В этот раз Ньюман решил сменить тактику ответов и рассказать то, что хотели услышать сами врачи. Но не потому, что хотел покинуть больницу, а так как настолько смерился с этой мыслью, что решил даже не противиться тому, какие врачи будут "вешать" на него проступки - ведь смысла в этом совершенно никакого не могло и быть.

Его "сосед" по палате сидел на стуле в странной позе с вывернутой рукой в неестественном жесте. Пальцем другой руки настукивая по сероватой алюминиевой спинке один и тот же ритм, напоминавший падение капель о землю.

Норманн спокойным тоном, с лёгким оттенком иронии, закончил своей фразой повторяющийся звук:

- Ты волнуешься перед комиссией?

- Нет, мы тут на добровольной основе и могли бы покинуть это заведение в любой момент, если бы захотели.

- И как же? - с большим оттенком иронии в голосе спросил Норманн, но даже при этом оставаясь, как и прежде, совершенно спокойным.

- Ты знаешь, - спокойно ответил сосед, зарубив на корню разговор. Норманна странность ответа удивила, однако, он не подал этому виду. Ньюман, слегка повернувшись на кровати, продолжил эту беседу:

- За то время, которое мы с тобой тут находимся, признаться, ты стал мне другом, даже лучшим другом, которого у меня никогда не было, а ведь я даже не знаю твоего имени, - сосед промолчал в ответ, но Норманн был уверен, что сказанный комплимент понравился его собеседнику. Ньюману показалось, что он прочёл в этом взгляде некоторую благодарность. Эти голубые глаза напоминали ему сестрёнку. "Ох, если бы я мог увидеть мою Софи ещё раз" - казалось мысли снова замельтешили в голове, но ненадолго. Чтобы как-то отвлечься от всего этого сумбура, он решил записать в блокнот своё состояние, вспомнив, что как минимум день этого не делал:

"Очень сильно устал, как будто ночь, а то и больше не спал. Устали глаза, руки, ноги. Нет сил".

На этих словах Норманн отложил карандаш и захлопнул блокнот. Размышления он записывать не стал и даже не подумал, стоит ли продолжать вести этот дневник, который, казалось, обречён был вместе с ним остаться в стенах этой больницы. Мысли приходили и тут же покидали голову, как разыскивавшие что-то, заблудившиеся люди.

До завтрака оставался ровно час; пришедший в палату врач объявил, что пришло время комиссии. Норманн, уставившись вперёд, поплёлся по направлению к выходу. Подобная строгость времени до комиссии объяснялась тем, что пациента могли выпустить ещё до приёма пищи, а больной, оставшийся в клинике, не пропустит свой завтрак.

Комиссия проходила в небольшой комнате, в одном конце которой поперёк стоял длинный стол, а напротив - обыкновенный стул из палаты. За столом сидели тринадцать врачей, которые о чём-то говорили между собой, перебирали бумаги, клали их в красную папку, находившуюся передом главврачом. Как только вошёл Норманн и занял своё место на стуле, вся эта процессия успокоилась и на время в комнате повисла тишина. Прервать её следовало мужчине с зализанными рыжими волосами, сидевшему как раз в центре этого события:

- Представьтесь.

- Пациент номер 100524.

- А Ваше настоящее имя?

- Норманн Ньюман.

- Начнём, Норманн. Скажите, Вы знаете, какая сейчас пора года?

- Нет.

- Какая ситуация в стране? - продолжал главный врач.

- Нет.

- Далее. Вы утверждали, что являетесь сотрудником "Комитета по борьбе с инакомыслием", так ли это?

- Нет.

- А почему же, Норманн, попали сюда? Раньше Вы выдвигали две версии: первая - вас подставил товарищ по работе, чтобы получить повышение по службе, - Норманн на момент задумался, вспоминая события того дня.

...

