В полном кавардаке настоящим явлением народу стал выход мамули. Она появилась как настоящая трагическая героиня: тушь, размазавшаяся под глазами, подчеркивала интересную бледность лица, руки прижаты к сердцу, взор горит огнем.
— Это — ведьма! — провозгласила она, ткнув пальцем в Геру. — Она сглазила моего сына!
Женщины сошлись, как вражеская конница: стенка на стенку. Звенели сабли, летали стрелы, стучали доспехи. Через пять минут их удалось разнять, но Гера в этой битве безвозвратно лишилась шляпки и воротника, а глаз мамули украшал огромный синяк.
Димочка переждал все это в безопасном укрытии под кроватью. После того, как женщин удалили, зализали раны, убрали мусор, Васильев попытался выманить Димочку. Это удалось не сразу, но хитрый доктор велел принести из ближайшего кафе шашлычку и пива. После двух дней скудной больничной диеты запах жареной свинины показался Димочке амброзией.
Ирина вошла в палату в тот момент, когда Димочка загружал в рот очередной кусок шашлыка, а доктор Васильев гладил его по голове, приговаривая:
— Вот так, вот так. Кушай, кушай… Совсем замучили мальчика, противные тетки…
Димочка что-то мычал, блаженно щуря глаза.
Увидев Ирину, он издал странный звук, нечто среднее между кашлем и стоном.
Васильев забеспокоился:
— Что такое? По спинке постучать?
Посмотрел на Димочку, проследил за его взглядом и увидел Ирину.
— Что такое? Кто пустил?
— Сама вошла. — Ирина, не стесняясь, присела на подоконник и закурила.
— Здесь нельзя курить! — закричал Васильев, срываясь на писк. — Немедленно покиньте помещение!
Ирина не обратила на него внимание.
— Итак, Димочка, ты полностью потерял память… Жаль, очень жаль. Я как раз подумывала прибавить тебе жалованье. Скажем, на пятьдесят долларов, плюс оплата жилья…
Димочка перестал кашлять.
— Но теперь ты не скоро сможешь работать. Очень жаль. Мы как раз собираемся выходить на международную арену. Думаю, в следующем месяца я поеду в Лондон. Конечно, понадобится помощник. Придется поискать квалифицированную секретаршу.
Доктор Васильев беспомощно переводил взгляд с Ирины на Димочку.
— Вы же видите, больной никого не узнает, — сказал он. — Кто вы такая, кстати? Еще одна невеста?
— Я? Увольте. — Ирина выпустила струю дыма. — Я тут строго по делу. — Она посмотрела на Димочку. — Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю. Вот мое последнее предложение: если в течение ближайших пятнадцати минут к тебе вернется память, я подниму тебе зарплату на полтинник, плюс найду квартиру на то время, которое тебе понадобится для решения личных проблем. А если нет… Извини, но нам придется проститься. Так как свою травму ты получил не на производстве, на выходное пособие можешь не рассчитывать.
Начальница спрыгнула с подоконника, загасила сигарету о стену и выкинула бычок в окно.
— Я вернусь через пятнадцать минут. — Она надела темные очки. — Подумай.
— Сто, — вдруг подал голос Димочка.
— Не понял. — Васильев ошарашенно дернул себя за бородку.
— Не зарывайся, Димуля. Семьдесят пять!
— Я согласен. — Димочка вскочил с постели и обратился к доктору: — Где моя одежда?
— Но вы никуда не можете ехать, у вас амнезия…
— Я все вспомнил, — объявил Димочка. — Вернее, не все, но частично память ко мне вернулась. Эту женщину я помню. Помню все, что касается работы.
— А мамашу, надо полагать, забыл, — съязвила Ирина.
— Мамашу? Какую мамашу?
— Вашу. — Васильев нахмурился. — Еще у вас есть невеста…
— У меня? Не помню, — Димочка задумчиво потер лоб. — Вот этого не помню… Хоть убейте!
— Ладно, герой-любовник, одевайся. Дела не ждут, — подтолкнула его к выходу Ирина.
Больницу, по слезным просьбам Димочки, они покидали через черный ход, опасаясь нападения Геры и мамули. Доктору Васильеву пришлось утешаться обещанием пациента прийти на осмотр через два дня.
— Черт знает что такое, — ворчал Васильев, сидя в ординаторской над чашкой кофе. — Пациенты сбегают, посетители дерутся… Какой-то сумасшедший дом, а не травматология.
