— Взрослый?! Наш сын?! О чем ты говоришь?!

— Мамуля, пожалуйста, перестань, — капризно протянул Димочка. — Конечно, я взрослый.

— Это ты перестань! Кого ты привел в наш дом?! Это же не женщина! Это тигр в юбке! Она тебя съест, а ты будешь только пищать…

— Мне кажется, я не давала вам повода. — Оскорбленная Гера вскинула голову, глаза ее недобро блеснули. — Как вы себя ведете?!

— Я веду себя в своем доме, как хочу! Ну вот что, сын: либо я, либо эта девка!

— Дима, ты должен выбрать, — неожиданно поддержала ее Гера. — Или ты меня любишь и ведешь себя как мужчина, либо мы расстаемся! С какой стати твоя мать меня унижает?!

— Прекратите… — простонал Димочка, хватаясь руками за голову. — Папа, скажи им!

— А что я могу им сказать? — удивился папуля и хлебнул чаю из фарфоровой чашки с розовыми слониками. — Я-то уже выбрал твою мать. Ты извини меня, сынок, хотя девушка твоя вполне ничего…

— Что?! — закричала мамуля.

— Но с твоей матерью мне еще жить и жить. Лично я выбираю ее.

И папик, довольный собой, вернулся к прерванному чтению словаря.

— Это невыносимо! — Димочка кинулся к балконной двери, по случаю жары открытой нараспашку. И прежде чем кто-то смог что-либо предпринять, прыгнул с балкона.

На секунду в комнате наступила тишина, а потом женщины одновременно закричали и бросились на балкон, мешая друг другу.

— Мой мальчик! — стонала мамуля.

— Она тебя убила! — верещала Гера, пытаясь пропихнуться вперед матери. Проем балконной двери не был рассчитан на одновременный проход двух мадам Грицацуевых.

— Что ты сидишь, изверг! — Мамуля заплакала. — Вызывай «скорую»!

Папуля положил трубку:

— Так уже вызвал. Сказали, через десять минут будут здесь.

Дамы бросились на выход, и в квартире стало тихо. Папик осторожно подкрался к балкону и выглянул наружу.

Внизу, на асфальте, лежал Димочка, широко раскинув руки, со спокойным и безмятежным лицом.

— Сынок! — тихо окликнул его папуля с высоты второго этажа.

Димочка не отозвался.

— Они идут к тебе! — конспиративным шепотом проскрипел папик. — «Скорую» я вызвал!

Димочка приподнял голову и подмигнул ему, после чего опять упал на асфальт.

— Молодец, сын. — Папуля отошел от двери и сел в кресло. Отрезал еще кусочек торта. — Весь в меня!

Внизу послышался рев сирены. Заглушая голоса случайных свидетелей, мамуля и Гера продолжали выяснять отношения, одновременно обхаживая Диму. Со стороны их можно было бы принять за мать и дочь, только старшая обладала рыжей шевелюрой, а молодая — черной.

Молодой врач, осмотрев Диму, задумался.

— Доктор! — воскликнула мамуля, обливаясь слезами. — Скажите, мой сын будет жить?!

Доктор почесал голову и ничего не ответил.

— Отвечайте! — потребовала Гера. — Что с ним?!

— Ну это трудно сказать. Вроде дышит…

— Это мы и сами видим! — Мамуля выпятила бюст и угрожающе ткнула в доктора пальцем.

— А чего вы от меня хотите? Я вам не рентген. Может, у него внутреннее кровоизлияние. Или трещина в черепе. Это решит обследование. Надо ехать в больницу. Может, доедет… — Доктор посмотрел на женщин, потом на бледного Димочку. — Носилки сюда, быстро!

— Ах! — воскликнула мамуля и упала на руки подоспевшему санитару. Тот с кряхтением поймал пышное тело.

— Так кого везти? — флегматично обратился санитар к врачу. — Его или ее?

— Обоих. — Врач махнул рукой и отправился к машине.

Гера твердой рукой отодвинула зевак.

— Я — с вами, — не терпящим возражений голосом отрезала она. — И лучше вам ехать побыстрее!

…Он не помнил, как прошла эта ночь. Вроде бы он где-то ходил. Вроде бы с кем-то разговаривал. В памяти остался лишь помятый мужичок на скамейке рядом с ночным ларьком. Тот укладывался спать, подсовывая под голову старые газеты.

