Преисполненные царственного величия, братья Марепсемис и Эминак первыми въехали в почти покорённый город. За ними проехали ворота трое сыновей Марепсемиса (Скил успел птицей взлететь на спину подведенного конюхом коня), потом тысячник сайев Камбис, Скилак, Госон, и двое других вождей - фисамит Сфер и авхат Танак. Справа от ворот, между выпиравшей из стены в 7-8 шагах башней и стеной ближайшего дома были навалены горой в рост всадника с конём чёрные от смолы и дыма камни и обломки, загораживавшие прежде ворота. По приказу вождя Госона все обломки хабы и напиты складывали именно там, чтобы, не загромождать для скифской конницы и без того узкий проезд под стеной, а главное, чтобы укрывавшиеся за башней всего в каких-то 15-ти шагах от ворот греки не смогли оттуда атаковать ворота и не попытались отрезать скифов от единственного выхода из города. Феодосийцы, отступившие по приказу Лесподия от ворот за башню, разумеется, не препятствовали сооружению скифами каменной преграды, надёжно отгородившей их от нападения скифской конницы.

  Отъехав шагов на десять от ворот, царевичи и вожди принялись разглядывать перегородившее улицу двухъярусной стеной блещущих на выглянувшем к полудню солнце богатой отделкой щитов греческое войско, с торчащими над ним, будто камыш над болотом, длинными тёмными копьями.

  - Эти глупые греки даже не догадались перегородить улицы телегами, - сказал Марепсемис с презрительной ухмылкой. - Тем лучше! Копыта наших коней передавят их, как мокриц!

  Ещё ожидая перед воротами, Марепсемис объявил, что первыми греков атакуют на обеих улицах сайи. Затем в город войдут хабы, за ними - напиты, потом - авхаты. Фисамиты останутся снаружи, растянувшись вдоль всей стены, и будут следить за тем, чтобы никто из греков не выскользнул из города. Часть хабов и напитов по задумке Марепсемиса должны залезть на крыши домов, подойти по ним поближе к грекам и обрушить им на головы град копий, стрел и обломков черепицы. Среди последних, разумеется, оказались Савмак, Фарзой и их молодые товарищи, хорошо понимавшие, что если они выйдут из города за конями, то опять окажутся в последних рядах, а всем им хотелось показать себя в схватках с врагами, быть на виду, а где же их подвиги будут виднее, как не на крышах!

  Трое сыновей Марепсемиса, горевшие юношеским задором и страстно желавшие испытать себя наконец в настоящем бою лицом к лицу с врагом, показать отцу и сайям своё воинское умение, ловкость и бесстрашие, попросили отца дозволить им занять место в строю передовой сотни. Но Марепсемис не дозволил.

  - Вы - мои телохранители и должны оставаться неотлучно при мне, - объявил он строго. - Запомните: доблесть царя или вождя во время битвы не в том, чтобы первым броситься на врага, доблестно погибнуть и обезглавить своё войско, а в том, чтобы с какого-нибудь высокого места увидеть у врага слабое место, ударить по нему и одержать победу. Поэтому, мы сейчас поднимемся на стену и будем следить за боем оттуда.

  - Но ведь так мы не убьём до конца войны ни одного грека! Над нами все будут смеяться! - воскликнул огорчённо младший царевич Фарзой.

  - Об этом не тревожься, сын! После того, как сайи расчистят дорогу, у вас будет возможность поохотиться в городе на двуногую дичь. Ха-ха-ха! - пообещал с довольным смешком Марепсемис и развернул коня к выезду из города.

  Хилиарх Фадий, не утерпев, покинул доверенные ему номархом Большие ворота и лично привёл пятьсот своих воинов к месту, где разворачивались главные события. Подъехав на нервной гнедой кобыле к Лесподию, с тревогой наблюдавшему со своего белоногого вороного мерина сквозь лес копий стоявших стеной перед перекрёстком четырёх сотен гоплитов за въезжавшими в город скифами, Фадий доложил, что скифы от Больших ворот почти все ускакали сюда, так что он оставил там лишь сотню воинов Психариона, а остальных привёл сюда.

  Узнав от Лесподия, что Никий жив и защищает сейчас привратную башню, Фадий облегчённо выдохнул и предложил:

  - Номарх, не лучше ли будет перекрыть центральную улицу позади перекрёстка, а моих воинов спрятать справа и слева в боковой улице? Тогда варвары на перекрёстке окажутся у нас в клещах.

