«Моей драгоценной и преданной дочери Аделе Баннет.

Во первых же строках своего письма сообщаю тебе, что на здоровье я, слава Богу, не жалуюсь. Пусть же Создатель дарует и тебе крепкое здоровье на все времена, аминь. Во-вторых, я, опять же от всей души, тебя поздравляю, желаю много радостей и долгих лет счастья и всего хорошего. И пусть же твой брак станет символом мира и благополучия, и пусть здоровье и честь сопровождают тебя по жизни. И то сказать, кто остался у меня, кроме тебя, дочь моя, в целом мире? Верно, я была бы счастлива проводить свою единственную дочь под хупу, но, как видно, в глазах Господа недостойна я столь высокой милости. Получив твою телеграмму, залилась я слезами благодарности и радости. Ах, если б твой праведный отец дожил до этого дня! Пусть же он испросит милости пред Божественным престолом для тебя и твоего мужа, а также для нас для всех. Аминь. Не сомневаюсь, дух его витал над твоей свадебной хупой, и он молил Господа, дабы распростер Он над тобой милость Свою и дабы супруг твой дорожил тобой и оберегал твою честь. Ибо воистину обрел он в твоем лице редчайшее сокровище, какое не сыскать в целом мире, женщину несравненного ума и красоты. Да хранит тебя Господь от всяческого зла и да наградит Он тебя всеми добродетелями! Возношу молитву Богу, чтобы была ты образцовой женой, и знаю, сие предопределено небесами, ибо все решено на небе еще до нашего рождения. Должна сказать тебе также, что когда я впервые увидела Асу-Гешла у Нюни, то сердце мое сжалось, словно что-то сказало мне: вот он, суженый твоей дочери. Теперь же испытываю я к нему такое чувство, будто он мое собственное дитя. Не могу передать тебе, сколь велико мое желание познакомиться с его матерью, и его бабушкой, и его дедом, малотереспольским раввином. Благодарение Всевышнему, ты, дочь моя, приобрела мужа благородного происхождения, себе под стать, и вправе своим выбором гордиться. Глупости, кои совершал он в молодости, давно позабыты, и, как говорится, хорошо то, что хорошо кончается.

Хочу сообщить тебе также, что пришедшие от тебя добрые вести всех здесь порадовали, все желают тебе всего самого хорошего, даже Даша, хотя, сказать по правде, пожелания ее не были чистосердечны. Две тысячи рублей уже положены в банк на твое имя. Что же до еженедельного пособия, то тут мнения разошлись. Обо всем удалось бы договориться, не вмешайся этот негодяй Копл, а вслед за ним и Лея. Ты ведь знаешь, доченька, какие про них ходили сплетни; теперь-то я понимаю: все, что говорилось, — чистая правда. Рука руку моет. Я предупредила их, что, если справедливое решение не будет найдено, я подам на них в суд. Вопрос с домом, который оставил мне твой покойный отчим, тоже пока остается открытым. По всей видимости, они тянут с этим делом в надежде, что мне надоест ждать и я в конце концов устранюсь. Поверь, доченька, этого они не дождутся. Они, уверяю тебя, несметно богаты — даже им самим не известно, сколько у них денег. Ходят слухи, будто этот отпетый негодяй Копл обобрал наследников Муската до нитки. А между тем он взял в свои руки дела всей семьи, он всем заправляет — тем более что остальные, увы, тупы до последней степени. А ведь я твоего отчима предупреждала! Что теперь говорить! Они потребовали, чтобы я выехала из большой квартиры в двухкомнатную квартирку на Тварде. Большую же квартиру занял Йоэл. Я, конечно же, могла заартачиться, но сочла за лучшее не иметь с ними дела. С такими, как они — прости за грубое слово, — пройдохами, лучше не связываться.