День был жаркий. Воздух был раскалён до предела, как свежеприготовленные тосты, видимо всё шло к дождю, поэтому сняв некоторые атрибуты своего обмундирования: шлемы, перчатки и расстегнув до половины свои полиэстеровые защитные костюмы, Норманн и его напарник по работе Сэм Шай лежали на пышном травяном ковре. Норманн, заложив руку за голову, а Сэм -просто вытянувшись во весь свой гигантский рост, обсуждали свой последний рейд в торговом городке. Хочется сказать, что траву, тем более стелившуюся так пышно, можно было найти лишь у правительственных зданий. А уж тем более маки, парочка которых виднелась из травы. Из-за обострившихся экологических проблем, люди перестали высаживать траву возле своих домов и она со временем стала своеобразным напоминанием о старых-добрых временах.

Как частенько это бывает, простой разговор о работе сменился разговором о политике и Ньюман решился поделиться своим личным наблюдением с Шаем.

- Сэм, со временем я понял, жаль только, что так поздно, то, что в мире не существует такого понятия как "свобода слова" или "свобода" вообще.

- Кхм, - от неожиданности смены темы аж подавился его напарник.

- Все эти понятия - политическая ложь, придуманная с целью завлечения публики. Человек не свободен уже от природы с самого своего рождения.

- Знаешь, Ном, - так порой, дабы сократить свою речь, Сэм называл Норманна, - мне кажется, это слишком сложная тема, чтобы прийти к какому-либо решению, да и не нужно это обсуждать.

- Видишь, ты ведь сейчас избегаешь обсуждать даже вскользь такие темы, что уже сказать о более известных публичных личностях: журналистах или политиках.

- Не стоит так резко критиковать нашу страну. Недавно по федеральному каналу показывали репортаж о свободе слова в других странах, так вот там вообще полнейший беспредел происходит. Тем более, нашим властям нужно держать порядок в государстве.

- И это лишь подтверждает тот факт, что свобода слова - иллюзия.

- Но ты же сейчас свободно говоришь, хотя по-хорошему тебя должны были бы держать в одной из комнат КПБИ, - иронично усмехнулся Сэм.

- Полной свободы слова никогда не было, нет сейчас и не будет в будущем. Сколько бы лозунгов не выдвигали, что её "не задушишь, не убьёшь" - душат и убивают. И если я сейчас свободно двигаю языком - это вопрос времени. Значит, так кому-то выгодно. Когда станет не выгодно - уберут, - в ответ Сэм Шай ещё раз усмехнулся и разговор снова вернулся в привычное русло.

...

- Это не так.

- Вторая версия - Вас серьёзно подставил начальник, ибо Вы знали о какой-то крупной его махинации. И в целом ему мешали? - Норманн подвёл глаза на людей из комиссии и снова обратился к своей памяти, к одному из нравоучительных разговоров с Начальником, произошедшем сразу через час после его задержания. Но на этот раз предметом рассуждений стали не сказанные слова главврачом, а он сам. Доктор напоминал ему Начальника рыжими волосами, бледной кожей, тембром голоса и даже немного властной манерой держаться, подсознательно ощущая себя выше других.

...

- Понимаешь, Ньюман, такие люди как ты, лишь разрушают наше общество. И если наша система, наше государство не идеально, то только из-за вас. Весь твой интеллект, или вернее то, что ты считаешь интеллектом - форма психического заболевания, с множественными симптомами, главным из которых является отрешённость от социума. Нужно ли молотку думать, чтобы забивать гвозди?

- Нет, - ответил после некоторой паузы Норманн.

- Верно. Так скажи мне, что тебе нужно? От чего ты бежишь? Против чего ты борешься, против всей жизненной системы? Ну же, отвечай, - Норманн снова взял выдержанную паузу, но в этот раз ничего не ответил. - Холодные волны жизненного течения всех настигнут, товарищ Ньюман, как ни беги. Ты бежишь от жизни, от общества, от себя самого, как меленький ребёнок, испугавшийся большого мира и спрятавшийся под кровать - одну из частей этого мира. Вот в чём твоя болезнь - в постоянных попытках оправдать свой юношеский максимализм.

- Это не правда, я знаю...

- Но можешь ли доверять этой информации? Можешь ты на сто процентов быть уверенным, что в тебе сейчас не говорит болезнь? - быстро перебил он.