Эпион спросил у стоявшего рядом Полистрата, кто этот могучий воин.
- Хе-хе! Не правда ли, этот богатырь сразу приковывает взгляд? Это Тинкас - старший царский бунчужный и командир ближних телохранителей царя, охраняющих его покои, любимец Скилура. Самый сильный человек в Скифии, а то и во всей Ойкумене, - не без гордости поведал Полистрат, а его молчун-сын исчерпывающе дополнил отца:
- Это наш скифский Геракл.
Многие на площади не поверили своим глазам, когда увидели "умирающего" царя Скилура, спокойно ехавшего верхом за передовым отрядом своих телохранителей. За старым царём ехали в ряд коленом к колену четверо его сыновей, за ними - многочисленная скифская знать и кибитки царских женщин. На груди и под скулами коней скифских воинов и вельмож колыхались на коротких шнурах от одного, до шести наузов, сделанных, как пояснили Эпиону, из оправленных в золотые, серебряные и позолоченные шаровидные и конусовидные зажимы ярко окрашенных волос убитых ими врагов.
В отличие от прежних царских выездов, из толпы не раздался ни один приветственный выкрик: столица молча прощалась со своим многолетним владыкой; только раздававшиеся в разных концах площади беспокойные конские всхрапы и ржание, да чавканье копыт по непросохшей грязи сопровождали проезд царя и его свиты. Когда они завернули за высокий угол посидеева дома, толпа повалила за ними к обоим городским воротам, и площадь быстро опустела.
Эпион со своим слугой и Полистратом остался на месте, наскоро попрощавшись с Полидемом и Кононом, ушедшими с толпой провожать царя за городские ворота. Когда схлынул народ, Эпион смог спокойно осмотреть статуи эллинских богов и героев - прекрасные копии прославленных скульпторов минувших веков, купленные в самих Афинах и доставленные сюда на личные (и немалые!) средства Посидея, как пояснил боспорскому коллеге почтенный Полистрат, так же, как и Посидей, ежегодно избиравшийся здешней эллинской общиной на жреческую должность. Обойдя вокруг храма, они осмотрели уже поблекшие от времени росписи на стене под портиком, изображавшие сцены эллинских мифов, связанные со здешними краями: Ахилла и Елену Прекрасную на острове Левка, Геракла, пирующего в пещере со змееногой богиней, Ифигению, убегающую с братом Орестом и Пиладом из святилища Артемиды в Таврских горах, скифов, сражающихся с амазонками, и наконец, самого Посидея, преследующего возле гористых таврских берегов на огромной остроносой триере флотилию мелких пиратских кораблей. Затем Эпион выбрал в загородке возле правой, противоположной агоре, стены храма, где под присмотром храмового раба-иеродула содержались жертвенные животные, ягнёнка пожирнее, уплатил за него Полистрату положенную цену в доход храма, и собственноручно перерезал ему горло кривым жертвенным ножом на массивном алтарном камне перед фасадом. Наполнив чашевидное углубление жертвенника дымящейся кровью, Эпион отдал жирную тушку ягнёнка Полистрату, который пообещал горячо молить Зевса-Папая о благополучном возвращении уважаемого Эпиона домой в Пантикапей. Подозвав одного из служивших при храме рабов, он велел ему отнести ягнёнка к себе домой и приказать его именем жене сына Матрии (сам Полистрат был давно вдовец) приготовить из него вкусный обед для нашего боспорского гостя, которого не преминул зазвать в свой дом под этим предлогом.
Войдя в храм, Эпион осмотрел в наосе статую Зевса, освещённую пламенем, горевшим в широкой позолоченной чаше на алтаре у её подножья. Как и стоящие снаружи статуи, это была добротно сработанная уменьшенная копия творения великого Фидия: небесный царь восседал на троне с пучком медных молний в правой руке, держа на левой ладони бронзового орла. Бросив в огонь горсть купленного здесь же конопляного семени, дурманящий дым которого, как уверял Полистрат, весьма приятен здешнему Зевсу-Папаю, Эпион попросил царя эллинских и скифских богов, чтобы его обратная дорога домой в Пантикапей была легка и благополучна. Рафаил, которому ревнивый бог его племени запрещал входить в дома чужих богов, оставался снаружи, бормоча очистительную молитву.