  - Именно это я и собирался сделать, - не моргнув глазом, солгал Лесподий, подивившись про себя, как это ему самому не пришла в голову столь удачная мысль, - ждал лишь подхода твоих бойцов.

  И Лесподий приказал своему заместителю завести одну сотню в боковую улицу налево, другую - направо, а с третьей отправиться на соседний перекрёсток и сделать там такое же перестроение. Две последние сотни номарх поставил в резерве на втором от Малых ворот перекрёстке - ближайшем к дому Хрисалиска, все обитатели которого, включая рабов, к этому времени по его приказу перебрались на Акрополь.

  Подъехав к подпиравшим высокую крепостную стену лестницам, Марепсемис прямо с конской спины ступил на перекладину и медленно полез наверх. По бокам бесстрашно взбирались легконогие Скил и Сурнак, готовые в случае чего подсобить отцу, а внизу лестницу крепко держали, не давая сдвинуться с места, телохранители. Эминак и Фарзой полезли по соседней лестнице, стоявшей почти вертикально в семи-восьми шагах левее. Уже на середине они обогнали грузного Марепсемиса, которому здорово мешало солидное брюхо, благополучно перемахнули через зубчатую ограду и, довольно скалясь, встретили шумно, как кузнечный мех, дышавшего Марепсемиса и двух его старших сыновей наверху.

  - Коровий зад! Легче скакать впереди войска на врага, чем лезть на эту проклятую стену! - признался вспотевший Марепсемис, оказавшись в сравнительно безопасном каменном жёлобе на гребне стены. Здесь по-прежнему находилось около сотни хабов и напитов, теснившихся поближе к башням, сторожа засевших там греков. Следом за царевичами на стену вылезли два десятка телохранителей. Остальным нечего было тут делать, и Скил крикнул им приказ оставаться с конями внизу. Остались на конях со своими воинами и вожди.

  Тем временем сайи, сотня за сотней, как вода в узкую воронку, втягивались сквозь тесные ворота в город. Оставшийся в городе тысячник Камбис, стоя с барабанщиком на углу против ворот, направлял свои сотни: две - прямо, третью - налево, на соседнюю улицу, две - прямо, третью - налево.

  - Отец, гляди - греки отступают! Испугались! - радостно вскричал Сурнак, указывая зажатой в руке плетью на перекрёсток. По мере того как конные сайи шагом продвигались вперёд, ожидая долгожданного сигнала к атаке, греческие стальные мохнатые гусеницы на обеих улицах начали опасливо пятиться назад, пока не остановились позади перекрёстков. Одновременно по крышам стоящих вдоль этих двух улиц домов к перекрёсткам продвигались несколько сотен хабов и напитов, ведя на ходу интенсивную перестрелку с засевшими на крышах по ту сторону поперечной дороги феодосийскими лучниками.

  Наблюдая со стены, как всё больше и больше его воинов накапливается на обеих улицах, как вешняя вода перед бобровой загатой, Марепсемис уже видел, как они под гром сигнального барабана, с тысячеголосым кличем: "Арий!" срывают коней в галоп, втаптывают в каменную мостовую греческие "гусеницы" и растекаются, как вода во время ливня, по всем улицам. Предвкушая долгую приятную ночь в здешнем дворце с двумя-тремя десятками отборных феодосийских красавиц, Марепсемис улыбнулся, подумав, что Палак, наверное, до сих пор, как баран, бьётся лбом в Длинную стену. Ничего, скоро скифы убедятся, какую глупость они совершили, выбрав в цари этого безмозглого щенка Палака!

  Продвигавшиеся медленным, но неудержимым селевым потоком вглубь города всадники и многие из сопровождавших их по крышам хабов и напитов принялись осыпать греков стрелами, но те тотчас прикрылись спереди и сверху панцирем из щитов, в котором скифские стрелы застревали либо отскакивали без всякого ущерба для врага. Когда передние сайи приблизились к перекрёсткам, Савмак и его товарищи заметили прятавшихся в боковых улицах греков и встревоженными криками, плохо слышимыми в отражавшемся высокими стенами домов звонком цоканье копыт и ржании коней, попытались предупредить своих об опасности.