Вторая новость была огорчительной: Саша не могла оправиться от череды потрясений, постигших её семью. Конечно, я не ждала увидеть подругу весёлой и беззаботной, но она пребывала не в печали, а в шоке. Внутри Саши поселился жуткий страх за жизнь сына, будто каждую секунду ему угрожала смертельная опасность. Она старалась держать себя в руках, но стоило Женьке поперхнуться яблоком или упасть во время игры, мгновенно бледнела до синевы и начинала крупно дрожать всем телом.

Они с Женькой обитали у нас, пока в их новой московской квартире шёл ремонт, и у меня была возможность, каждый день наблюдая за Сашей, убедиться в том, что она нуждается в помощи.

— Так жить нельзя, Саша. Страх разрушителен. — Решилась я однажды на тяжёлый разговор. — Хочешь, я подыщу тебе хорошего психотерапевта? Сейчас, насколько я знаю, с подобными проблемами справляются даже без лекарств.

И тут выяснилось, что проблема значительно серьёзней, чем мне представлялось.

— Я не могу себе этого позволить. Мой страх — это единственное, что удерживает несчастье, нависшее над Женькой. — Тихо сказала Саша, опустив голову.

Оказалось, что в Сашиной голове застряла чудовищная мысль: есть какая-то семейная тайна, возможно, совершённое преступление, и это та самая причина, по которой она потеряла родных.

Идея тайны с некоторых пор начала руководить действиями Саши. Ещё в Воронеже она посещать какие-то уж очень своеобразные психологические тренинги, и намеревалась продолжить это занятие в Москве. На тренингах использовались практики, с помощью которых люди «вытаскивали» из себя информацию, неведомую им в обычном, неизменённом, состоянии сознания.

Саша не впервые обратилась к психологам. После развода с Геннадием она принялась активно скупать книжки по популярной психологии, ходила на лекции, иногда и меня затаскивала туда. Я не относилась серьёзно к тому Сашиному увлечению, хотя надо признать, что изредка от него случалась практическая польза. Я не очень верила в психологию как науку. Но Саше, действительно, нужно было с чего-то начинать, если она хотела понять, в чём заключается её половина проблемы неудавшегося брака. А попробуй-ка, разберись в себе, когда у человека нет ярких недостатков. Я, например, знаю, что бываю резка в суждениях и опрометчива в поступках. Потом испытываю страшное недовольство своей импульсивностью, даю себе слово впредь быть сдержанней, но КПД моих добрых намерений не слишком-то высок. А Саша выдержанна. Она доброжелательна, участлива и независтлива. Что ещё? Незлопамятна. Например, она огорчилась, когда дизайнер Саша рассказал о том, как я врезала Помпону.

— А смысл? Что это изменит? — Недоумевала Саша.

— Смысл: за преступления нужно наказывать. За нравственные преступления в тюрьмы не сажают, значит, надо бить морду. — Отстаивал Сашин тёзка правоту моего поступка.

Позже подруга какое-то время переживала увлечение восточными философиями, которое, немного меня тревожило: опасалась, как бы Саша не превратилась в засушенного теоретика — встречала я таких. Философская волна скоро схлынула, уступив место вернувшемуся интересу к профессии.

Но всё, что было раньше, не шло ни в какое сравнение с тем, чем огорошила меня Саша, переехав в Москву. И дело было не только в том, что именно она говорила, но и как она говорила. Поражало странное несоответствие спокойного голоса Саши и тёмного огня в её глазах, когда она начала рассказывать:

— Я многое о себе узнала. — Она так и сказала: «узнала», а не «поняла». — Представляешь, Жень, оказывается, я никогда не была влюблена в Генашу. С третьего класса и до окончания школы мне нравился другой мальчик, его звали Женя. Может быть, из-за того, что тебя зовут так же, мы с тобой легко подружились: я с большой нежностью отношусь к этому имени.

— А я-то, наивная, полагала, что сына ты назвала в мою честь. — Я поддерживала разговор, всё больше беспокоясь из-за странного Сашиного оживления, когда она начала говорить о делах давно забытых дней.

