Через минуту в примыкающем к усадьбе саду застучала сотня секир в руках палаковых телохранителей. К тому времени, когда подгоняемые посланцами Палака пастухи пригнали во двор усадьбы два десятка отборных быков и коней, воины сложили на пустой бахче за вырубленным под корень садом внушительных размеров кострище. Наверху кострища длиной в пятнадцать шагов, шириной в семь и высотой в рост человека постелили помост из выломанных в окрестных усадьбах воротных створок, калиток и дверей. На одном из торцов был устроен пологий выход на помост.

  Палак, сменивший боевой доспех на золотые царские одежды и священную тиару, вышел в сопровождении Иненсимея и молодых друзей из дома и неспешно прошествовал вслед за несущим бунчук Тинкасом через опустошенный сад к кострищу, вокруг которого уже толпилось в ожидании торжественной церемонии почти всё войско. Сопровождавшие войско жрецы стали подводить к царю предназначенных в жертву Папаю быков, рога которых украшали сплетённые из жёлтых осенних цветов венки. Посыпав им темя щепотками муки и соли и полив вином из золотых чаш, Палак быстро затягивал на их выях удавку, громко прося владыку Неба ниспослать ему в обмен на этот дар добрый совет. После того как жертва переставала дышать и трепыхаться, мускулистые телохранители царя подхватывали её за рога, ноги и хвост и втаскивали на кострище. Следом за быками Палак принёс точно также десяток добрых коней в жертву Арию.

  После того как всё стадо заняло место на помосте, готовое к путешествию на Небо, Палак взял из рук старшего жреца смоляной факел и пошёл вокруг кострища, поджигая уложенные внизу тонкие, смазанные жиром ветки. Сырые дрова густо дымили и долго не хотели разгораться. Но мало-помалу раздуваемый струившимся с запада от Столовой горы ветерком огонь взял верх над влагой. По всей округе разнёсся щекочущий ноздри запах палёной шерсти и жареного мяса, слышимый, наверное, и за тысячу шагов в Феодосии. Через час жертвенные кони и быки перелетели с дымом на небесное пастбище, оставив на земле среди рдеющих в золе головешек лишь обугленные кости.

  - Палак думает, что Папай надоумит его, как одолеть боспорцев, - сказал с ухмылкой Марепсемис, возвращаясь вместе с братом Эминаком и сыновьями в свою усадьбу.

  - Как когда-то научил Иданфирса победить персов! - тотчас понял, на что намекает отец, средний сын Сурнак.

  - Да. Только двадцать бычков и коней - это как-то бедновато. Иданфирс-то подарил Папаю вдесятеро больше! - напомнил с издёвкой Марепсемис, и все пятеро ехидно засмеялись.

  Но Марепсемис недооценил хитрость младшего брата. Задумав, по примеру Иданфирса, эту жертву, Палак про себя решил, что даже если, вопреки чаяниям, никто из небожителей так и не явится ему этой ночью с мудрым советом, он завтра объявит, что разговаривал во сне со Скилуром, и отец сказал ему, что доволен совершившейся местью за нанесенную ему боспорцами обиду. Это будет достойный для него выход из теперешней тупиковой ситуации...

  Когда пламя жертвенного костра стало затухать, Палак вернулся в дом и опять сменил с помощью двух молодых слуг, прислуживавших ему с детства (оба, как и писец Симах, были его незаконнорожденными братьями), золотую царскую одежду, обувь и тиару на более лёгкую и привычную домашнюю. Бережно свернув парадное царское облачение, слуги вынесли его во двор и спрятали под замок в большом, оббитом позолоченной бронзой дубовом сундуке, скрытом вместе со свёрнутым шатром и прочими царскими вещами в одной из стоявших там кибиток.

  Как всегда, куда бы ни направился царь, за ним, как табун за вожаком, всюду следовал гурт его друзей, выполнявших его поручения и развлекавших его своими разговорами. Пока царь переодевался, Дионисий, Главк и Симах о чём-то шептались у дальней стены. После того как слуга надел на царские стопы утеплённые бобровым мехом скифики и завязал над щиколотками ремешки, они, напустив на себя таинственный вид, приблизились и попросили о разговоре наедине.

  - Вы что придумали как завладеть Феодосией? - спросил полушутя Палак, немного удивлённый высказанной устами Главка просьбой, ведь обычно его друзья и советники делились своими мыслями в открытую. - Ну, пойдём...

