Он схватил поднос для еды со стола и побежал было к выходу, но заметил, что в двери появилось ещё несколько огромных людей в медицинских халатах. Норманну не оставалось ничего, как отступить и забиться в угол. Он лихорадочно вжался в стену, крепко держа в руках пластиковый поднос. Никто не решался сделать первый шаг. Норманн смотрел на крепких санитаров исподлобья, не собираясь опускать "грозное оружие". Он весь сжался; страх и злость вперемешку читались в его глазах, как у загнанной собаки. Решившись, Норманн кинул в санитаров подносом и, воспользовавшись паузой, хорошим ударом кулака приложился одному из них в лицо. В плотном кольце врачей оказалась брешь. Благодаря этому, Ньюман вырвался и метнулся к двери. Он резко почувствовал лёгкое жжение и покалывание в руке. По всему организму - сначала в пальцах, затем в груди, ногах, стало быстро распространяться приятное тепло. Тело внезапно ощутило облегчение. Захотелось спать...
...
Вся жизнь проносится перед тобой в такие моменты: спокойное детство, шальная юность, заботы среднего возраста. В данном случае Ньюману вспомнились события, так или иначе связанные с его профессией, ради которой он совершал дела, не свойственные своей природе. В то время Норманн относился к происходящему более хладнокровно.
"Всё во имя вождя и партии - ничего против вождя и партии" и "Сильный пожирает слабого" - его мировоззрение целиком заключалось в двух цитатах. Сейчас, когда Ньюман осознал, что сам столкнулся с ситуацией, где он оказался жертвой, а не хищником, философия отступила на второе место, уступив гневу, граничащему с простым животным страхом.
В юном возрасте, начитавшись приключенческих романов (кстати, практически все из которых вскоре были запрещены как "экстремистская литература"), герои которых безрассудно шли вперёд на врага с мыслью об Отечестве, задумал связать свою жизнь с военной службой. Мечты о том, что о нём напишут "... командуя армией, совершил героический поступок", а не "Пациент номер 100524 проявил внезапную агрессию по отношению к пациенту 100420", тешат любого мальчишку. Норманн не был исключением.
Революция стала огромным толчком к исполнению его мечты. В те время все разговоры сходились к обсуждению доблести людей, стоящих на баррикадах. Решение взять оружие в руки было принято даже без раздумий. Этим "ходом" он планировал убить сразу двух зайцев: приблизиться к желаемой работе и обеспечить всем необходимым маленькую сестру, оставшуюся после смерти родителей на его руках.
Однако, даже после того как у власти официально утвердилась партия, заслуги Норманна ничего не значили перед фактом - он никому не нужен. Закон, утверждённый вождём, прямо говорил, что в военное руководство может быть принят лишь бесполый человек, являющийся членом военной семьи. Новоявленное государство, боясь возможной ещё одной революции, хотело полностью расчистить военные структуры для своих людей, поэтому по карьерной лестнице мог подняться лишь член военной "семьи". "Семьей" это было назвать трудно (сам термин "семья" был упразднён), ведь бесполые дети взращивались в специальных интернатах, где объединённые в коммуны с малых лет постигали азы военной муштры. Учёные считали, что это предаст армии неуязвимость, как у древнегреческих воинов. В остальном такой жёсткий гендерный отбор не проводился, хотя на должность и предпочитали бесполого человека мужчинам и женщинам. Чтобы стать обычным рядовым солдатом необходимо было лишь пройти процедуру обязательного чипования. В перспективе власти хотели ввести поголовную чипизацию населения. Была запущенна огромная кампания по пропагандированию этой идеи, которая, по их мнению, служила для повышения безопасности граждан, удобства и отказа от бумажных средств идентификации. Однако у правительства не нашлось на это достаточно средств, и дело отложили в долгий ящик.
Несмотря на то, что с военной службой Ньюману не повезло, его на второй месяц после окончания революции с таким послужным списком охотно взяли в Комитет по борьбе с инакомыслием, который тогда только учредили. Так в КПБИ Норманн проработал чуть больше двух лет.
