Мастер Лучель хмурился. Нет, его взгляд не метался тревожно с баронессы на советницу и обратно — чародея мучило что-то иное, может, то самое отсутствие магии, его частицы, его сути, и потому волшебнику было не до чужой схожести, он просто-напросто не замечал ожившего зеркала времени перед собой.

— Как ты можешь находиться рядом с этой голытьбой? И ответишь ты мне наконец, что здесь происходит?

— Голытьбой? — глаза и рот хозяйки округлились буковками «о». — Какая же они голытьба? Они циркачи и путешественники. И голытьба не обвешивается золотом и каменьями, голытьба не хвастает сапфирами такой величины. — Тонкий пальчик с острым в блёстках ноготком указал на Дуню, точнее, на ворот куртки Тацу. Странница тотчас уподобилась баронессе — топаз от сапфира обычная студентка и впрямь не могла отличить, но зато хорошо знала, насколько велика разница между ними в цене. Ничего себе брошечка.

— Ворьё и не на такое способно, — хмыкнула златовласка. — И я до сих пор не слышу ответа! — Она словно кнутом щёлкнула.

Госпожа Л'лалио дёрнулась, будто уклоняясь от удара, но затем выпрямилась, сердито сдвинула брови и топнула ножкой. Девичий, полный недовольства голосок зазвенел под сводами темницы. Резонируя, он явно грозился обрушить замок на головы его обитателям и гостям, вольным и не очень.

— Да кто ты такая?! Что хочу, то и происходит! Мой дом! Мои владения! Моё желание!

— Дитя, — советница моргнула. Она заговорила нежно и ласково, хотя и не без твёрдых, режущих ноток — острый клинок в ножнах из плюша. Сколько же златовласке пришлось усмирять свой нрав, чтобы научиться подчиняться чужому норову? — Дитя, я твоя наставница. Я та, которая сейчас заботится о тебе, бережёт тебя. Я твой опекун перед богами, Императором и людьми. Вот, кто я такая.

— Наставница? — усмехнулась юная баронесса. Нехорошо так усмехнулась, не по-детски. — Опекун? Ты приставлена ко мне случаем и последней, смертной волей моих родителей… да улыбаются им те, что живут на Небе! Но кто ты такая? Откуда явилась? Как им заморочила голову? Уж не заклятием каким? И мне не ведомо, не преступница ли ты беглая! Не от твоей ли руки слегли матушка, батюшка, дядюшка?

— Как ты можешь? — охнула златовласка. Похоже, обвинения поразили её в самое сердце. Она никак не ожидала такой подлости от воспитанницы. — Ты знаешь, как и почему я очутилась в твоём замке. И уж тебе-то отлично известно, отчего погибла вся твоя родня! И именно я уберегла тебя, скрыла ото всех, что ты натворила!

— Я ничего не творила! — шарахнулась от советницы хозяйка. В её глазах плескались ужас и непонимание. — О чём ты? Что ты такое говоришь?

— Не прикидывайся несмышлёной дурочкой! Мужики поверят — им многого не надо. А я, знаешь ли, не первый год на этот мир взираю.

Однако баронесса не прикидывалась, чего обиженная златовласка не видела. Госпожа Л'лалио, конечно, сообразила, в чём её подозревают, но почему — могла лишь догадываться. И, кажется, догадалась, но что-то подсказывало Дуне — в корне неправильно.

— Ах ты, демон проклятый! — рявкнула девица. — То-то я даже дотронуться до тебя опасаюсь! Стража! Немедленно арестуйте её, под замок! И приведите священника!

Охрана — почему-то Дуня удивилась — беспрекословно подчинилась госпоже: судя по торопливому, цокающему топоту, кто-то бросился за местным служителем богов; в камеру вошли двое и стали по бокам златовласки.

— Пойдёмте, госпожа советница.

— Что?! Да как вы!.. Да как ты?! — низвергнутой богине не хватало слов. — Как ты можешь?! Деточка, как ты можешь так поступать со мной, с той, что вложила в тебя душу?!

— Душу? — откликнулся златокудрый ангелочек. — У тебя нет души, демон!