  Позвав с собой Иненсимея, без совета с которым он не принимал важных решений, царь направился в левое крыло дома, где в одной из комнат была устроена царская спальня, освещённая через небольшое квадратное окно, открывающее вид на несуществующий теперь сад, за которым всё ещё вихрились, уплывая в сторону Феодосии, сизые дымные струи над прогоревшими остатками жертвенного костра. Несмотря на то, что ветер дул в другую сторону, в комнате стоял сильный приторный запах горелого мяса.

  - Надеюсь, Папаю и Арию придутся по вкусу мои дары, и завтра я буду знать, что мне делать дальше, - сказал Палак, устало плюхнувшись задом на расстеленную под окном поверх кипы овчин белую медвежью шкуру.

  - Садитесь, - Палак бросил с ложа вошедшим с ним в комнату советникам четыре подушки. - Ну, так что вы такое хотите мне сказать, чего не должны слышать уши остальных моих друзей?

  Вздохнув, Дионисий достал из висевшей на левом боку рядом с горитом обтянутой кожей деревянной тубы намотанный на чёрный самшитовый сердечник папирусный свиток.

  - Как хранитель царских богатств, я должен прежде всего думать о том, как их пополнить. Здесь, - Дионисий поднял свиток к правому виску, - я записал все расходы, понесенные царём за пятнадцать дней войны.

  Дионисий отмотал верхнюю часть свитка и, ещё раз грустно вздохнув, зачитал количество съеденного за это время войском скота, зерна, круп, соли, сыра, лука, чеснока, выпитого бузата, пива и вина. И это - не считая огромных затрат на угощение войска и народа в предыдущие дни!

  Дионисий смотал папирус, бросил его в свой "колчан" и вынул оттуда другой свиток, с окрашенным в золотой цвет сердечником.

  - А этот свиток предназначен для учёта захваченных на войне пленников, скота и прочей добычи. И здесь, - Дионисий раскрутил и показал царю и остальным начало свитка, - до сих пор нет ни одной записи.

  - Наша добыча лежит за стенами Феодосии, - сказал Иненсимей. - Вопрос в том, как её взять.

  Аккуратно свернув свиток, Дионисий бросил его в тубу, закрыл плотно подогнанной водонепроницаемой крышкой и застегнул продетой в кожаное ушко крошечной серебряной пантерой.

  - Есть один способ.

  - Какой? - живо спросил Палак, подавшись от стены на край ложа и впившись в Дионисия вспыхнувшими надеждой глазами.

  - Конечно, если сжечь дотла всю феодосийскую хору, как предлагает царевич Эминак, зрелище выйдет впечатляющее, - молвил задумчиво Дионисий. - Этим мы нанесём феодосийцам жестокий урон. Только ведь для нас от этого не будет ровно никакой пользы. Что наши воины подумают о своём царе, вернувшись домой с войны без всякой добычи?

  - Дионисий предлагает взять с феодосийцев выкуп за то, что мы не станем жечь их усадьбы! - выпалил Главк самую суть, не вытерпев блужданий старшего брата долгими окольными путями.

  - А-а, - разочарованно протянул Палак и опять откинулся спиной на подушки, заложил руки за голову и уставился в потолок.

  - Лучше получить хоть что-то, чем уйти ни с чем, - поспешил разъяснить свою мысль Дионисий. - Уверен, феодосийцы с тяжёлым сердцем глядели на сегодняшний пожар, и мы выбьем с них хорошую цену за то, чтобы их усадьбы, сады и виноградники не обратились в пепел!

  - Сколько, ты думаешь, они могут заплатить? - не меняя положения, поинтересовался Палак.

  - Полагаю... - Дионисий ненадолго задумался, - талант золота они дадут. Это с лихвой покроет все наши расходы.

  - Надо потребовать два, а то и все три таланта, - предложил Иненсимей. - Вдруг согласятся?

  - А ещё два-три таланта можно вытребовать с Перисада за то, что мы дадим ему мир и вернём захваченные нами земли сатавкам, - подсказал Симах.

  - Точно! - обрадовано ударил себя ладонью по согнутому колену Главк.

  - А нужно ли нам возвращать завоёванные земли? - повернув голову, усомнился Палак. - Хору феодосийцам я, так и быть, верну, а нашей границей с Боспором отныне будет Длинная стена.