Каждый валун, "загоравший" у океана, был с точностью воссоздан в этой картине его мозгом. Пляж, ранее забитый детьми и рыбаками, спускавшими свои небольшие судёнышки на воду, как и в последние свои дни, был пустым. Норманн вспомнил, что в юности (даже в дождь) мог бродить тут часами, вглядываясь вдаль. Он собрался было пойти в сторону холмов, но в том месте, где каменная дорожка сходилась с солнцем, заметил девушку, играющую в бадминтон. Её лёгкое коричневое в белый горох платье грациозно развивалось по ветру, когда она подбрасывала сама себе воланчик для очередного удара. В голове Ньюмана пробежали смутные мысли, и он сразу же зашагал на встречу с солнцем. Каждый шаг длился словно вечность.
Приблизившись к особе на расстояние нескольких ярдов, Норманн, вскинув руки, прокричал:
- Софи, сестрёнка! - только услышав эти слова, девушка, словно пушинка, полетела ему в объятья. Через несколько минут они, опустившись, сели на небольшое покрывальце, лежавшее на песке. Взяв нежно девушку за руку, Норманн произнёс:
- Ты случайно не заболела? Софи, ты ужасно выглядишь, - в ответ девушка лишь потупила взгляд в пол. Её прекрасные голубые глаза, которые в обычные дни могли от счастья светиться, как утреннее небо, сейчас потускнели, будто это небо закрыли свинцовые тучи. Откатив рукав платья Софи, он увидел синяки по всей по всей поверхности руки, многие из которых уже начали терять цвет.
- Ответь мне, тебя опять обижает этот козёл? - девушка покорно продолжала молчать и только сдавила Норманну ладонь, но в этом жесте было столько теплоты, что тот даже не подумал отнимать руку. - Я обещал, что если твой "любимый" хоть пальцем тебя тронет, он останется без головы? - Норманн даже не заметил, как в его руке появился небольшой нож. Девушка быстрым движением перехватила лезвие рукой. По её белому миниатюрному предплечью тонкой струйкой стекала алая кровь. Норманн в страхе сделал шаг назад, но оступившись, полетел всем телом на песок. Последним, что он увидел перед падением, стал благодарный и полный любви взгляд Софи.
Голубые глаза внимательно смотрели на Норманна. Поняв, что кошмар уже прошёл, он спохватился. Пот крупными каплями выступил на лбу мужчины. Дневной сон явно не пошёл на пользу. Он осознавал, что не спит, но столь знакомые глаза перед ним говорили об обратном. Напротив сидел некто точно в такой же больничной робе. Внешность его была непримечательна. Из общего фона неприглядного человека выделялись лишь небесно-голубые, как осколки неба, глаза. "Точно такие же были у Софи. О Господи, сестрёнка, как же мы вместе были счастливы!..", - прошептал Норманн, слегка обхватив себя за голову. Его оппонент, либо не расслышав произнесённых слов, либо сделав вид, продолжал молча покачиваться на стуле. После нескольких минут молчания, решившись, Норманн протянул руку:
- Норманн Ньюман, сэр. Для друзей просто "Ном", - произнёс он и задумался. Ведь, по сути, у него никогда и не было настоящих друзей; ввиду профессии, а также необщительности (отличающей его от сверстников ещё в детстве) он так и не обзавёлся друзьями. Однако, полностью необщительным парня нельзя было назвать. Он неплохо ладил и с людьми на работе, и с соседями. Хотя, когда его ночью из собственного дома вывозили в эту больницу, от одного из соседей Ньюман услышал реплику в стиле: "Будь у него друзья, может, нормальным бы остался". Несмотря на то, что слова были произнесены в довольно грубой форме, порой, он соглашался с этой мыслью.
Собеседник с улыбкой на лице учтиво пожал руку. В палате снова воцарилась тишина. Ньюман хотел было заговорить, но не знал с чего начать. Может, поговорить о литературе? Так он в жизни ни разу книгу в руки не взял, хоть желание и было. Даже если бы напрягся, ни одного книжного героя бы и не вспомнил. Самой творческой работой в его жизни было сочинить за других пару прощальных записок. Он как-то нелепо ещё раз начал разговор:
- Точно не помню, когда меня "они" поймали. Придумали диагноз и стали держать тут, но примерно это было...