Больше всего ему было жаль пятидесяти рублей, потраченных на шашлык. Так он на личном опыте познал, что финансирование науки убыточно.
Темнело. Воздух наполняли типичные деревенские звуки: мычание коров, стрекотание кузнечиков, а также менее приятный для уха, но обязательный для летнего времени писк комаров.
Наташа хлопнула себя по щеке.
— Кошмар, — пожаловалась она матери, сидящей рядом с ней на крыльце дома. — После визита к тебе я на неделю покрываюсь волдырями. Как ты это терпишь?
— А меня они не кусают. — Полина Викторовна поплотнее завернулась в шерстяной платок, наброшенный на плечи. — Я старая, невкусная.
В доме послышался детский смех. Девочки не хотели ложиться спать, хотя и падали с ног от усталости и обилия впечатлений. Кленин вызвался почитать им сказки.
— Пойду посмотрю, — встала Наташа, но мать поднялась первой.
— Сиди, я сама. Пусть девицы привыкают к режиму!
Полина Викторовна сходила в дом и вернулась через несколько минут.
— Знаешь, что самое главное? — Она села на прежнее место. — Этот мужчина очень любит детей. Посмотри, как он возится с Люсей и Машей, весь вечер они с него не слезают. И ему это в удовольствие, сразу видно. Это самое главное.
Наташа промолчала.
— Ты прости меня, если я что-то не так сказала. — Полина Викторовна погладила Наташу по руке.
— Все так. Но жениться мы действительно не собираемся…
— Ладно, ладно. Лишь бы ты счастлива была. Ты счастлива?
Наташа не торопилась отвечать. Она смотрела на темное весеннее небо, слушала, как шумит ветер в яблонях рядом с домом. Мать ждала.
— Не знаю… — наконец ответила Наташа. И обе вздохнули.
Сзади послышались тихие шаги. Улыбающийся Кленин словно помолодел, будто чистая энергия детства передалась ему, смягчив жесткие складки у рта и заставив глаза блестеть ярче.
— Уснули. — Он спустился с крыльца. — Пойду пройдусь перед сном. Полина Викторовна, воды не принести?
— Спасибо, Сергей, не надо. Я как раз целую бочку натаскала.
— Тогда я пошел. Скоро буду. — Кленин исчез за калиткой, и женщины вновь остались одни.
— Значит, с Андреем у вас все кончено? — вновь завела разговор Полина Викторовна.
— Не знаю. — Наташе не хотелось портить этот приятный вечер разговорами о муже. — Наверно.
— И кто из вас решил расстаться?
— Он. То есть сначала он, потом я. Или сразу я? Неважно. Главное — мы перестали понимать друг друга. А как жить вместе, когда не понимаешь? Не понимаешь и не веришь?
— Ладно, — вздохнула Полина Викторовна и встала. — Пойду приготовлю кровати. Вам стелить вместе или по отдельности?
— Мама! У нас пока не такие отношения!
— Я просто спросила…
Полина Викторовна ушла в дом, чем-то там шуршала, что-то двигала. Наташа подумала, что надо пойти помочь, но на нее напала какая-то лень. Не хотелось двигаться, что-то делать. Она просто сидела и дышала. Смотрела по сторонам. И ни о чем не думала. Это было приятно, как теплая ванна в конце трудного дня.
Мать управилась быстро и пришла к ней. Они еще немного поболтали в темноте о девочках, о том, какие в деревне новости. Вскоре появился и Сергей.
Он возник из темноты с лаем собак. Только что Наташа услышала, как у соседей залаял пес, и через минуту черная тень скользнула в калитку. «Как волк», — подумала она.
— Я с вашим соседом договорился, Полина Викторовна. У него стог, а я давно мечтал на стоге сена ночь поспать, под звездами. Дадите одеялко старенькое какое-нибудь?
— С Митюхиным договорились? — удивилась Полина Викторовна. — Денег, наверно, дали?
Кленин рассмеялся:
— Никаких денег. Поговорили за жизнь, и все.
— Тогда вы не просто обаятельный человек, а гипнотизер какой-то! У Митюхина снега зимой не выпросишь!
Она ушла в дом за одеялом, а Кленин хотел было сесть рядом с Наташей, но передумал. Она смотрела в сторону и, казалось, его не замечала.
