пустились скорым галопом дальше. Минут через сорок, когда впереди проступила сквозь дождевое марево на высоком приречном холме столица траспиев Тракана, и Палак, давая роздых взмыленным, забрызганным по брюхо жёлтой липкой грязью коням, перешёл на рысь, Марепсемис, кликнув младшего сына Фарзоя, ехавшего с братьями и бунчужным Тинкасом во втором ряду, съехал с дороги на обочину.

  Пропустив мимо себя всё войско, Марепсемис с сыном пристроился рядом с вождём напитов Скилаком, племя которого замыкало растянувшуюся на пару фарсангов походную колонну. Слева скакали по обочине десять телохранителей Марепсемиса, бывших с ним в Феодосии.

  Сняв с конской холки бурдюк с подаренным Хрисалиском на дорогу вином, к которому он, судя по мутному взгляду и раскрасневшемуся лицу, уже не раз прикладывался по пути из Феодосии, Марепсемис предложил Скилаку выпить в память о не посрамившем своего славного рода Савмаке. Бросив повод, Марепсемис вынул деревянную затычку, сделал изрядный глоток и протянул бурдюк скакавшему справа Скилаку. Но тот неожиданно выставил навстречу ладонь с растопыренными пальцами.

  - Благодарю, царевич, но за помин души Савмака я пить не буду. Его мёртвого тела я не видел. Я послал брата Октамасада поискать его в Феодосии, может он, раненый попал в плен, - пояснил свой отказ Скилак.

  - Ну так давай выпьем за то, чтобы твои надежды сбылись и твой брат нашёл твоего сына живым! - тут же предложил новый тост Марепсемис, подкрепив его парой добрых глотков, и вновь протянул успевший полегчать после отъезда из Феодосии почти на треть бурдюк вождю напитов.

  На сей раз Скилак взял бурдюк, сделал несколько глотков, заткнул висевшей на коротком кожаном ремешке затычкой и протянул обратно царевичу. Теперь уже Марепсемис сделал отрицательный жест рукой.

  - Передай его своим родичам: пусть и они выпьют за то, чтобы, милостью богов, земной путь твоего сына оборвался ещё не скоро.

  Скилак передал бурдюк царевича скакавшему справа двоюродному брату Танасаку.

  - А вот у твоего соседа Госона один из сынов таки погиб, я слыхал? - спросил Марепсемис.

  - Да. Хоть его голову так и не нашли, родные опознали его по приметам.

  - Его, кажется, Фарзоем звали? Это он был женихом твоей златокосой дочери?

  - Да.

  - Как зовут твою дочь?

  - Мирсина.

  - Сколько ей?

  - Шестнадцать.

  - В самом соку девка! Так вот новый жених твоей красавице! - Марепсемис широким жестом указал на скакавшего слева сына, для которого сватовство отца стало такой же неожиданностью, как и для Скилака. - Глянь, какой молодец! Ему тоже шестнадцать - самая пора обзаводиться первой женой! И зовут его тоже Фарзоем, так что твоей дочке даже не придётся запоминать заново имя мужа. Га-га-га!.. Ну что, сын, хочешь жениться на дочери вождя Скилака?

  - Хочу, отец! - не задумываясь, ответил юный царевич, хорошо запомнивший златокосую, синеглазую красавицу - дочь вождя напитов, подававшую вместе со своей восхитительной молодой матерью еду и питьё царевичам во время короткой остановки похоронного поезда царя Скилура месяц назад у Таваны. При мысли о том, что эта запавшая ему в душу златовласка скоро окажется, голая и послушная, как рабыня, в его постели, кровь обожгла жаром его лицо, а в тесных штанах мгновенно разбух и отвердел кожаный "рог".

  - Видишь, жених согласен. Хе-хе-хе! - пьяно хохотнул довольный отец. - Думаю, что и невеста будет только рада вместо сына вождя заполучить в мужья царевича из рода Колаксая, да ещё такого красавца!.. Я дам за твою Мирсину добрый выкуп - она того стоит! Надеюсь, она не позволяла своему прежнему жениху слишком много?