— И в твою тоже. В честь вас обоих. Знаешь, на выпускном Женя пригласил меня танцевать, а потом уговорил выйти на воздух. Мы пошли за школу — у нас там что-то вроде скверика, и он читал свои стихи. Они были о любви ко мне. Женя попросил разрешения поцеловать меня, сказал: «на память», и я не смогла ему отказать, понимала, что он меня по-настоящему любит, но не хочет мешать нам с Геной. Это был первый поцелуй в моей жизни, и я его никогда не забуду. Мы вернулись в школу, и я едва не вскрикнула, взглянув в зеркало: я чудесным образом похорошела. Тут же подошёл Гена, и, знаешь, он не заметил во мне перемены. Он ничего не заподозрил, хотя я была очень взволнована поцелуем: королева вне подозрений. А я всегда была для него королевой. И осталась королевой, даже когда он на самом деле влюбился — это произошло после того как я уехала в Москву...

— А дальше будет про то, что рыжая девушка, в которую он влюбился, ещё до поступления в институт «по-взрослому» встречалась с парнем, — Включилась я, — Все трое учились в одной группе и дружили втроём: эта парочка, и непарный Генаша. А года через три рыжая девушка рассталась со своей первой любовью, а рядом оказался верный друг Гена, который, как выяснилось... и так далее.

Саша смотрела на меня расширенными глазами.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Да уж не из загадочных психологических опытов. Знаю от одной разговорчивой девчонки, единственной Гениной однокурсницы, которая пришла на вашу свадьбу. Остальные, если помнишь, пробойкотировали это мероприятие: их симпатии были на стороне рыжей девушки, которая к тому же ждала ребёнка от Генаши.

— И ты ничего мне не рассказала?! Женька!

— Подробности Генашиной истории я узнала не на свадьбе, а значительно позже. Тогда я поняла только, что новобрачный совсем не тот херувимчик, чей портрет ты мне так старательно живописала. Когда Гена устроил неожиданный демарш с чемоданами, я разыскала ту болтушку со свадьбы. Гена ушёл не от тебя, он ушёл к той, которая была уже на сносях. Ведь это ты уже окончила институт, а Гена продолжал учёбу на шестом курсе своего медицинского. Он каждый день встречал свою рыжую, наблюдал, как растёт её живот, и грустнеют глаза. Если бы ты забеременела, это ещё, возможно, внесло равновесие в ситуацию. Хотя не факт.

— Но тогда-то ты могла мне всё рассказать! Ведь ты же видела, что я мучаюсь, ищу проблему в себе, а она заключалась в том, что Гена любил другую женщину, и она ждала от него ребёнка!

— Во-первых, Сашура, если бы ты захотела, сама смогла бы всё выяснить, причём очень легко: всему курсу были известны Генашины метания. Но ты не сделала ни одной попытки что-либо прояснить. Я думала, ты боишься правды, боишься получить ещё одну порцию боли. Да оно и впрямь несладко узнать, что у твоего ещё не бывшего мужа вот-вот родится ребёнок, когда ты не смогла подарить ему такого счастья. А во-вторых, разве проблема не в тебе, Саша? Вот ты говоришь: «Я узнала, что была влюблена вовсе не в Гену». Как это понимать? То есть, Гена с такой силой навязал тебе образ его Прекрасной Дамы, что ты напрочь отказалась что-либо чувствовать? Даже когда тебя поцеловал мальчик, и ты увидела в зеркале своё настоящее лицо, даже когда отметила, что Гена в упор не видит произошедшей в тебе разительной перемены, ты ни о чём не задумалась. Гена, конечно, деспот ещё тот. Он навязывал тебе бессрочную службу в качестве идеала. Но тебе-то зачем понадобилась эта работа? Ведь перед Прекрасными Дамами преклоняются, а любят земных женщин. Удивительно, что у него вообще на тебя вставало. — Я сделала вид, что не замечаю вспыхнувших Сашиных щёк — несмотря на пережитое, она оставалась по-девичьи застенчивой. — Вообще-то, с Прекрасными Дамами не спят. Наверное, Генаше каждый раз больших усилий стоило совершение святотатства в супружеской койке. За муки от вынужденного поругания идеала и прилетела тебе та «бесплодная сука». Но, знаешь, Сашура, если к девчонке уходит Генаша, тут, как говорится, неизвестно, кому повезло. Вернее, известно: по-настоящему не повезло девчонке.