У Смирнова мелькнуло ощущение, что когда-то он уже видел этого человека. Где, когда — вспомнить он не мог. Да и не хотел. Голова была пустой и ясной, думать ни о чем не хотелось. После разговора с женой у него возникло совершенно новое чувство — свободы, которую он не хотел, но получил. И теперь он предоставлен самому себе, этой пустой темной улице, редким огням в окнах домов и дальнему лаю собак.

Под утро Андрей тихо открыл своим ключом дверь материнской квартиры. Нина Павловна спала, он заглянул в ее комнату и направился в гостиную, где прикорнул на своем старом диванчике.

Проснувшись, понял, что ему по-прежнему не хочется вести активный образ жизни, куда-то звонить, искать работу. Лежа в постели, он слышал, как Нина Павловна возится на кухне. Полилась вода, раздалось звяканье тарелок. Потом она, видимо, ушла в ванну. Через несколько минут, когда Смирнов начал опять проваливаться в сон, хлопнула входная дверь.

На цыпочках он прокрался в коридор. Мать, похоже, ушла. Это его обрадовало. Ему не хотелось сейчас обсуждать то, что случилось вчера. Он быстро поел, оделся и опять ушел бродить по городу.

Играющие на площадках дети, спешащие на автобус родители, бабульки на скамейках, подставляющие морщинистые лица солнцу, запыхавшиеся служащие, бегущие в офис, молодые мамы с колясками — все это смешивалось у него в душе в причудливый коктейль, рождающий ощущение счастья.

Момент появления на свет не откладывается в памяти, человек не может его запомнить. А сейчас у Андрея возникло ощущение, что ему даровано еще одно рождение. Ему удалось удержать в памяти этот восхитительный миг пустого пространства, не заполненный ничем, как белый лист бумаги в начале книги.

То, что было, осталось в прошлом. Что будет, покрыто пеленой неизвестности. Идти к гадалке он не собирался. Вся прелесть этого мига состояла в том, что нельзя узнать свое будущее. И этим оно манило и радовало.

Домой он вернулся вечером. Уже начинало темнеть. Он не знал, что на соседней улице буквально на десять шагов разминулся с гуляющей Соней. Она вышла из магазина за минуту до него. Ей тоже хотелось подумать, стряхнуть с себя остатки жаркой отупелости, которую рождает день, проведенный взаперти.

Но они не встретились. И так бывает. Кажется, приди чуть раньше, и ты сможешь изменить что-то в своей судьбе. Но судьба лучше тебя знает, что тебе нужно. На этом углу стоит женщина, которая сейчас вспоминает тебя. Но ты, свернув за угол, не встретишь ее. Потому что углы разные. Бывает…

Еще в прихожей Андрей услышал на кухне женские голоса и удивился тому, что у матери гости. Правда, она иногда вместе с какими-то знакомыми устраивала посиделки с демонстрацией кулинарных шедевров. Наверняка там сейчас сидят пара-тройка подружек матери, поедающих пирожки.

Он посмотрел на себя в зеркало. Вполне презентабельный вид. Как и любая мать, Нина Павловна любила, когда ее сын производил на ее друзей хорошее впечатление.

Он заглянул в кухню, думая быстренько поздороваться со всеми и удрать. Не хотелось расплескать то внутреннее спокойствие, что появилось после прогулки по городу.

Первое, что бросилось ему в глаза, — огромный букет сирени на столе. Потом — открытая бутылка вина, какие-то салатики, улыбающееся лицо матери, и чья-то загорелая спина, не прикрытая никакими рубашками или майками.

Смирнов замер в дверях. Навстречу ему обернулась Ирина с таким же загорелым лицом, как и спина в открытом топике.

Он молчал, наблюдая, как гаснут улыбки на лицах женщин и в глазах Ирины проступает растерянность.

— Здравствуй, — как-то неуверенно сказала она. — А мы вот тут сидим, разговариваем…

— Вижу. — Андрей прислонился к косяку. Ему захотелось на что-то опереться. Кого он не ожидал увидеть здесь, так это ее. Но почему-то это не выбило его из колеи. Новое для него внутреннее спокойствие подсказывало, что все идет хорошо. Все идет так, как надо. Не стоит переть против судьбы. Лучше принимать ее дары с благодарностью.

— Твоя мама о детстве твоем рассказывает. — Ирина взглянула на Нину Павловну. — Говорит, был такой талантливый мальчик…