  Скилак слушал Марепсемиса молча, как и скакавшие поблизости его родичи, напряжённо ловившие сквозь глухой топот тысяч месивших грязную дорогу копыт каждое слово разговора. Конечно, Скилаку было лестно породниться со старшим братом царя, но последняя фраза Марепсемиса ножом резанула отцовское сердце. Да, он целиком доверял Мирсине, но хорошо зная, как сильно она и сын Госона любили друг друга, мог ли он быть вполне уверен, что они не стали мужем и женой ещё до свадьбы?

  - Ну так что, вождь, по рукам? - протянул Марепсемис Скилаку открытую правую ладонь, запоздало сообразив, что его язык спьяну сболтнул лишнее, о чём не следовало спрашивать при всех.

  - Что-то я не вижу на узде твоего сына волос убитого врага, - сказал, повернув лицо к Марепсемису, Скилак, не замечая его протянутой руки.

  - Ну-у, за этим дело не станет! - заверил Марепсемис, опуская руку к узде. - Конечно, жаль, что Палак так скоро побежал с Боспора, но, как только выпадет снег, я пошлю моих сыновей за Донапр. Уверен, что их кони вернутся оттуда, увешанные кожей и волосами вражеских воинов. Так, Фарзой?

  - Так, отец!

  - Ну вот когда твой сын вернётся из набега воином, тогда и вернёмся к этому разговору. Да и моя Мирсина к тому часу отгорюет по прежнему жениху, - заключил Скилак.

  - Добро! Только дай мне слово, что не выдашь её ни за кого другого.

  - Если моя Мирсина сберегла девичью честь, и если её не попросит в жёны царь Палак, она станет женой твоего сына. Да будут Табити и Аргимпаса свидетельницами моего обещания! - торжественно поклялся Скилак.

  Чем ближе к Неаполю, тем короче становилось следовавшее за царём войско: вожди траспиев, авхатов, фисамитов и других племён, обитавших в распаханной степи между Таврскими горами и правым берегом Пасиака, один за другим отъезжали со своими многотысячными дружинами от царской колонны, подобно ветвям могучего дуба, который, чем выше, тем становится тоньше и тоньше.

  Освещая кое-как дорогу в непроглядно-чёрной ночи, в одну минуту пришедшей на смену сумрачо-серому дню, шипящими под непрекращающимся дождём смоляными факелами, вместе с царём переехали раздувшийся от дождей Пасиак, грозно шумевший в узких створах плотин, только пять тысяч сайев да тысяч семь-восемь живущих на западной стороне реки палов, батов, хабов и напитов. Вожди палов и батов Агаэт и Арифарн, попрощавшись с царём и царевичами ещё на правом берегу, увели своих воинов через нижнюю плотину в Палакий и расположенный к западу от него Батадий. Сайи встали табором вокруг скалы Ария, чтобы на другой день разъехаться по своим стойбищам, разбросанным по степи в северной части Таврики и за Тафром - между лесной приморской Гилеей и пограничным с роксоланами Герром.

  Рядом с сайями поставили свои шатры напиты. Прежде, чем ехать домой, Скилак решил дождаться брата Октамасада, который так и не нагнал скифское войско по пути к Неаполю. Скилак рассчитывал, что тот прибудет к Неаполю ночью или утром. А, кроме того, Скилаку с сородичами предстояло завтра схоронить невестку Евнону, уже почти месяц дожидавшуюся мужа Ториксака в деревянной домовине в своей холодной кибитке. Госон же с хабами, освещая десятком блеклых факелов едва проглядываемую под конскими копытами дорогу, погнал измочаленных долгим, тяжелым переходом, исхудавших до костей коней дальше - к недалёким уже Хабеям.

  Не без усилий выехав на приречное плато (усталых коней пришлось как следует подбодрить плетьми, чтобы они осилили крутой и скользкий от растекавшейся под копытами жидкой глины подъём), царевичи Марепсемис, Эминак и Лигдамис попрощались с Палаком и Левконом и свернули к своим разбросанным по южной околице столицы усадьбам, в которые они перебрались с жёнами и детьми после избрания царём Палака, посчитав себя в царском дворце лишними.