Поскольку обедать было ещё рано, по выходе из храма Полистрат повёл боспорского коллегу прогуляться по скифской столице. Собственно, здесь, кроме царского дворца и агоры, смотреть было особо не на что. Построенный на северном мысу высокого приречного плато, город, повторяя его форму, имел вид почти правильного треугольника. Возведённая из грубо обработанного песчаника над крутым склоном глубокой балки узкая западная стена сходилась у юго-западной башни с высокой массивной южной стеной. Поскольку только с южной стороны подступы к городу были легкодоступны, именно этой стене строители во главе с Посидеем уделили главное своё внимание. Защитить южную стену рвом не было возможности из-за твёрдой скальной породы под тонким слоем грунта, поэтому Посидей сделал эту стену очень толстой - до двадцати шагов в основании! - сложив её нижнюю часть на два человеческих роста из массивных булыжников на глиняном растворе и ещё столько же надстроив уступом сверху из кирпича. Над крутой, во многих местах отвесной кручей долины Пасиака, спускалась наискосок от юго-восточной до крайней северной башни невысокая, обмазанная растрескавшейся и облупившейся во многих местах глиной кирпичная стена, нужная скорее для того, чтобы какая-нибудь глупая скотина не свалилась с обрыва на крыши раскинувшегося внизу Нижнего города.
Проведя Эпиона и следовавшего за ним по пятам слугу сквозь теснившиеся на пустыре в восточной части города шатры и кибитки охранявших царский город сайев, Полистрат привёл их к нависающей над речным обрывом в самом высоком месте юго-восточной башне. Поднявшись к дозорному на верхнюю площадку, они минут пять любовались с головокружительной высоты на раскинувшуюся внизу живописную долину Пасиака с лабиринтом Нижнего города у подножья скал, изогнутыми зеркалами прудов, пасущимися на том берегу разноцветными стадами принадлежащего горожанам скота и близко подступившими высокими, лесистыми горными хребтами. Затем Полистрат предложил пойти посмотреть на строящуюся около юго-западных ворот царскую гробницу и идти к нему обедать: его красавица-невестка прекрасно готовит! Проходя у подножья монументальной южной стены, Полистрат выразил уверенность, что стараниями Посидея столица скифов сделалась совершенно неприступной даже для самого лучшего и хорошо обученного эллинского войска, не говоря уж о диких варварах! Взять Неаполь Скифский можно, разве что, измором, после длительной осады...
В воротах им навстречу попался Главк, возвращавшийся в город, проводив царя вместе со всеми до развилки за юго-западной башней. Главк передал Эпиону просьбу отца отобедать сегодня вместе с ним. Извинившись перед искренне огорчившимся Полистратом, Эпион отказался от осмотра мавзолея Скилура и зашагал к дому Посидея рядом с конём Главка, у которого не сходила в этот день с лица довольная улыбка. На вопрос о брате, Главк ответил, что тот поехал в усадьбу к своему дружку Лигдамису заливать крепким эллинским вином горечь сегодняшнего утра, - и, не сдержавшись, радостно заржал на всю улицу.
Пригнувшись к шее коня, Главк въехал во двор через распахнутую калитку (один из его слуг, обогнав хозяина, криком предупредил привратника), легко соскочил с коня, которого тут же увёл подбежавший конюх, и приказал тотчас появившемуся из дома Фаннию поставить под навесом пару кресел со столиком, да скорее подать ему и гостю нашего лучшего вина и холодного пива.
Усевшись друг против друга в ожидании задержавшегося у строящейся под его надзором царской усыпальницы Посидея, они принялись неспешно утолять жажду: один - любимым ячменным пивом, другой - разбавленным на две трети водой красным вином. Не удержавшись, Главк радостно выболтал боспорскому гостю, что и как происходило сегодня утром в тронном зале царского дворца. Теперь уж не осталось никаких сомнений: царская булава Скилура достанется Палаку, а три его старших брата останутся ни с чем! Вновь залившись довольным смехом, Главк через Эпиона посоветовал боспорскому царю Перисаду готовить для нового царя скифов хорошие подарки, если он хочет, чтобы отношения между нашими странами и дальше оставались такими же добрососедскими, как при Скилуре.