Дорогая моя доченька, пишу тебе это письмо, и мне кажется, будто ты сидишь со мной рядом и мы с тобой разговариваем, глядя друг другу в глаза. Недавно сыграли свадьбу. В пятницу Адаса вышла замуж за Фишла, а вечером, в субботу, по окончании Шабеса, созвали гостей. Мне, сама понимаешь, идти не хотелось, но, если б я отказалась, пошли бы разговоры, выдумали бы невесть что. Без свадебного подарка являться было неудобно, и я подарила ей шкатулку для драгоценностей, которая лежала у меня с незапамятных времен. Свадьбу устроили пышную и шумную — хотели, видно, утопить в веселье истину, невеста ведь семью опозорила. Представляю, как она исходила желчью, когда узнала, за кого вышла замуж ты. О свадьбе говорила вся Варшава. Фишл из богатой семьи, но дурак дураком. Неудивительно, что после Асы-Гешла путь к ее сердцу он найти не в состоянии. Говорят, что невеста все время плакала и за ней пришлось следить, чтобы она, не дай Бог, не сбежала. И еще говорят, что брак этот на руку одному Коплу: теперь-то он будет присматривать и за их состоянием тоже. Никто не смеет сказать ему ни слова поперек — разве что Абрам Шапиро. Абрама, кстати, на свадьбе не было; можешь себе представить, какой это вызвало переполох. Недавно мы встретились на улице, и он отвернулся. Не пропускает ни одной юбки, негодяй!

Свадьбу сыграли в квартире твоего покойного отчима. Невеста постилась весь день, и вид у нее был, уж ты мне поверь, — краше в гроб кладут! Так-то она довольно миловидная — вот только вся белая, как полотно. Женщинам, которые вели ее под хупу, пришлось буквально волочить ее. Все девушки, бывшие на свадьбе, горько рыдали. Свадьба, скажем прямо, больше напоминала похороны. У нас в Бродах был не такой свадебный марш, как здесь; в Польше ведь вообще все по-другому. У них, например, перед невестой не пляшут старухи с буханкой хлеба. Пирога и коньяка не было — Шабес ведь вот-вот начнется, и женщинам пришлось идти домой зажигать свечи. И все равно продолжалась свадьба так долго, что, можно сказать, осквернили субботу. Вместо бялодревнского ребе — обряд бракосочетания должен был совершить он — явился казенный раввин в цилиндре. Отсутствие ребе — это плевок им в лицо, иначе и не скажешь.

На встречу Шабеса остались только члены семьи и родственники. Я пошла домой — Шабес как-никак. Ну а в субботу вечером я просто не могла не пойти. Квартира была буквально забита людьми, жара стояла такая, что все обливались потом. Официанты продирались, расталкивая всех локтями, как сумасшедшие. Одни наелись до отвала, другие ушли голодные. Кормили, впрочем, неважно. Рыба была не первой свежести, суп жидкий. Творилось Бог знает что! Свадебных подарков нанесли полно, но в основном дешевку! Видела бы ты Царицу Эстер и Салтчу; они нацепили на себя столько украшений, что самих их видно не было.

Йоэл и Натан танцевали „казачка“: животы трясутся — ну прямо два слона! Когда мужчины стали танцевать с женщинами, хасиды подняли крик, но никто не обращал на них никакого внимания. Копл явился на свадьбу без жены, и я слышала, что вальс он танцевал с Леей — сама, правда, я этого не видела. Мойше-Габриэл, святой человек, ушел рано — не мог вынести этого безобразия. Недоволен остался и дед жениха. В жизни своей не видела я подобного безумия! Крестьянская свадьба, да и только! Музыканты исполняли военные марши. Хана, жена Пини, потеряла брошь (а может, ее и украли) и упала в обморок. Говорю тебе от всего сердца, доченька: по сравнению с этим бедламом твоя тихая свадьба в тысячу раз лучше. Да и стоила их свадьба целое состояние!

А теперь, дорогая моя дочь, хочу напомнить тебе, что ты знатного еврейского рода. В мирских делах я тебе не советчица; молю, однако, Бога, чтобы ты не забывала: еврейская женщина должна постоянно помнить о положенных омовениях. Ибо сказано, что женщина умирает в родах (не дай Бог!) в наказание за три совершенных ею греха, и один из них — неисполнение ритуальных законов очищения. Дети от такого брака приравниваются к незаконнорожденным. Не сердись, что я тебе об этом напоминаю; делаю я это лишь потому, что сегодня к таким вещам принято относиться слишком уж легкомысленно. Посылаю тебе экземпляр „Чистого источника“, где ты прочтешь про все законы омовения, и умоляю тебя, соблюдай их. Понимаю, в чужой стране, такой, как Швейцария, это будет нелегко, но ведь, если женщина действительно к этому стремится, она найдет и микву, и раввина, кому можно задать любые вопросы. Набожные евреи есть повсюду.