Глава 3. Торг.
Норманн, укутанный в одеяло, лежал на койке, глядя в сероватый потолок своей новой комнаты, куда его перевели после инцидента в столовой. Это была палата интенсивной терапии, где больные психиатрического хосписа отходили несколько дней, а после чего возвращались обратно на свою койку. Планировкой они абсолютно не отличались, но Ньюман понял, что находится в совершенно другой комнате потому, что рядом не было его безымянного собеседника, к которому он порядком привык за эти дни.
Время тянулось очень медленно. Норманн, едва отлежавшись, изрядно заскучал и захотел чем-нибудь заняться. Однако, в равной мере, он и не хотел вставать с кровати, где ему было достаточно комфортно. Внутри него, помимо физиологических процессов, происходил моральный торг - своеобразная борьба за жизнь в таком простом вопросе - движение или койка?
По тоненькой трубке в вену текла "спасительная жидкость", которая вызывала лёгкое желание сна. Норманн же пытался всячески препятствовать этому желанию. В его голове возникало тысячи мыслей, которые он никак не мог обуздать. Но одна единственные мысль была более "необузданной", чем все остальные. Что если его мир и впрямь лишь иллюзия, спроектированная его же мозгом. Ведь Норманн, даже подсознательно, пытался увести себя от этой горькой реальности - сберечь себя, оградить зоной комфорта. Так происходило всю жизнь, в которой он врал себе о том, что есть общество, которое нуждается в нём; то, что его идеалам должен кто-то следовать и кто-то их должен уважать... А что, если он и впрямь безумен?
Чтобы как-то сохранить эту мысль, Норманн потянулся к своей записной книге, которую вместе с ним уже перенесли в новую временную палату. Но прежде Ньюман решил описать своё состояние здоровья, хоть и понимал, что врачи его знают не хуже (если не лучше), чем он сам.
Карандаш упорно не хотел держаться в руке. Норовил выпасть, выскользнуть из вспотевших пальцев. Последний оставшийся друг намеревался предать, оставив Норманна наедине с собственными мыслями. Мыслями, которым так давно не верят врачи этой высокотехнологичной клиники.
"Беспокоит лёгкая головная боль, а также неприятные ощущения в желудке из-за чего подташнивает. Припухла мочка правого уха, больно притронуться. По всему организму чувствуется слабость. Всё время хочется спать".
Написав это, Ньюман всерьёз задумался, имеет ли смысл вообще вести тайный дневник, ведь эти мысли, скорее всего, как и он сам, не покинут предела больницы. Да и к тому же, кому будут интересны мысли простого работяги, прожившего в целом скучную жизнь. Норманн понимал, что даже одной строчки с упоминанием о нём - слишком много. Не говоря уже о дневнике; Ньюман был слишком среднестатистический. Определённо, о его жизни никогда не напишут новеллу или роман.
Через небольшой промежуток времени, Норманн, не скрываясь, на виду у камер, расположенных по углам палаты, спокойно оторвал несколько листков из своего больничного блокнота. Снова взявшись за ручку, он приступил к личным записям:
"Любой человек, независимо от возраста, социального статуса и личных убеждений, старается обезопасить себя от внешнего мира. Страх гонит человека в мир иллюзий, страх остаться с собой настоящим наедине. И этот мир скрывает человека от реальности, как защитный хитиновый панцирь некоторых насекомых. Я не могу сказать, что это - плохо, но не могу и сказать, что хорошо всю жизнь бегать от себя же самого. Человек возвёл в культ самосохранение и безопасность - это проявляется во всех аспектах жизни. Человек ради собственной безопасности готов преодолеть большее расстояние, чем птица, отправляясь в сезонный перелёт. Только птица проходит весь этот путь, чтобы продолжить движение дальше - продолжить жизнь, а человек - попросту разлагаться со всеми удобствами".