Хозяйка называла наставницу вслух так же, как и странница в мыслях, но сейчас у Дуни язык не повернулся бы поименовать сникшую старушку исчадьем ада. Гордая и высокомерная златовласка вскинулась, хотела ответить в тон ученице, но неожиданно передумала. Советница — видимо, уже уволенная — и впрямь была сломлена. И сломлена не многочисленными предательствами мужчин, что без зазрения совести пользовались ею, а затем бросали, не каторгой, ничем незаслуженной, а криком взбалмошной девчонки. Похоже, зазноба сэра Л'рута и сама не понимала, что ей важно мнение, одобрение воспитанницы. Это какой-то Леске, иноземке, которую она винила в своих бедах, она могла сказать, что жаждет получить своё. На деле, златовласку устроило бы, чтобы своё получила её обожаемая госпожа Л'лалио. Сейчас несчастная не выглядела мерзкой, она была просто древней, усталой старухой.

— А ведь даже твой батюшка, покойный барон, говорил. Стоило бы тебя разок выпороть… — тихо, почти беззвучно прошептала она. Вряд ли златовласка желала, чтобы её услышала подопечная.

— Что?! — взвизгнула та и подскочила к бывшей наставнице, замахнулась.

— Тацу!!! — одновременно воззвал мастер Лучиль. — Я понял! Петля! Не дай им столкнуться!

Менестрель прыгнул к двум одинаковым женщинам, одной юной, другой старой, — и конечно же не успел. Гнев уже вёл руку, он не дозволял размышлять — девчонка, необременённая почтением к старшим, ударила беззащитную старуху. Гладкие пальчики коснулись морщинистой щеки — и на бесконечное мгновение стало тихо. Мир будто замер, оглушённый. Потом, много позже появилось движение, а за ним — то отставая, то перегоняя — звук. Дуня лишь краем уха слышала о рождении сверхновых, теперь, думалось, она стала тому свидетелем — в месте удара словно бы солнце вспыхнуло, или явилась, прямо в камеру приснопамятная саламандра.

Девушка упала, зажимая голову ладонями — грянул взрыв. Именно что грянул, сам взрыв случился чуть позже.

— Лаура! Руку!

Воздух наполнился ароматами. Преобладали приторно-сладкие и вяжуще-горькие. Чувствуя, что сходит с ума, странница усилием воли выбрала те, к котором привыкла, которые ей нравились — роза и полынь. От них тоже плыло перед глазами, но с ними хотя бы можно было смириться.

— Ну же! Руку!

Дуня несмело глянула вверх на защитника. Тацу, подхватив баронессу за талию, только оборачивался, чтобы позвать подопечную. Значит, ещё есть миг — странница рванула к припрятанной под койкой сумке, подцепила лямку, поднялась… Тацу не было. Мастера Лучеля тоже. Как, впрочем, тюрьмы с пустыми лежанками и испуганными стражниками.

Поначалу Дуня подумала, что перенеслась не куда-то, а когда-то — к тем самым развалинам замка баронессы Л'лалио, к которым Император вызвал Вирьяна для расследования. Разумеется, наткнуться на женишка шансов не было, так как здесь и сейчас царила вовсе не зима, а поздняя весна, быть может, лето: под ногами зеленела довольно-таки высокая — до середины икры — жёсткая трава, а у ограды (или всё-таки кучи камней?) шелестел листвой на тёплом ветерке кустарник. После взрыва, петли — или как уж оно там называлось — прошло не меньше полугода, а, судя по растительности, несколько лет. Вряд ли чародей добирался до замка так долго — мир Сладкоежки пусть и пользовался, мягко говоря, неторопливым (особенно в сравнении с железкой Крештена со товарищи или мобилем Эстрагона) транспортом, медлительность тоже не любил. Однако после недолгих раздумий странница решила, что очутилась в ином месте. Нельзя сказать, что этот вывод являлся результатом логических рассуждений, скорее даже — наоборот, совсем не являлся. Дуне казались смутно знакомыми высокая крепостная стена и сторожевая башня, что подпирала небо с последними росчерками заката метрах в двухстах от девушки.