- "Они" не держат насильно тут тебя, как и никого другого. Всё делается добровольно, во благо больных и во благо здоровых, что находятся по ту сторону здания и могут своим трудом отдавать дань государству, - спокойно прервал его мужчина напротив.
- Тебя здесь тоже держат по доброй воле?
- Да, - и в ответ собеседник утвердительно кивнул.
- А как же камеры по всей больнице, микронаушники, вещающие каждую ночь, якобы, курс лечения, автоматически закрывающиеся двери, все эти медпрепараты, тщательный контроль врачей? Я знаю, что за мной следят и следят в особенности, - Норманна было уже не остановить.
- Весь мир - плод нашего больного воображения, - Ньюмана слегка даже передёрнуло от этих слов, которые, ему казалось, он слышал уже не в первый раз, - Если хочешь, то ты - лишь простой инструмент в этой системе, который уже изрядно прохудился и его отправили на длительный ремонт. Никто бы не стал вести тщательную слежку за простым "инструментом". Тебе хочется думать, что полностью здоров. Хочется думать, что находишься тут потому, что представляешь опасность действующему политическому режиму. Хотя отлично, Норманн, понимаешь, что это не так и идти против системы - значит изменять здравому смыслу, ведь ты и есть часть этой системы. Что делают с молотком, который больше не забивает гвоздей? - Ньюмана поразила речь его таинственного собеседника. Ведь втайне от самого себя он думал точно также. До точных мелочей, включая аналогию с молотком.
- Те данные, которыми я завладел в ходе работы в Комитете по борьбе с инакомыслием, могли бы нанести серьёзный вред власти. Поэтому, в один момент они внезапно захотели от меня избавиться.
- Тебе просто сейчас так хочется думать, Норманн. Вспомни, какими трудами строилось государство и сколько времени формировалось современное общество, а теперь посмотри фактам в лицо - эта информация способна нанести хоть какой-то "вред власти"? Да и к тому же, ты прекрасно знал, что тут окажешься - это произошло не случайно, - философские мысли, а также размеренный темп, с которым говорил мужчина, натолкнули Ньюмана на воспоминание о сказке Ганса Кристиана Андерсена "Новый наряд короля", которую ему читали в детстве. Это умозаключение пришлось ему по душе, что он может поддержать интеллектуальную беседу.
- Вспомни сказку "Новый наряд короля" Андерсена, где мошенники ввели в заблуждение власть, а после она ввела в заблуждение свой народ. И основной смысл сказки был далеко не в том, что король ходил голым, а что глаза всем раскрыл на действительность маленький ребёнок. Понимаешь?
- И что же? В сказке народ и так знал, что король расхаживает полностью обнажённым, но не разговаривали об этом, чтобы не сеять смуту в государстве. Большинство решило не подрывать общественные устои и это было верным решением, ведь большинство не может ошибаться, - от этих слов кровь вскипела в жилах Норманна Ньюмана. Он подорвался и начал бормотать что-то нечленораздельное. Тот идеализм, который скрывался всю жизнь в этом жалком теле, вдруг восстал против чужого здравого материализма. Будь он несколько более начитан, вероятно, смог бы парировать каким-то контраргументом, но дело дошло только до пары ругательств, обращённых в никуда, тем самым объявив фактическое поражение.
В это время в палату вошёл санитар. Стрелка часов, вмонтированных в проём над дверью, показывала 13:45, а это означало время обеда. Ньюман пулей вылетел коридор в предвкушении нового спора, из которого он намеревался выйти победителем у своего нового собеседника.
Сразу после приёма пищи, Норманн вспомнил часть своего письма, когда к нему принесли пластиковый стаканчик с таблетками, в котором красовалось ещё несколько новых пилюль. Принять эти таблетки означало пропасть на продолжительное время; исчезнуть во тьме, пока случай снова не даст день просветления. Вдохнув жизнь снова, вернее её отголоски, он был не готов к этому шагу, поэтому решил пойти на хитрость. Улучив момент, Норманн аккуратно спрятал меж пальцев обе таблетки, выпив лишь воду. Оказавшись в палате, он, прикрыв глаза, обессилено упал на пустую кровать. Так проходили все его дни: ночные кошмары, завтрак, утренние кошмары, обед, дневные кошмары, ужин, ночные кошмары... В принципе, Норманн и не мог мечтать о лучшем. Однако у него теперь был сосед, с которым он мог хотя бы поговорить в свободное от всего этого время.
